Не знаю и всё

- А вот не знаю –и всё тут! – почесала репу чае-мыслительница Юрьна и уставилась в потолок.

Я тоже не знаю и ничем ей помочь не могу.  Не знаю – и всё. Не знаю, стоит ли человеку на склоне дней взять да и опубликовать свой архив: личные дневники, семейную переписку, письма друзей и поклонников. Все равно,  родственники не помогут.

- Нет, родне это вообще, чаще всего не интересно, - продолжила рассуждать любительница чая, - А другим? Память об эпохе и людях? Что же получается? Жил человек, думал, работал, творил и – нет человека. Совсем. Бесследно.

И  мысли его пропадут. Труды останутся – мосты, пароходы,  научные открытия. Будут некоторое время служить людям, безмолвно и безымянно, пока их, как на последней минуте  Траурного марша Шопена,  ураганом не сдует с планеты Земля, очистив пространство от старой жизни, для   новой.

Никомушеньки не будет интересно и  важно знать, как раньше жили люди? Или просто человек? Хоть какой. Тем более думающий. И всю жизнь день за днем поверявший дневнику свои думы и осмысления.

Дело в том, что уже второй раз   сталкивается с этой проблемой. Нет, сама  дневников не вела совсем, и писем не особенно писала, только счета за электричество на память остались. И перфокарта, которую бережно сохранила мама, с теплыми словами, номером телефона и подписью -  Ярослав. От несостоявшегося поклонника.

Видно мама знала толк в некоторых вещах – вдруг не давала выкинуть какую-то газету – ты не понимаешь! Действительно не понимала зачем. А теперь смотрит на инкрустированного деревом по дереву  олимпийского Мишку на стене и понимает, почему  мама купила его в дни олимпиады в магазине сувениров. Вместе ходили,  дочь отговаривала, надоело уже, тогда олимпийской символики только на туалетной бумаге не было, или туалетной бумаги не было, трудно вспомнить.

- Не знаю, – продолжила усилия Юрьна и уставилась  глазами в пол.

Прилично или неприлично?
Табу или нет?
Ценно или неценно?
Стоит – не стоит?
Почему в истории примеров пренебрежимо мало?
Почему жгут дневники и письма или просят сжечь? А те что остались –результат чьей-то оплошности.
Почему стало модно издавать семейный архив с фотографиями и  описаниями этапов жизни членов семьи? В цифровой век просто или действительно ценно и нужно?


***

Года четыре назад одна пожилая дама вручила Юрьне трехтомник своих  опубликованных дневников с письмами современников и  отдала  маленькую связку писем  отца Юрьны к даме и её младшей сестре.

Безусловное уважение  к старости не позволило чае-мыслительнице увильнуть от встречи, хоть сердечная мышца и головной мозг были категорически против. Знали, что пострадают и пострадали.

Открыть письма отца и читать пострадавшая  не могла физически. Неприлично читать чужие письма, папа так учил.

Но младшая сестрица наоборот сказала, что почитала бы. Читать или не читать?   Нет, связку писем не открыла, открыла главу из книжки дамы про своего отца-студента с его письмами ей-студентке и её младшей на десять лет сестричке-школьнице. В оцифрованном виде не так страшно решиться и начать.

- Ужель та самая Татьяна?  - мелькнула мысль в голове дочери, так и не узнавшей тайну юности своего отца. Тайны дело такое. Чужие тайны - строжайшее табу! А интрига всё равно остается и тревожит, изредка напоминая о себе.

- Я – Вета! – незнакомая  дама по телефону никак не могла  объяснить Юрьне, кто такая, как нашла её телефон, а главное зачем, и привела последний аргумент, назвав свое имя, - Я хочу отдать письма вашего отца.

Имя это когда-то давно школьница-Юрьна видела в дневниках спортивных походов отца-студента, которые давал ей почитать в 14 лет, и из которых поняла, что Павка Корчагин ей  точно не нужен, у неё  свой дома есть, поталантливее и посильнее  по интеллекту и глубине натуры.

