Люди и гвозди

   Ученые раскрыли многие тайны мозга. И заметили парадоксы в его работе. Мозг человека мгновенно оценивает происходящее, и реагирует на него. Например, дает команду телу увернуться от летящего в голову камня. Ведь голова не чугунная. А с другой стороны, на летящие в голову новости, факты, твердые неоспоримые, как камни, мозги разных людей реагируют очень различно.  Несомненно, что большинство людей факты фильтрует, препарирует. Приятные факты принимаются, запоминаются. А вот с неприятными сложнее.  В одном мозгу такие факты застрянут. Начнут даже нагнивать, вызывают боль, страдание. Другой от них отмахнется как от чего-то несуществующего, неважного.  А голова третьего подобна чугунной тумбе. От нее факты отскакивают, как мячик.  Но не просто отскакивают, в это время головы - тумбы издают своеобразный звон, заполняющий пространство. И, что важно, медиа-пространство. И этот звон песней зовется. Даже торжественным гимном, церемониальным маршем.
 
   И вот что знаменательно, такие граждане горды этим звоном. Горды своей непрошибаемостью. Гордятся: нас не согнуть. То есть, от нас факты отскакивают, как от стенки горох. Мы упорно держимся за убеждения. Нас ничем не переубедишь.  Они гордятся, что их убеждения – чугун, выплавленный еще во времена их юности, когда «фонтаны били голубые и розы алые цвели».  Ну, тогда они были молодыми и чушь прекрасную несли. И продолжают с достоинством это занятие.  И до сих пор звенят тем же чугунным звоном, как в давние времена «Очакова и покоренья Крыма»

   В чем же причина такой двойственности работы мозга: мгновенной реакции на события, подобные летящему в тебя камню, и одновременно тяжелой неповоротливости при тех событиях, которые не сразу подбираются к человеку. Как видно напрасно Хемингуэй писал: не спрашивай по ком звенит колокол, он звенит по тебе.   Звон колокола перекрывает звон чугунных тумб.  Я думаю, причина такой двойственности в работе мозга состоит в том, что, как известно, разные его отделы отвечают за разные функции. Один - за способность анализировать и принимать новые события, а другой - за хранение накопленных знаний и убеждений. А поскольку это так, то реакция человека на внешние раздражители зависит от того, какой отдел в его голове сильнее развит. Конечно, эти отделы мозга у человека взаимодействуют. Обмениваются флюидами.  Но циркуляция флюидов у каждого своя. У одного они без задержки перетекают в ту часть мозга, которая отвечает за память, и там густеют, чугунеют, покрываются патиной святости, хранятся в отделе скреп, как заповеди в ковчеге завета. И обратные флюиды, необходимые, чтобы сравнить новые факты с тем, что улеглись под патиной, не пробиваются.   Не мозг, а полупроводник.  То, что стало свято, уже не подвергается ревизии и сомнению. Про ту область мозга, где засахаренные в сиропе святости законсервированы милые сердцу скрепы, так и говорят: это у него в сердце хранится.

    Наверное, всякое живое существо имеет такую особенность, так устроено: по молодости, когда весь мир ему нов, оно легко обучается. Лучше всего способны к обучению дети. Для выживания популяции важно обучить живое существо, пока молодо, чтобы оно не подвергалось опасностям мира. Поэтому не только для природы, но и для общества, важно учить детей, пока молоды. У детей лучше усваивается.   Одновременно для ребенка старший, учитель – авторитет. Ребенок способен верить. К сожалению, способен верить всему. Даже если наставник несет полную чушь. Так устроен мозг. 

