Евтушенко и Беловежская пуща...

                * * *

     Осенью 2018 года мы с Александром Тимошенко в первый раз оказались в гостях у Ганны Филипповны Загоренко, в её очень уютной и чистенькой квартирке в микрорайоне Юбилейном. Все мы были биологами и заканчивали один и тот же биолого-почвенный факультет ИГУ им. А.А.Жданова, правда, если мы с Сашей были ровесниками, то Ганна Филипповна была лет на 20 старше нас.
     «Познакомила» нас Монголия, точнее, Советско-Монгольская Хубсугульская экспедиция Иркутского и Улан-Баторского университетов, которая с 1970 года проводила свои работы на территории Прихубсугулья, в Дархатской котловине и в бассейне реки Селенги. Особое внимание учёных двух стран было обращено на комплексное изучение уникального высокогорного озера Хубсугул (Косогол), который считался «младшим братом» нашего сибирского чудо-озера – Байкала.
     Кроме учёных и преподавателей университетов в работе экспедиции принимало участие и большое число студентов. Нам с Александром тоже посчастливилось поработать в экспедиции в течении нескольких полевых сезонов в составе маммологического* (зоологического) отряда.
     Сама Ганна Филипповна работала в экспедиции с начала её организации, а в те годы, когда мы с Александром принимали в ней участие (1979 – 1981гг.), была начальником гидробиологического отряда (самого крупного в экспедиции), кандидатом биологических наук. Гидробиологические работы, выполняемые её отрядом на Хубсугуле, были одними из самых приоритетных и значимых в деятельности советско-монгольской экспедиции.
     Кроме Хубсугула Ганна Филипповна занималась изучением фитопланктона озера Байкал, Братского водохранилища, а также ещё ряда водоёмов Сибири и Монголии…

                --------------------------

     Наш отряд маммологов (как и отряды ботаников, почвоведов, метеорологов) располагался не на базе экспедиции, а километрах в пятнадцати от неё, на южном склоне горы Мунку-Сардык, рядом с очень шумной и «говорливой» горной рекой Баян-Гол («богатая река); своему стационару мы дали такое же красивое и звучное название – «Баян-Гол» и все на базе нас так и называли – «баянгольцы»...
     В нашем (Саши Тимошенко и моём) распоряжении в тот год была лодка «Прогресс» с подвесным мотором «Нептун». Использовалась она для разных целей, включая и ловлю рыбы на Хубсугуле для сотрудников нашего стационара, но в основном для того, чтобы по воде совершать рейсы на базу. Там, время от времени, мы получали кое-какие продукты, восполняя наш продуктовый запас, а в магазине посёлка покупали хлеб – «громадные» монгольские буханки… Кроме этого, обязательно производили заправку бачков лодки бензином, ну, и, конечно, общались со студентами своего курса и с теми, с кем были знакомы. Они и служили для нас основными «поставщиками» новостей и экспедиционных сплетен…
     В один из таких «заездов» на базу и произошло наше «знакомство» с Ганной Филипповной, которое, как оказалось, её просто «поразило» тогда и навсегда ей запомнилось… Причем, при этом, как обычно, «отличился» Саша Тимошенко…, юноша с «доброй», располагающей улыбкой и «мягкими», вкрадчивыми манерами, но поступки
которого при этом могли быть самыми неординарными…
     Обед на базе уже прошёл и за столом базовской столовой мы с Александром сидели одни (если не считать двух молодых, незнакомых нам «девушек», которые пили чай и ели сгущёнку, судя по открытой банке). Мы быстро «умяли» то немногое, что нам досталось от прошедшего обеда и приготовились запить всё это чаем, уже чуть тёпленьким. И тут Шура, деловито, но при этом абсолютно спокойно, подходит к столу «девушек» (к этому времени там осталась лишь одна из них) и молча, с достоинством «сюзерена» забирает початую банку сгущёнки и приносит её на наш стол. Я только улыбался, наблюдая за этим Шуриным маневром, но был очень доволен – сгущёнка есть сгущёнка и мы принялись «уплетать» её, запивая остывшим чаем. Я, правда, спросил: «А ты знаешь кто они?», на что Шура равнодушно «обронил»: «Да аспирантки какие-нибудь…» 
     «Девушка», поначалу, видимо, оторопевшая от такой бесцеремонности, подошла к нашему столу и наблюдая, как мы ловко «орудуем» ложками со сгущёнкой, пыталась
 (обращаясь к Саше) что-то сказать ему, но он только отмахивался: «Да, брось, ты… Бери лучше ложку и садись к нам, а то без тебя всё съедим…» Вот так, втроём мы и «прикончили» эту банку…
     Как вы догадываетесь – эта «девушка», с которой мы так «нагло» и бесцеремонно обошлись, и была Ганна Филипповна Загоренко, кандидат биологических наук и руководитель гидробилогического отряда экспедиции ещё с 1971 года, но совсем не выглядевшая на свои годы… Да и сама она, по-моему, сначала обомлевшая от такой развязности какого-то студента, была очень довольна тем, что её приняли за молоденькую аспирантку и с удовольствием «подыграла» нам… Почему и спустя десятилетия Ганна Филипповна так хорошо помнила это наше знакомство и особенно своего «обидчика» – Сашу Тимошенко…
 
