Глава 15. Выбор

- … Видишь ли, одним из революционных откровений Эйнштейна было утверждение о единстве не только материи и энергии, но материи и пространства. Традиционное, подтверждаемое ощущениями представление, отводило пространству роль «сцены», на которой, в виде «декораций», присутствует, или не присутствует, материя. При этом характеристики сцены, ее площадь, высота, от этого присутствия никак не зависят. «Нет! – Сказал Эйнштейн. – Пространство это форма существования материи. Вне материи – пространства нет». «Пустое» пространство, в релятивистской механике – неправомерное словосочетание. Поэтому материя может искажать пространство, менять его свойства, что уже было, к тому времени, подтверждено астрономическими наблюдениями. Подобно этому, ВРЕМЯ не может существовать вне ЖИВОЙ материи. Вне этой материи времени нет. С точки зрения статистической физики, появление белковых соединений – бред. Вероятность этого гораздо меньше, чем вероятность того, что все молекулы воздуха в этой комнате вдруг начнут двигаться в одном направлении. И если это происходит, это может означать только одно – в комнате установлен насос. Если живая материя все же возникла – значит существует некий безусловный императив, который это предопределил.
- В мое время этот «императив» назывался Богом.
- В моей мировоззренческой системе, Богу отведена более конструктивная роль – Он этот императив СОЗДАЛ. И называется он – ВРЕМЯ. Итак, время есть форма существования ЖИВОЙ материи. Вне этой материи ВРЕМЕНИ нет. В этом смысле известный каламбур – «слышен ли звук падающего дерева в лесу, когда там никого нет?» - должен быть сформулирован иначе – «существует ли лес без деревьев?». Именно поэтому понятие «время» так плохо формализуется в рамках механики, классической или релятивистской. Вот, в общих чертах, основные идеи, которые мой прадед, Зэев Сукеник, положил в основу своей теории, а теорию – в основу создания института. В то время, в Институте Судьбы, уже существовала лаборатория, занимавшаяся пограничными с этой тематикой, исследованиями. Возглавлял лабораторию очень талантливый ученый, Вадим Фридман. Кажется, вы знакомы.
- Знаешь, после всего случившегося, даже в этом я уже не уверен. Но за «талантливого» - спасибо.
- Всегда «пожалуйста». Или нет – не всегда… Как бы там ни было, на основе этой лаборатории и был создан наш институт. И началось! … Если материя искажает пространство – значит живая материя может искажать время! А кто сказал, что время одномерно?! И если – нет, значит понятие его «линейности», сиречь – необратимости просто теряет смысл! «Нобелевки» сыпались одна за другой. Примерно, как после открытия мира элементарных частиц – в «традиционной» физике.
Сара увлеченно рассказывала ему историю создания института. В ее увлеченности была искренность, заражающая своей чистотой и верой. И он был ей благодарен за этот разговор, а больше за искренность – за все, что она делала для него здесь и сейчас. Впервые увидев старую черно-белую фотографию на мониторе ее компьютера, он почувствовал тяжесть не гнетущую, но ломающую, воплотившуюся во внезапно хриплое от нахлынувшего чувства обреченности: «Я должен вернуться!». «Это невозможно» - сказала Сара, все так же пристально глядя на него. Раздавленный и опустошенный, он вдруг, словно со стороны, услышал собственные рыдания и даже присутствие чужого человека не могло их остановить, потому что не имело значения. Она осторожно положила свою руку на его затылок.
- Вы хотите остаться один?
Ненавязчивая нежность этого прикосновения несколько успокоила.
- Нет. Только не сейчас. Это было бы невыносимо …
Он по-детски утирал рукавом свитера, никак не желающие прекращаться, слезы.
- Это нормально. И если бы не противоестественность ситуации, я бы сказала, что это естественно.
- Как вас зовут?
- Сара. И можно на «ты».
- Хорошо. Но только взаимно.
- Без проблем.
Вадим вдруг заметил, что она красива. И это «открытие» было с ощутимым привкусом недоумения – ни одна из «составляющих» этой красоты не воспринималась, как таковая, но всё вместе образовывало то целое, что гораздо совершеннее суммы составляющих его частей: иссиня черные длинные курчавые волосы, туго стянутые заколкокой ниже затылка, вырываясь на «свободу», образовывали живописное облако за ее спиной, чуть угловатые очертания плеч, смуглый, но в то же время какой-то «пастельный» оттенок кожи – и только глаза, огромные, серые до голубого, с изумрудной чистоты зеленоватым оттенком придавали всей композиции глубину, на которую хотелось смотреть долго.
- Ты знаешь, что с нами случилось?
- Это предмет исследования моей лаборатории. Вы оказались вовлечены в некую вихревую флуктуацию времени. Подобные флуктуации возникают, как корректирующая реакция на возмущающее, деструктивное воздействие – ведь время, по определению, это энергия, уменьшающая энтропию системы. Но что это было за воздействие, было ли оно обусловлено случайными, естественными причинами или чьей-то злой волей – мы не знаем. Судьба большинства участников вашей – она замялась – группы, назовем это так, сложилась счастливо. Ури и Леа стали счастливыми родителями двух близнецов, которых они назвали Менахем – милосердный и Барух – благословенный. Братья сделали блестящую карьеру в армии, возглавив один – службу внешней разведки, МОССАД, а другой – внутреннюю службу общей безопасности, ШАБАК. С их именами связана тайна, к которой имел непосредственное отношение и мой легендарный прадед, сын Йорама и Ребекки Сукеник.