   Однако общество так построено. Если бы дети всякий раз перепроверяли слова учителей, немногому бы научились. Они начнут перепроверять их слова позже когда вырастут. И не все начнут перепроверять.  И конечно, учитель при общении с учениками не говорит: ребята не верьте слепо ничему, все проверяйте. Не верьте и мне.  Какой учитель так станет говорить? в какой школе такой подход?  Общество в таком образовательном процессе видит удобство. Даже выгоду.  Так детей можно научить тому, что одобрено на данный момент тем органом, который отвечает за образование детей: министерством образования, синодом, советом старейшин. И можно научить всему. И всякому бреду. И выучить фанатиков. До сих пор в некоторых религиозных школах учат детей, что земля плоская. И дети верят. А вокруг удивляются, возмущаются. Как же такое возможно!!? Но религиозные дети в свою очередь могут возмущаться тому, как выучили нерелигиозных. И, учитывая это, нерелигиозным стоит задуматься, а во всем ли верно учили их самих.

   Если наставлять ребенка: вот это ты должен затвердить, запомнить, как отче наш, ребенок это усвоит. Например, повторять каждый день в школе: мы лучше всех, мы лучше всех. А если еще школой не ограничиваться. Объединять детей в идеологические сообщества, развешивать повсюду флаги, портреты лидеров, разучивать речевки, и песни, по выходным детей в музеи водить, а на каникулах проводить различные детские игры типа «Зарницы», таким образом из еще гибкой проволоки в результате проковывается, штампуется этакий твердый гвоздь, с головой - шляпкой.  Блестящий гвоздь, ровный, словно стоит он по стойке смирно. У такого гвоздя под шляпкой ровно то же самое, что у остальных гвоздей. Такие гвозди очень удобно хранить в коробках. Никаких особых условий для этого не нужно. А, при необходимости употребить в дело, легко захватывать в жмени и заколачивать.

   Что же являет собой прямой, как гвоздь, человек?  Проволока, из которой он сделан, заранее подзакалена, выровнена.  Он отрезан по размеру. Ножка заострена.  А головка сплющена в шляпку, под молоток.  Так у обычного гвоздя. А у человека – гвоздя, под шляпкой хранятся сакральные заповеди. Что он должен делать, и чего не должен. Не те, типа «не убий», или «не укради». Такие заповеди рождаются сами по себе из-за его человеческой сущности.  Но они для человека - гвоздя    далеко не основное. Основное - те заповеди, что придают твердость. Священные заповеди, что человек - гвоздь есть человек только наполовину. Человеческая половина – это низшая половина.   А в высшем своем проявлении он – гвоздь. В нем, как в гвозде, должно зреть чувство святого долга. Долг должен формировать человека, как стержень.  И тогда можно с пафосом декламировать на торжественных собраниях: «гвозди бы делать из этих людей, не было б в мире тверже гвоздей.»   И каждый человек – гвоздь   должен быть воспитан так, чтобы считать людей, которые «к врагу стают железа тверже», своим идеалом.

   Всякий, кто имел дело в быту с обычными гвоздями, знает, что главное достоинство гвоздя в его твердости. Твердый человек-гвоздь больше всего гордится именно своей твердостью, несгибаемостью. Но его голова – шляпка часто не способна принять в расчет некоторые технологические хитрости забивания гвоздей.

-  Чаще всего гвоздь забивается по самую шляпку. Для удобства. Чтобы не торчал своей головкой и не мешал.

- Конструкция, сколоченная гвоздями, уже не гнется. Если приложится извне какая-то нежелательная сила, сколоченное не согнется, а треснет, развалится. И если общество сравнить со сбитыми досками, то видно, что похожее происходит. Жизнь общества подвержена внешним силам, которые его гнут, крутят в разные стороны.  Заставляют менять формы.  Общество - не крышка гроба, которую делают раз и навек. Оно не монолит. Оно состоит из мелких обществ, и просто людей, различающихся возрастом, опытом, полом, национальностью. Общество лучше для не сбивать гвоздями, а прошивать нитью.  А вот если применять гвозди для монолитности общества, неизвестно что выйдет.  И тут твердость гвоздя не всегда на пользу.