Той Вете из дневников он на этапах  спортивного велопробега в четыре с половиной тысячи километров отправлял письма и горевал, что опять не получил от неё письма. Как станет понятно позже из мемуаров Дамы, она их вообще не заморачивалась писать.

-Ужель та самая…Наина?

Вот скажите, почему пятилетняя малышка, которой папа читал на ночь сказки  Пушкина по памяти, сопереживала не Руслану и Людмиле, а Старцу, у того с  волшебницей Наиной  хреново получалось. Малышка на всю жизнь запомнила, что мальчиков обижать не стоит, они тоже люди, и могут отыграться по-полной, как удалось Старцу, когда беззубая Наина втрескалась, наконец,  по уши  и  рванула  повиснуть у Старца на шее.

Маленькая Юрьна тогда пыталась сообразить, кто из домочадцев та самая Наина, на которую  папа был по-видимому сильно зол. Мать не  подходила, раз   строптивой была, но не отвергла. Вопрос оставался загадкой.

И вот сидит перед тобой  девяностолетняя загадка (достойная по жизни женщина, докторскую в 75 лет защитила), всплескивает ручками и твердит одну и ту же фразу:

- Как это могло случиться? Мы были созданы друг для друга!

Призналась, что как проснется каждый день, смотрит на портрет  отца Юрьны (выше других портретов на главном месте стены напротив кровати) и разговаривает с ним.

Только   Наина напрочь забыла, как голову морочила хорошему парню и отказалась уехать с ним за сто километров от Москвы, и в те времена не особо придавала значение его честным словам и разговорам с ним, ей везде фальшь мерещилась.

Смеюсь. Куда ни сунься – везде в Пушкина упрешься.  Татьяна и правда была! Но не старшая, а младшая сестра. Младшая сестричка Наины, 11-летняя школьница, которой студент-физик писал несколько лет письма старшего брата, которые по признанию старшей сестры в мемуарах «подбросили её (младшую) на недосягаемую для меня ( старшей)  гуманитарную высоту. … Так, как она знала русский язык, как знала литературу и поэзию, ни я и никто из моего окружения даже не нюхали».

Традиция перешла в следующее поколение – сын младшей сестры, философ-искусствовед Глеб Смирнов, проживающий в Венеции, теперь весьма заметная фигура в нынешней элитной  заграничной арт-тусовке, в каком-то смысле идейный лидер.

Такие вот дела.  Приходится признать, что Наина, осилившая огромный труд по изданию архивов семьи и личных архивов, оказалась права, большое дело сделала.   И принимала активное участие в написании книг племянника-философа, за что тот её высоко ценил.

Пыталась познакомить племянника с Юрьной, звонившей поздравить с 8 марта и прошедшим 90-летним юбилеем в самом начале пандемии. Звала  племянника пересидеть  в Москве начавшуюся  в Италии изоляцию. Идея знакомства Юрьне не очень приглянулась, но, скрепя сердце, согласие дала. В конце последнего года пандемии узнала из Интернета, что Дама скончалась, пережив  её отца на 25 лет.

***

Уф, осилила! Это всё  присказка была, сказка впереди.

Начинаем разговор.
 
На днях ушел в мир иной бывший начальник и научный руководитель Юрьны. Личность неординарная, внесшая весомый вклад в науку, собравшая под своим крылом уникальный коллектив и отличавшаяся кроме того артистизмом, метким  словом, и умевшая видеть то, что другим было незаметно. Его устные рассказы были похожи на кадры из кино.

И тут  вдруг вспомнила, что ученый  как-то рассказывал, что всю жизнь каждый день ведет дневник. Уникальное в наши времена качество. Небось, много интересного найдется в  тех дневниках – в тот момент подумала   соавтор статей ученого и забыла.

Вспомнила когда пришла скорбная весть. Рассказала бывшим сотрудникам – для них это оказалось новостью. Задумалась, стоит приставать к 94-летней вдове, чтобы  семья озаботилась сохранностью дневников, или оставить её в покое, бог с ними, с дневниками.