- У Йорама и Ребекки был сын?
- Тебя это удивляет?
- А что стало с Ребеккой после рождения сына? – Нарочито проигнорировал ее вопрос Вадим.
- Все они дожили до глубокой старости. Ребекка лишь на два года пережила мужа.
- У тебя есть ее фотография?
- Да, конечно. – Сказала Сара, выводя на экран фотографию красивой, несмотря на возраст, достойно-пожилой женщины.
Несомненно – это была Ребекка, но как такое могло быть?!
- Сейчас многие переводят старые фотографии в 3-D формат, – продолжила Сара – но я против. Недавно какой-то умник предпринял такую затею с шедеврами старых мастеров живописи. Это было ужасно – Тициановская Венера в 3-D реконструкции превратилась в вульгарную голую бабу.
- А что это за тайна, о которой ты упомянула?
- Ну я точно не знаю. Тайны были частью их повседневной работы и большинство из них, включая ту, о которой я «упомянула», не имеют срока давности. Это было как-то связано с созданием института. Видишь ли, одним из революционных откровений Эйнштейна …
- Ты очень «вкусно» рассказываешь. – Улыбнулся Вадим, когда она остановилась, чтобы перевести дух.
- Кажется ты проголодался.
Они прошли в институтскую «столовку» - просторное светлое помещение, больше похожее на изысканный ресторан. Как только они сели за столик у огромного, во всю стену, окна, перед каждым, словно зависшее в воздухе над поверхностью стола, возникло виртуальное «touch-menu».
- Кажется мне опять нужна твоя помощь. Все эти названия не вызывают у меня зрительных ассоциаций.
- Ты смотришь молекулярное меню. Внизу справа – «кнопка» переключения. Для начала возьми что-то более привычное. Я советую двухдюймовый телячий стейк- medium – очень вкусно.
- И это настоящее мясо?!
- Даже более, чем «настоящее». Это мясо, выращенное минуя «одушевленную» стадию, то есть – теленка и его убой. Далее без изысков – способ приготовления традиционный, а вкус гораздо более насыщенный.
По залу сновали компьютеризированные тележки, развозившие ароматно пахнущие заказы.
- Что это? – Спросил Вадим, указав взглядом на одну из таких тележек.
- Это – роботы-официанты.
- В фантастических фильмах моего времени роботы были «антропо-подобными».
- Через эту стадию мы уже прошли. И дело даже не в том, что «гуманоидность» роботов была функционально излишней, она была раздражающей.
«Стейк» действительно оказался очень вкусным и, запивая его холодным светлым пивом, Вадим с удивлением почувствовал, как саднящий, раздирающий душу, будто застрявший в груди «клубок колючей проволоки», куда-то уходит, оставляя пустоту, постепенно заполняемую осознанием страха задать главный вопрос.
Покончив с обедом, они вернулись в лабораторию.
- Я знаю «о чем» ты молчишь. – Первой заговорила Сара. – Остались еще двое. Вилли или Зэев – погиб в Германии в конце 1933 года.
- Погиб?!
- Да. Ваше решение отдаться на волю неконтролируемым энергетическим потокам ВРЕМЕНИ, проходящим через Кайлас, изначально было не самым безопасным, хотя и интуитивно оправданным. Что случилось с Кьярой – мы не знаем, но, думаю, твое появление здесь как-то связано с этой тайной.
-?!
- Пирамидон или «лучезарная дельта», которую вы нашли в Хастинапуре – это мобильный аккумулятор временнОй энергии. Всего таких аккумуляторов пять, во всяком случае – на Земле и они более древние, чем наша цивилизация. Мы, пока, располагаем только двумя, включая найденный вами. После их инициации мы обнаружили наличие импульса, информационного сигнала, переданного именно по этому, временнОму, каналу связи. К сожалению, ни пространственные, ни временные координаты источника сигнала определить не удалось… До сегодняшнего дня! Твое появление как-то синхронизировало этот сигнал – он исходит от третьего пирамидона. Трех достаточно, чтобы локализовать «сеанс связи».
- И когда он начнется – растерянно спросил Вадим, снова чувствуя в груди пресловутый клубок, на этот раз ощущаемый, как предчувствие.
- Это зависит не от нас, но думаю – скоро.
- Так что же мы делаем здесь?!
- Ждем. – Раздался с порога так хорошо знакомый голос.
- Гончар?!!!
- Вы знакомы?
- Оставь нас, Сара.
- Да, господин директор. – Доброжелательно-безучастно произнесла Сара, выходя из кабинета.
- «Господин директор»?! Ты совсем не изменился за эти сто лет!
- Ты тоже.
- Есть разница.
- Да, конечно. И, видимо, настало время ее объяснить.
- Трудно с тобой спорить.