-   Гордящемуся своей твердостью человеку-гвоздю нужно не забывать, что он вбивается в общество в той или иной точке не по собственному гвоздевому усмотрению, как ему может казаться, а под силой руки, держащей молоток. Если гвоздь наткнется во время забивания на какой-нибудь неподатливый сучок, так на то он и гвоздь, расходный материал. Не гвоздям решать: бить или не бить.   

 - Гвоздь и есть гвоздь. Своей вбитой головкой видит только то, что вокруг головки. О том, что собой представляет конструкция целиком, он может только догадываться. И то по звукам молотка. Нет особо частых звуков заколачивания – конструкция устойчива. Слышен непрерывный. Как пулеметная очередь, стук молотка, значит, что-то разваливается.

    - Казалось бы, человек-гвоздь тверд. Но он и человек.  Жизнь его тоже старается согнуть. И не всегда он тверд, как гвоздь, а где -то дает слабину. Но для общества, как сколоченной конструкции, слабина какого-то отдельного гвоздя только в минус. Обществу ценен не отдельный гвоздь, а когда они вбиты единой массой. Однако, когда внешние силы крутят, расшатывают конструкцию, да так сильно, гвозди могут выгнуться. А могут и сломаться. И тогда конструкции нужны еще гвозди. И еще. Тогда уж гвоздей не считают. Включается на полную производительность станок, штампующий гвозди.  И вот, когда гвоздей наколочено от души, ощущение, что конструкция прочна. С такой изгвозденной конструкцией можно идти «на труд, на подвиг, и на смерть»   

   Гвоздь не должен вихлять и гнуться. Он должен легко входить в материал.  И если, куда заколачивают, не забота, гвоздя, то процесс заколачивания гвоздю - забота. Лупят по голове. Если заколачивают во что-то твердое, бьют больно, и согнуть могут. Согнулся – выбросят, заменят новым. Дело гвоздя гордиться тем, что он – надежный скрепляющий стержень в самом быстром, самом простом, а главное - массовом, доступном, а значит простонародном, демократичном методе крепления. Конечно на вычурный стул эпохи рококо гвозди не идут. Но табурет вполне по силам. А важнее всего таран, чтобы пробивать крепостные стены врага. И даже баллистический. Без тарана в наше противоречивое время борьбы за устойчивый и справедливый мировой порядок, за многополярный мир просто невозможно. 

   Еще одна особенность. Если гвоздь входит в материал легко, можно обмануться. Может оказаться, что легко забивалось, потому что забивалось в гнилое. И гвоздь напрасно забит, все шатается. Гвоздь не держит. А разве он виноват? И встает перед гвоздем вопрос переоценки ценностей. Гниловато кругом. Но, когда забит по самую шляпку, после этого задумываться о том, нужно ли было заколачиваться, задумываться нечем. Гвоздям лучше гнили не замечать. Да и разве это приятно понимать, что напрасно головы под молоток подставляли?

   Написал и подумал: ведь человека, коли охота, можно сравнивать с чем угодно. С камнями. очками, зонтами, часами. На что душа ляжет.  Например, Маяковский писал: «Люди – лодки, хотя и на суше». Козьма Прутков: «Многие люди подобны колбасам: чем их начинят, то они и носят в себе.» Филипп Бувар писал: «Люди подобны вину: если с годами они становятся лучше, значит, они очень высокого качества.»  Вот слова Евтушенко: «Людей неинтересных в мире нет. Их судьбы, как истории планет».   С чем только ни сравнивали людей 

   И все-таки, если сравнивать человека, как члена общества, удобнее всего сравнивать даже не с винтиком, - на том хоть резьба есть, - а с гвоздем.  Я поплутал в царстве гвоздей. Настало время вернуться в мир людей.  Зачем это делать? Ведь в мире гвоздей все так просто и понятно. Гвозди аккуратно разложены в коробочки. А мир людей сложен и запутан.  Люди перемешаны. Но нужно возвращаться, хотя бы для того, чтобы увидеть, что в людях и гвоздях общего.