                ------------------------


        И вот, спустя почти сорок лет, мы встретились, чтобы не спеша, за бутылочкой «Кинзмараули» (любимого вина Ганны Филипповны) вспомнить то замечательное время…, вспомнить Монголию, Хубсугул, ставшую такой родной экспедицию и, конечно, самые запомнившиеся (и, непременно, юморные) моменты из жизни наших полевых отрядов…
     За время нашего общения (позднее было ещё несколько таких встреч) я понял – какой это увлекающийся и удивительно разносторонний человек – Ганна Филипповна. Да и слушать её было настолько интересно, что мы, помнится, забыли даже о времени и засиделись у неё тогда до глубокого вечера.   
     У Ганны Филипповны был свой, особый, я бы даже сказал, в чём-то необычный взгляд на жизнь, на мир, в котором она жила, работала, творила…  Несмотря на уже преклонный возраст, она умела искренне удивляться и радоваться всему, что окружало её и особенно людям, которых она знала, любила и каждая встреча с которыми являлась для неё настоящим праздником.
      Ганну Филипповну отмечал редкий настрой на всё, что в этом мире имело красоту и гармоничность и она очень тонко умела чувствовать всё это… Она любила и разбиралась в литературе, живописи, музыке (почти в шестьдесят лет она исполнила свою давнишнюю мечту - приобрела пианино и выучилась играть на нём).
     Стихи – особая любовь Ганны Филипповны…, она, казалось, наслаждалась, когда декламировала наизусть или читала строчки любимых поэтов. Ганна Филипповна и сама сочиняла стихи, и на той нашей встрече несколько своих вещей она  прочитала и нам…
     И, конечно, её удивительные воспоминания… Я отметил, что каждый, даже самый коротенький её рассказ обязательно имел свой сюжет. Сами же воспоминания Ганны Филипповны были настолько ярки, эмоциональны, образны, что мы (не знаю, как Александр, но я - точно) невольно подпадали под обаяние нашей милой собеседницы…
 

                ---------------------------

     Один из таких рассказов (думаю, что их будет ещё несколько), записанный и обработанный мной, я хотел посвятить тем, кто знал и любил нашу дорогую Ганну Филипповну, кто помнит её, а также всем участникам незабываемой Советско-Монгольской Хубсугульской экспедиции и, конечно…, будущим читателям…



                (из рассказов Ганны Филипповны)