   Вот банальный пример из жизни людей. Женщина познакомилась с мужчиной. Для создания серьезных отношений. Пока она плавает в розовых грезах, ее мозг старается не обращать внимания на какие-то неприятные черты ее нового знакомого. Но понемногу розовый туман рассеивается. Приходит к выводу, что ее избранник далеко не принц на белом коне. И дальше все зависит от того, что собой представляют действующие лица этой драмы. Если она терпелива, и несходство с принцем ее избранника приемлемо, то принимает, что бог послал. А если принципиальна, неуступчива, тут два участка ее мозга вступают в борьбу. Тот участок мозга, который отвечает за реальную оценку фактов, убеждает, что игра не стоит свеч. А другой участок, который в ответе за сердечные привязанности, сопротивляется, говорит, что стоит попробовать притереться. Иногда противостояние участков мозга выливается в страдание. Самое обидное, что необходимо самой себе признать собственную слепоту, наивность, глупость, несостоятельность.

   Так как человеку жить? Трезвым расчетом? «Если у вас нету дома, пожары ему не страшны. И жена не уйдет к другому, если у вас нет жены».  Такая жизнь приносит меньше страданий.  Но разве это жизнь?

   Но на самом деле в эти страсти оказываются вмешаны и третьи, и четвертые лица, которые часто становятся самыми важными. Например, дети. Когда все касается еще и детей картина усложняется.  Детям куда сложнее найти замену папе, тем более, маме.  И для взрослых самое сложное расстаться с детьми.

   Ребенок (и не только человеческий) начинает жизнь с абсолютного доверия к родителям. Так заложено в его мозгу. Икринки рыбы, конечно, такими свойствами не обладают. Но чуть оформившиеся рыбешки держатся стаи. Утята ходят за своей матерью, повинуясь заложенному в них инстинкту подражания. А значит, и доверия.

   В мозгу ребенка человека заложено доверие к взрослым, копирование поведения взрослых. Иначе не станет человеком. Известно, что, если ребенок с рождения попадет в стаю волков, он начинает бегать как волк, мыслить, как волк. Ребенок к своей матери привыкает еще до рождения. Он знает ее на слух по тембру голоса. По ее особому сердцебиению. Знает на запах. Для ребенка мать уникальна. И чем старше ребенок, тем больше уникальных, неповторимых черт он различает в своей матери. И обычно, - природа так устроена, - что эти уникальные материнские черты ребенку нравятся. Они его успокаивают, создают ощущение уюта, защиты. Нравятся подсознательно, инстинктивно. Поскольку он, плоть от плоти матери, был зачат, развивался в ее организме, и автоматически встраивается в ее мир. И за это отвечает в ребенке тот раздел мозга, который отвечает за сердечные пристрастия.  В самом глубоком уголочке мозга – за инстинктивные сердечные пристрастия.

   Но не зря родину называют матерью. Много в отношении к родине похоже на отношение к матери. Много инстинктивного. Сначала ребенка окружает малый мир семьи. Мама с ее колыбельной. Потом семейный круг - его родина. Ребенок взрослеет в обществе людей.  Расширяется картина окружающего мира. Стал постарше - появляются друзья, книги, телевизор, класс в школе, учителя. Потом уже появляется собственная семья, свои дети, рабочий коллектив. Из этого складывается та самая родина, о которой поют песни, и про картинку в букваре, и про товарищей во дворе, и про дорогу, которой не видно конца.

   А что, если вдруг, уже приобретая собственные суждения, человек приходит к выводу, что картинка в букваре, или в телевизоре, не вписывается в картину, которую он видит вокруг, своими глазами? Не верить глазам своим? Не верить мозгам своим? Верить в лубок, пастораль?  Что делать, если Родина оказывается не такой доброй и великодушной, не такой прекрасной, какой он себе поначалу ее представлял. Не та заботливая и любящая мать, о которой ему неустанно повторяли? И человек впадает в сомнения.