      Это был 1980 год… Запомнился он, конечно, тем, что в это лето в Турту** приезжал Евгений Евтушенко и я… с ним вступила в конфликт… Вот как это было…
     На Хубсугул Евтушенко приехал не один, помню, что были ещё кинорежиссёр Теофиль Коржановский и журналист Леонид Шинкарёв. Остановились они в гостинице, прямо в посёлке, а к нам на базу приехали на обед…
     Наша база – участок земли и одноэтажное старинное деревянное здание, которое  имело два входа, один на «шпейзеровскую»*** половину, другой – для студентов экспедиции. И вот мы, преподаватели, собрались на этой «шпейзеровской» половине…, студентов не было, потому, что сильно выпивали все. Я пила совсем немного, только когда «приставали» (как-то уже «научилась») и часто выливала спиртное в капроновую «посудинку» (была такая, очень красивая, лимонно-жёлтая с чёрным, можно хоть сколько было туда выливать). Ну, и вот, отмечаем мы этот приезд нашей знаменитости и тут Шпейзер говорит: «Гануся, спой что-нибудь…» Все знали, что я хорошо пою, почему-то нравилось всем как я пою, и я решила спеть песню, которой в то время «болела» (сейчас «заболела» «Августом»****, у меня всегда какая-то песня…), а тогда «умирала» от «Беловежской пущи». И я её спела «а капелла»… 
     Ну, и вот, спела эту песню и что вы думаете…, как он (Евтушенко) на меня напустился… Он сказал: «Да что это такое, как можно петь песни на стихи этого маразматика Добронравого и этой бл… Пахмутовой… А вы знаете, что перед Беловежской пущей висит белый «кирпич»?» Я говорю: «Нет, не знаю, а что это такое?» Оказывается – это место, куда нельзя проезжать. Я не знала этого, я не автомобилист, да и никто из моих знакомых тогда не имел машины (нет, у Вити Исаева, мужа Насти Батраевой была машина), потом уже появилась у Путятиной, ещё у кого-то…
     Да, про белый «кирпич» я ничего не знала (да и сейчас не знаю), что мне сказать, но почему Добронравов – «маразматик», и почему Пахмутова – «бл…» Никого не стесняясь, так и сказал про них.  Все молчат… Я говорю: «Как же это, что вы эту «Беловежскую
пущу», когда я её пою - вижу не её, не «Беловежскую пущу» - я вижу свою деревню в Головском***** и ручей, который впадает в Лену… Туда, в верховья ручья шли все люди, переезжали Лену и шли по тайге, по тайге пешком и где вода сильно «падает» - там была мельница и там мололи зерно; и я там видела тайгу, потому, что там ни одной берёзки не было, только хвойные деревья, настоящая тайга, не смешанный лес, а просто тайга дремучая. Я, когда пела – вспоминала этот ручей, большущий камень, лежащий возле него… Когда я, уже взрослая, приехала туда, то попросила сестру двоюродную сводить меня на это место. Мы туда сходили, я потопталась на этом замшелом камне…
     И вот я рассказываю всем (много народу было, слава Богу – студентов не было), говорю, что я думаю о своём ручье на Лене и какое это имеет вообще значение…, музыка потрясающая, слова мне нравятся, причём тут пуща, «белая - не белая»…, пусть там «кирпич», мне то что от этого, я ничего не понимаю… Вот ужас какой-то был…
     Все молчат, никто меня не поддержал, ни один человек,…, я «сражалась» как могла, я уже начала не хорошо говорить, нервничать, я была в шоке от этого, меня удивляло, что он так унизительно говорит об уважаемых мной людях, что «этот» такой, а «эта» ещё «лучше», что она (Пахмутова) – «падшая» женщина с невысоким уровнем сознания… В общем – ужас…
     Мне было так обидно, что он оскорбил их, Пахмутову (Пахмутова, я считаю – гений) и Добронравова, я прямо за «живое» была задета и заступалась за них…, как могла отражала…
     Меня наши удивили, не Евтушенко, я знала, что он всё равно гадость скажет (Кожова******, когда училась в аспирантуре - «вращалась» в тех кругах и много рассказывала про наш бомонд, в том числе и поэтический)…, все молчали почему-то, равнодушно молчали…, гробовая тишина… Вот какие люди – никто меня не поддержал, я не понимаю…
     На меня уже стали «шипеть», говорили: «Да замолчи, пусть он лучше стихи почитает…», а я не знаю, мне обидно так… Тома Путятина (она рядом сидела) тоже: «Прекрати…» А я ей: «Ну, переведи тему, поменяй, он же начал, не я начала… Я буду отстаивать свою точку зрения…»
     Кое-как прекратился этот спор, никто за меня не вступился, ни за меня, ни за Пахмутову, ни за Добронравова, никто…, вот настолько мне это обидно, прямо вот до сих пор не могу этому объяснения найти… Думаю, что это было что-то личное, какое-то неприятие, нет, не песен Пахмутовой и Добронравова, а их самих, как личностей…
    
     Потом Евтушенко стал читать свои «Ягодные места», он ещё не роман читал, а рукопись…, отрывки; потом попросили стихи, он почитал…, ну, а потом - мы «смылись»...

     Я это пережила, а наутро, как обычно, мы пошли мыться; мы тогда мылись на самом Хубсугуле, потом запретили это, но в тот год мы ещё мылись на самом озере. И вот я иду с полотенцем прямо на берег, тут ещё кто-то идёт, ну, в общем, идём туда мыться…, а из гостиницы к нам (на базу) на завтрак идут Шинкарёв и Евтушенко. Я хотела уже развернуться… и вдруг он (Евтушенко) на весь посёлок: «Беловежская пуща, Беловежская пуща…», вот гад такой… Всё равно я гордо миновала их…
     А потом…
     Перед выездом в Монголию было собрание экспедиции и Григорий Моисеевич (Шпейзер), спасибо ему большое, сказал нам, что нынче у Монгольской Народной Республики юбилейный год и на Хубсугул приедет экспедиция, которая будет сплавляться от устья Селенги и до Байкала, будет Евтушенко…, возьмите, у кого есть, сборники его стихов, чтобы получить автограф. У меня сборник стихов Евтушенко был и я захватила его с собой в Турту…
     И вот, назавтра, после этого скандального обеда, я получила подпись…
     Книга эта у меня…, я, конечно, достану её, но я и так помню, что там написано…, написано, что Ганне Загоренко с любовью к её голосу, но не тогда, когда она поёт песни на стихи Добронравова, а когда она поёт русские народные песни… Вот это написано…
     Я же тогда, на этой встрече, спела ещё и русскую народную песню, решила ему (Евтушенко) навстречу пойти, что ли… Я скажу какая это была песня…, это - «Вдоль да по речке плывёт лебедь, выйду я на берег, милый меня встретит. В моём сердце нет покою, когда милый не со мною…»…, вот такая песня, красивая тоже….
     Да, я спела русскую народную песню, хотя в то время были уже его (Евтушенко) песни, но песен на его слова - не спела… «Идут белые снеги» мне нравится, но петь я её никогда не буду, у меня тяжёлые воспоминания связаны с ней. У меня тогда подруга была – Галя Каплина, царство небесное, я купила в городе пластинку (тогда у всех были проигрыватели) и привезла ей в Большие Коты*******. Когда я покупала, у меня такое ощущение было, что почему-то надо купить именно ту пластинку, где эта песня - «Идут белые снеги».  И вот мы у Гали Каплиной слушаем… И когда песня закончилась, Галя говорит: «Ну, вот, после этой песни что можно было сделать - только повеситься…» Я говорю: «Галя, это не Есенин…» Она знала, конечно, что это песня не Есенина, но у неё чисто ассоциация была, тут уж ничего не скажешь…
     Или, «Хотят ли русские войны…», тоже мне нравится… Но спела то я тогда песню «Беловежская пуща», потому, что я периодами «болею» той или иной песней, сейчас вот этим «Августом»…»
               
                --------------------------

     Я иногда достаю этот сборник, перелистываю страницы, смотрю на строчки, написанные его (Евтушенко) рукой и… грущу… Как же скоротечна наша жизнь…, как неумолимо и безжалостно время…

                --------------------------


               * маммологического – маммология – раздел зоологии, изучающий млекопитающих.
             ** Турту – (Турт) – старое название посёлка Ханх, находящегося на севере озера Хубсугул (Монголия).
           *** «шпейзеровскую» - Шпейзер Григорий Моисеевич – в 1971-1985 годах руководитель Советско-Монгольской Хубсугульской экспедиции (со стороны СССР), гидрохимик, кандидат химических наук, профессор.
         **** «Августом» - песня «Август», музыка Е.Фроловой, стихи М.Цветаевой, поёт Елена Фролова.
       ***** Головское – деревня в Жигаловском районе Иркутской области. Находится на правом берегу реки Лена, напротив устья реки Немтанка.
     ****** Кожова – Ольга Михайловна Кожова – доктор биологических наук, профессор. В 1970 – 1982 годах – директор НИИ биологии при Иркутском госуниверситете. О.М.Кожова – создатель научной гидробиологической школы.
   ******* Большие Коты – посёлок в Иркутском районе Иркутской области. Расположен на западном берегу озера Байкал возле устья реки Большие Коты. В посёлке находится Байкальская биологическая станция НИИ биологии Иркутского госуниверситета.