   Если он обнаружил, повзрослев, что мать его не столь добра и великодушна. Какой он ее считал, так он видит, что и окружающие, оказывается, его мать не считают идеалом. А с родиной вопрос. Он видит, как ей кругом поют дифирамбы.  И встает вопрос, почему мне не хочется петь дифирамбы, тогда как другие поют? Может быть это я вижу только плохое? Может быть, но   сомнения – ересь.   И человек прислушивается.  Что вокруг говорят?  А говорят разное. Одни говорят, что в матери не может быть недостатков, хотя бы потому что она тебя родила, кормила своей грудью.  Другие спросят: какие недостатки? Все комфортно, привычно. Нам приятно так жить и ничего менять не собираемся. А те, кто призывает к переменам – негодяи. Следующие говорят: мы же сами виной, что у нее недостатки. Это из-за нас наша родина мать надрывалась, скаредничала, ругалась с соседями. Для наших благ воевала за жизненное пространство. Так можем ли мы укорять родину – мать? Это недостойно. Есть такие, что признают временные недостатки, но виной недостатков считают недостойных собратьев, которых, если истребить, все будет в порядке. А некоторые считают, что такой родине и такой родне нужно помахать ручкой.  И наконец есть еще одни, что отмечают в родине недостатки. Но нужно не прощаться, а бороться за устранение недостатков.  И вот в голове человека происходит путаница.  Борьба того участка мозга, который за опьянение от любви к родине, и того, который за трезвую оценку происходящего.

   Тот участок мозга, что отвечает за любовь, отказывается верить, что мать – не идеальна. Потому что тогда получается, что вся твоя юношеская вера, клятва которую с юности ты ей в своем сердце принес – сплошной обман.  Сплошное разочарование в жизни.

   Айзек Азимов пишет, что «люди идентифицируют себя так, что считают себя принадлежащим к некоей группе». А как иначе особь идентифицирует себя? Именно так – в группе.  Может кто-то и заявит – я один во всей вселенной. Но, все равно, он имеет какие-то определяющие признаки: цвет кожи, язык, возраст и прочее. И по этим признакам не он сам себя, так его присоединят к какой-то группе. И найдутся те, кто скажет: не люблю я людей из этой группы. 

   «Все достижения группы в целом, - пишет Азимов, - могут отдельным человеком рассматриваться как собственные достижения, и он получает право ими гордиться». Он, например, может пользоваться силой группы.

А чтобы объединить в группу важны объединяющие, цементирующие, с тексты не о человеке отдельно, не о его личных, не нужных группе, переживаниях, не о его любви или печалях, а о положительных качествах группы. А у группы плюсы не похожи на плюсы отдельных индивидуумов.  Для группы порядочность, сострадание –  иррациональные   понятия. А рациональные – величина, сила, сплоченность, дисциплина, мощь, величие. Для группы нужны соответствующие объединяющие тексты, в которых слова крепко, словно гвоздями, сколочены. Например, патриотические песни.  Возьмем примеры из советской истории: «мы красные кавалеристы и про нас былинники речистые ведут рассказ», или «артиллеристы, Сталин дал приказ», или здравствуй, страна прекрасная, юные нахимовцы тебе шлют привет, в мире нет другой, родины такой» или «мы парни бравые, бравые, бравые, но чтоб не сглазили подруги нас кудрявые».  Песни такого характера нужны для военных коллективов, где лежат в основе сплоченность и дисциплина. Есть конечно, песни и про врачей, и про монтажников. Но больше про военных.