                (послесловие к рассказу)


    
     Почему возникло «послесловие»? Когда я писал рассказ о случае с Евтушенко, поведанный мне Ганной Филипповной, мне были не совсем понятны некоторые моменты этой истории и особенно, те, что касались злополучного «кирпича»…
     По «горячим следам» я как-то не сумел более детально расспросить её об этом, а потом, к большому прискорбию, было уже поздно, Ганны Филипповны не стало…
     Но кое-кто из тех, кто присутствовал на этой «исторической» встрече, слава Богу, живы-здоровы. Вера Александровна Барицкая* - непосредственный участник тех «событий» - была, пожалуй, первой, кто прочитал рассказ и позвонил мне. После недолгой телефонной беседы (меня, разумеется, очень интересовало её мнение по поводу написанного), решили встретиться; Вера Александровна согласилась рассказать мне, что запомнилось ей на той встрече с Евтушенко и поделиться своей версией произошедшего…   
     И то, что она рассказала, прояснило, как мне кажется, не только некоторые спорные моменты из рассказа Ганны Филипповны, но в какой-то мере позволило понять мотивы поступков и поведения Евгения Евтушенко… 
     Как оказалось, рассказ Веры Александровны был не просто голословным, он подкреплялся её дневниковыми записями. В полевой сезон 1980-го года она вела дневник, в который и заносила (очень кратенько, порой двумя-тремя предложениями) информацию о текущих событиях.
     Впрочем, вот её рассказ…