   Когда народ призывают шагать в ногу, так ему самое удобное равняться на такие песни. И не обязательно самому быть кавалеристом, артиллеристом, летчиком, или юным нахимовцем, чтобы ощущать свою принадлежность к группе. Заметно, что призывы к единению в группу, маршировать единой колонной, находят в душе человека гораздо больший реальный отклик, чем призывы типа «давайте говорить друг другу комплименты».  Комплименты, души прекрасные моменты, конечно, прекрасны, но требуют от души большей индивидуальной работы, большего напряжения. Даже я бы сказал, большей непредвиденности, большего риска, что душевное тепло будет нерационально растрачено. Куда проще быть твердым, как гвоздь. И чем проще душевная организация человека, чем он больше похож на гвоздь, тем расположенность его ценить мощь объединенной группы сильнее желания ценить индивидуальные особенности личности.  А там, где наштампованы гвозди, там появляется и молоток

   В те годы, кода царила вера в силу пролетарского интернационализма, силу партии, Маяковский писал, «но, если в партию сгрудились малые сдайся враг, замри и ляг». Гордились своей принадлежностью к пролетариату. Те времена прошли, но гордятся своей принадлежностью к той или иной национальности. А если гордятся не национальностью, так гражданством той или иной страны.  Мы можем видеть оба варианта на примерах. Русские, русскоязычные в Украине, или Латвии или другой малой республике бывшего СССР часто считают себя элитой по языковой принадлежности.  И наоборот, какого цвета кожи бы ни был гражданин США, он гордится тем, что он гражданин США.
 
   Как говорили с трибун съездов советские генсеки, сложилась особая нация – советский народ. Казалось, что в самом деле сложилась. Сильная и нерушимая нация. Пусть ее прозвали совком. И вдруг все рухнуло.  Плохо сбита была? Гвозди проржавели?  Плохо было приколочено?  Дунул ветер перемен, и старые лозунги обвалились без всяких гвоздодеров.

   Ну что же, легким манием руки сняли с груди красные галстуки и комсомольские значки, посдавали членские билеты, согласились даже, что наша великая партия – не «ум честь и совесть нашей эпохи». Но что делать со страной, с народом? Народ не вымер. Никуда не делся. Осталась та масса, из которой лепится история.  И кое-какие лозунги остались. Старый и надежный лозунг – мы лучше всех.

   И с течением времени выясняется, что придется отступиться и от уверенности, что народ-богоносец представляет собой надежду мира, что его родина - родина слонов и третий Рим, что у нас особая уникальная, великая, процветающая культура, что у нас особый уникальный путь, что мы никогда ни на кого не нападали, а только освобождали, что, не щадя живота своего, выполняли интернациональный долг, никогда никакой помощи не просили, а всем без исключения помогали, что никогда никого не предавали. Тяжело от этого отступиться, когда всю жизнь гордился. В нас выковали с этой гордостью, вколотили в эти самые постулаты по самую шляпку. Попробуй вырвись.

   Привычка, которая с выше нам дана – замена счастью.  И уж точно заменяет собой сомнения, исключает вопросы и поискам ответов. Для начала нужно покончить с заколоченностью. Похоже на выдергивание себя за волосы. Больно, и постоянно сомневаешься, а верно ли делаю. Но если уж себя выдернул, то рискуешь получить то, что делают с выдернутыми гвоздями. Их либо выбрасывают, либо кладут на наковальню и ровняют молотком. И то и другое неприятно.
 
   Но выдернутый человек смотрит на мир иными глазами. И теперь становится понятен весь довольно простой гвоздевой технологический цикл.  Это вам не мудреные станки с электроникой, делающие сложные приборы. Там вероятность поломки гораздо выше. А машина по штамповке гвоздей молотит и молотит на полную катушку. Проволоки для штамповки гвоздей достаточно.  Кувалд, чтобы забивать гвозди достаточно. И вполне достаточно материала, в который гвозди предназначены для заколачивания. Это все старые отобранные временем материалы. Нетленные торжественные гимны о превосходстве, уникальности, исключительности, исполинской силе, несравненном благородстве. Включая материалы ЦК КПСС, о которых все больше вспоминают. Включая Сталина, Ивана Грозного, Александра Третьего, Николая Перового. А какого оттенка будут страницы, на которых отпечатаны материалы: красноватыми, коричневатыми, синеватыми, зеленоватыми, - не столь важно. Главное их содержание крепко цепляющееся в самых дальних уголках мозга.