                -------------------------------

     Это был, по-настоящему, наш первый рабочий день на «Баян-Голе», так как мы прибыли на базу (в Турту) поздно вечером 12 июля. А на стационар «забросились» почти через сутки. И весь день (14 июля) ушёл на устройство лагеря, разбор снаряжения, продуктов и всего остального… 
     На следующий день (15 июля 1980 года) мы решили сходить со студентами на лесной и степной участки. Лесной участок находился в полукилометре от лагеря, сразу за большим лугом (его потом Серёжа Тужилин назвал «евтушенковский луг»). Из преподавателей, помню, никого больше не было и мы, после недолгих сборов, пошли вниз по дороге…
     И когда мы уже выходили на этот луг, то видим – на лугу стоят машины, народу много…, правда, на расстоянии было трудно различить лица… и  узнала я только Жамсрана**. Он тоже заметил нас, подходит ко мне и говорит: «Евтушенко привезли!» Я: «Где?» Ну, он и показал на худощавого, высокого мужчину в кепке, который стоял немного в стороне от остальных и что-то рассматривал на лугу. Действительно, когда мы подошли поближе, он оказался очень похож на человека, изображения которого мы привыкли видеть в печатных изданиях и на телеэкране. Он тоже, видимо, заинтересовался появлением на лугу новых людей и не спеша направился к нам. И когда мы оказались рядом, помню, что я ещё поздоровалась: «Здравствуйте, Евгений Александрович…» Так и произошла тогда наша встреча с Евтушенко…
     Когда мы подошли ближе к тем, кто приехал, я увидела Григория Моисеевича (Шпейзера), узнала журналиста Леонида Шинкарёва… Было много монголов, как оказалось, это были представители монгольской студии кинохроники, которые снимали документальный фильм об экспедиции Евтушенко. Среди них был и кинооператор нашей                Иркутской студии кинохроники Теофиль Коржановский. Меня представили… Запомнился профессор Белкин (Аарон Исаакович Белкин), который тоже был в «компании» поэта (как мы узнали позже, это был известный в СССР врач-сексопатолог).
     Оказалось, что вся эта команда направлялась к нам на «Баян-Гол», на наш стационар, но монголы (монгольские кинооператоры), проезжая этот луг и заметив на нём людей, которые копали разрез (эти работы вели наши почвоведы), решили отснять кое-что для своего фильма прямо на этом месте. В это время и мы появились на лугу…
     И вот, после такого короткого знакомства, монгольские телевизионщики, импровизируя, что называется «на ходу», предложили уже мне и Жамсрану поучаствовать в съёмках этого эпизода. Сюжет был крайне прост - мы с Жамсраном должны были идти по направлению к разрезу (почвенному разрезу), который копали почвоведы (это был Коля Коршунов с монголами, советских не было) - а нас в это время будут снимать… 
     После «минутного» инструктажа началась съёмка. Жамсран и я (я ещё держала в руке какой-то сорванный цветок), разговаривая о чём-то, неторопливо направляемся к этому разрезу. За нами идут Тужилин с Байсой (Байса – монголка, очень красивая девчонка, она училась у нас на факультете), Мунхбаяр (он тоже учился у нас) и ещё кто-то из монгольских студентов (в последний момент так решили операторы). Ну, значит, мы идём…, нас снимают… Доходим до разреза…, - в этой «яме» - Коля с лопатой. И тут Жамсран наклоняется, протягивает Коле руку и произносит: «Здравствуйте, товарищ!», - такая хохма…, следом я тоже подала руку Николаю, хотя смех так и разбирал меня… Кто-то из монголов-операторов кричит: «Ой, ой…, зачем? Не надо так…» А Жамсран недоумённо: «А зачем мы тогда шли…»
     Ну, и заставили нас идти снова… И второй раз, когда мы дошли до этого разреза – с почвоведами уже не здоровались. А Евтушенко стоял, наблюдал за этим всем, и ещё «приговаривал»: «Вот, будете знать, как в кино сниматься…» Мне этот момент очень хорошо запомнился, прямо вот «врезался» в память…
     После того, как кинооператоры отсняли нас, они решили провести съёмки ещё и двух наших студентов: Серёжи Тужилина и Байсы; они, помню, много позировали тогда, изображая (по тут же придуманному сценарию) влюблённую парочку. Серёжа с Байсой вместе очень хорошо смотрелись, он – высокий, беленький, она – тоже высокая, стройная, но тёмненькая, симпатичная (для монголки Байса была очень симпатичной).
 
     Меня, после этих «съёмок», Шинкарёв стал расспрашивать про растения, которые росли на лугу…, как называются, чем «знамениты». Я уже и не вспомню всё, что там было, но, помню, что некоторые (растения с цветами) были им уже сорваны. И вот я называла их, он записывал (записывая, сравнивал новое растение с тем, что уже знал); когда я показала ему крестовник Турчанинова, он слегка замешкался, но потом, видимо, найдя с чем сравнить, обрадованно произнёс: «Как маленький подсолнух…» (действительно, внешне они были схожи, да и из семейства они были одного – астровых…, на лугу крестовник, скорее всего, случайно оказался, так как этот вид растёт преимущественно в лесу). У меня даже есть фотография, где снято, как мы все стоим на лугу, а Шинкарёв что-то записывает в свой блокнот…               
   Помню, что когда дошли до кровохлёбки, Евтушенко (он рядом с нами стоял, вроде
отрешённо так, но как оказалось – слушал внимательно) спросил: «Почему у неё такое название?» Я объяснила, что растение обладает кровоостанавливающим действием (все части растения «останавливают» кровь и особенно корень). Он больше ничего не спрашивал, просто молча стоял, а потом вдруг говорит: «Напишу стихотворение про кровохлёбку и посвящу его вам…» Но, видимо, не написал, потому, что среди напечатанного им я не встречала таких строк. Впрочем, может и есть где-то, не знаю…

     На лесной участок в тот день мы конечно не пошли, а все вместе пошли в наш лагерь (машины подъехали следом за нами). В лагере мы чем-то угощали наших гостей (у нас ещё хлеба не было в тот день, закончился накануне)…
      После этого недалеко от лагеря фотографировались, и фотографировал нас, видимо, профессор Белкин, потому, что на наших фотоснимках его нигде нет (нет на имеющихся фото также и кинооператора Теофиля Коржановского).
     Я тогда же сорвала княжик сибирский (он где-то рядом рос), показала им, рассказала, что княжик – единственная лиана, которая растёт у нас в Сибири. У меня фотография есть, где мы стоим впятером, а в руках у меня цветущий княжик…               
     А потом я с ними «потащилась» на гору…, слазили на гору, я даже нашла золотой корень и показала им. Евтушенко его внимательно так рассматривал, а Шинкарёв, как обычно, что-то спрашивал и заносил в свой дневник.
     Когда спустились с горы обратно в лагерь, то помню, что «прибежал» (скорее всего, с метеорологической площадки) Адольф Хрисанфович Филиппов*** со своими девчонками-метеорологами… 
     Вскоре вся эта команда уехала обратно, а перед этим Григорий Моисеевич (Шпейзер) нам объявил, что вечером в посёлке будет концерт и творческая встреча с Евгением Евтушенко. За нами, «баянгольцами», будет отправлена грузовая машина, на которой все желающие смогут добраться до базы, на ней же потом все уедут обратно на стационар.
      И пришлось спешно собираться, мыть голову (мы же, как прибыли на «Баян-Гол», с дороги ещё и не мылись толком), сушить волосы…, ну, и всё остальное…
      
                -------------------------------
               
     На базе мы (преподаватели) и Евтушенко сначала «посидели» на половине Шпейзера, немножко выпили, немножко (некоторые из «наших», по-моему, даже и не пили), а вот Евтушенко хорошо так «зарядился». Мы совсем недолго там были, потом пошли в клуб. Монголы давали концерт, они пели свои национальные песни и танцевали народные танцы…, мы смотрели и слушали…               
     Студенты как-то отдельно сидели, мы – сотрудники – тоже отдельно. Нарцисс Исаевич справа от меня сел, а Евтушенко – слева, и со мной в основном и общался. Помню, что всё уговаривал меня остаться. Я говорю: «Мы после концерта «домой» (на наш стационар «Баян-Гол») едем, нам так объявили. А он: «Ну, что вы, не можете остаться…, у вас что - камеральные работы? Оставайтесь, я буду стихи читать…» Мне этот его термин - «камеральные работы» - почему-то так запомнился…
     Он и руки мне целовал…, Серёжа Тужилин даже сказал потом: «Вера Александровна, Евтушенко в вас влюбился, что ли…»               
     Ну, и вот…, я улыбаюсь и в шутку говорю Нарциссу Исаевичу (он по жизни ко мне очень хорошо относился, с симпатией, всегда поддерживал меня, у нас с ним очень добрые были отношения): «Ну, что, останемся?», а он: «Останемся!» И остались…
     Когда монголы закончили – состоялось выступление Шинкарёва. А потом вышел Евгений Евтушенко и со сцены читал своего «Стеньку Разина» (главу «Казнь Стеньки Разина» из поэмы «Братская ГЭС»). Читал очень экспрессивно, с выражением…, раскатисто, так, как только он мог читать…
     Может он и ещё что-то читал, я уже не помню, но, по-моему, он всю главу тогда прочитал, а это довольно много…

     После концерта снова собрались на «шпейзеровской» половине и началась… пьянка. И вот уже тогда всё и было - и стихи, и песни, и споры…
     Мы все сидели за столом (широкий такой стол), нас было, ну, максимум, человек десять. Помню, что я сидела за столом наискосок от Евтушенко… Сотрудники наши не все были, в основном, как я поняла – были «приближённые» Шпейзера;  не было никого и с монгольской стороны, ни Жамсрана, ни других…
     Евтушенко читал свои стихи, читал очень эмоционально, он в «ударе» был, да ещё и «поддатый»…, это надо было видеть и слышать. Поэты свои стихи в основном «заунывно» читают, монотонно, Евтушенко же артист, он так выразительно, с такой неповторимой сменой интонаций, доносил до нас свои произведения… Какие-то стихи он «посвящал» мне, так и говорил: «Это я читаю для Веры…» и меня, помню, даже смущало такое внимание известной личности. Может поэтому я и не запомнила, вот совершенно не запомнила, как он читал отрывки из своего романа «Ягодные места»...
     Так жалко, что никто не фотографировал тогда, я не видела ни у кого фотоаппарата в руках….
     А потом Ганна запела эту песню («Беловежская пуща»), Евтушенко сразу возмутился и даже слушать вроде как не хотел, во всяком случае, такое впечатление у меня сложилось. Действительно, её никто не поддержал, когда они спорить стали, все молчали…, я почему-то решила, что все присутствующие, наверно, в душе были диссидентами…
     И почему он так негативно отнёсся к Пахмутовой и Добронравову? Они в советское время, как говорится, «при власти были», поддерживали власть. Он тогда сказал: «Вы знаете, что все руководители ездят туда (в Беловежскую пущу), чтобы водку пить…, как же можно это воспевать…» Ещё и «кирпич» (дорожный знак «движение запрещено») там                повесили, чтобы простой народ не ездил туда…, то есть простому народу нельзя, а им, «сильным мира сего» и их «прихлебателям», можно. Вот почему Евтушенко сразу так сильно и возмутился, когда Ганна запела эту песню…               
     Ганна, видимо, слишком эмоционально всё восприняла и не поняла того, что он хотел донести…, да и пьяный он был, не контролировал себя, вот почему так грубо, с матами,  отозвался тогда о Добронравове и Пахмутовой.
     Я думаю, что и у самого Евтушенко были периоды, когда его «заставляли» писать на               
патриотическую тему…, у него немало таких произведений. И в то же время у Евгения Александровича столько замечательных стихов… Я, помню, так удивилась, когда узнала, что слова песни «Бежит речка» («…но нет любви хорошей у меня…») не народные (как я всегда считала), а Евгения Евтушенко…               
      Вот так мы и сидели тогда…, сидели долго…, пили, «хорошо» пили. Это был, видимо, «шпейзеровский» спирт, разведённый примерно до крепости водки.

     Иногда «выбирались» на воздух, особенно Григорий Моисеевич всё время выходил,               
туда-сюда, он курил постоянно…
     Я посидела ещё немножко, послушала и… потихоньку «улизнула», чтобы пойти лечь…
     Уже наутро, когда Евтушенко меня увидел, спросил: «А что вы ушли?» Я говорю: «Да спать захотела…»
     А потом фотографировались и Евтушенко делал подписи на сборниках своих стихов, предусмотрительно захваченных из дома нашими сотрудниками. Вот тогда-то я и пожалела, что не поверила Григорию Моисеевичу, когда ещё в Иркутске, на общем собрании, он говорил, что летом нашу экспедицию в Монголии возможно посетит Евтушенко и можно захватить сборники стихов поэта (у кого какие найдутся) для автографов. Поэзией я всегда интересовалась, стихов знала много, у меня и сборники стихов Евтушенко были, но вот не взяла тогда…
    Но я не растерялась, у кого-то из девчонок «стрельнула» открытку, и Евтушенко мне написал на ней: «Дорогой Вере – одной из самых замечательных женщин, которых я встречал в своей жизни, - объяснившей мне красивые имена красивейших цветов.» Он всем тогда подписывал, но в основном, просто расписывался и всё…, а мне (когда надписывал) – смотрел на меня… и писал…
     Открытка эта (я заламинировала её) с тех пор так и стоит у меня под стеклом в книжном шкафу…   

               
                ------------------------------
 

        *В.А.Барицкая – Вера Александровна Барицкая – кандидат биологических наук, доцент кафедры ботаники биолого-почвенного факультета ИГУ; в 1976-1988 гг. участвовала в работе Советско-Монгольской комлексной Хубсугульской экспедиции (СМКХЭ).
     **Жамсран – Цэдэнгийн Жамсран – кандидат биологических наук, профессор; руководитель СМКХЭ со стороны МНР в 1978-1997гг.
  ***Филиппов – Адольф Хрисанфович Филиппов - доктор географических наук, профессор, «Заслуженный метеоролог РФ»; в течение 15-ти лет проводил и возглавлял комплексные метеорологические исследования на озере Хубсугул (МНР), с 1982 по 1989гг. – научный руководитель СМКХЭ.