- Собственно, я мало что могу добавить к тому, что уже сказал у подножия Кайласа. Развитие РАЗУМНОЙ цивилизации на Земле отражает противостояние неких сил, выходящих далеко за рамки вашего понимания и даже восприятия. Это, как если две армии, устав от изнурительных бесконечных боев, соглашаются, что исход войны решит ИГРА – противостояние упрощенных моделей. Но игра должна быть честной, иначе вся эта затея просто теряет смысл. Практика показала, что уповать на «добрую волю конфликтующих сторон» не приходится – одна из них, традиционно именуемая вами «темной» или «демонической», постоянно ищет способы повлиять на исход противостояния, оставаясь в рамках оговоренных правил. Поэтому правила постоянно приходится менять и это – прерогатива второй стороны. По большому счету, в этом и состоит суть конфликта. Ваш «вариант» - четвертый. До вас дошли отголоски легенд о цивилизации разумных рептилий, воплотившиеся в Библейском эпизоде о грехопадении Евы, соблазненной Говорящим Змием. Или падении Ведической цивилизации, именуемой битвой при Курукшетре. Или эпохе Эллинистического язычества, завершившейся Великим Потопом. В конце концов, стала очевидной необходимость создания «института наблюдателей», следящих не столько за исполнением «юридических тонкостей», сколько за соблюдением самого ДУХА соглашения, его базисных принципов. Я – один из них. Количество наблюдателей строго ограничено и постоянно. Поэтому мы смертны, что обеспечивает «разумную ротацию», но мы не так внезапно смертны, как вы. Вообще-то, о нашем существовании вы уже давно догадывались, что и нашло свое отражение в вашем новом мифотворчестве, именуемом «поп-культурой».
- Как-то неприятно осознавать себя «упрощенной моделью», безвольной пешкой в чьих-то руках.
- В том-то и дело, что вы таковыми не являетесь. В отличие от «пешки» или даже «ферзя», у вас есть свобода выбора, что поднимает вас на совершенно иной уровень, а «игру» превращает в саморегулирующийся «пульт управления». Но упрощения на то и упрощения и поверь, мое – лишено каких бы то ни было «уничижительно-иерархических» оценок. Гораздо важнее другое. Вы оказались вовлечены в один из эпизодов «корректирующего вмешательства». У вас был выбор. Ваши нравственные устои, сиречь, ваша СОВЕСТЬ, а не чья-то чуждая воля, предопределили выбор, который вы сделали. Да, это нелегко, а порой и жестоко – но на войне, как на войне. И, упреждая твой «праведный гнев», хочу спросить: скажи честно, знай вы все то, что я тебе рассказал сейчас, вы бы поступили иначе?
- Нет.
- Ну что ж, это тот ответ, на который я искренне надеялся. Другой – мог породить причинно-следственную цепочку, лишающую ВСЕ ЭТО смысла. – Лицо Гончара было не злым, но напряженно сосредоточенным. – Не то чтобы в «твое» время это было иначе, но здесь это более очевидно прослеживается.
- Сара знает?
- Не все, но достаточно, чтобы найти объяснение факту нашего знакомства. Тебе это важно?
- Еще не знаю.
Гончар внимательно посмотрел на Вадима.
- Нам пора – процесс синхронизации имеет длительность и она подходит к концу.
Выйдя из комнаты, они прошли по длинному просторному, наполненному светом, коридору, в центре которого, выйдя из какого-то бокового проема, к ним присоединилась Сара, пока не оказались у сплошной, «тупиковой» стены. Щелкнув пальцами, Гончар «образовал» в стене широкий проход, за которым открылось довольно просторное помещение, наполненное людьми в военизированной, но без знаков отличия, униформе, сосредоточенно следящими за голографическими 3D мониторами. Противоположная от проема, в который они вошли, стена представляла собой один большой плоский экран, заполненный динамично меняющимся, но совершенно «абстрактным» для Вадима изображением. Цветовая гамма этой динамики почему-то напомнила Вадиму интерфейс старой курсовой работы, посвященной поиску Гамильтоновых путей на графе: грязновато-фиолетовый, ядовито-зеленый и сочные оттенки красного. Справа от стены-экрана угадывались ниши лифтов. Подойдя к ним, Гончар повторил свой «фирменный» щелчок и через несколько мгновений они уже были в просторной прямоугольной кабине, с удобными мягкими диванами по периметру.
- Присаживайтесь. – Обратился к ним с Сарой Гончар, с видом радушного хозяина.
- Судя по военизированной униформе, не имеет большого смысла спрашивать, что это было. – Полу-спросил, полу-ответил Вадим.
- Да нет. – Пожал плечами Гончар. – Просто ответ может занять гораздо больше времени, чем наше путешествие.
Лифт ощутимо быстро двигался вниз, но вскоре мягко изменил направление и ощущение движения стало горизонтальным.
- Слушайте, - снова не удержался Вадим – а что это у вас за манера общаться с техникой «языком жестов» и, причем, довольно странных.
- Видишь ли, развитие сайбер-технологий привело к необходимости отказаться от «статичных» паролей, как то наборы символов, отпечатки пальцев и даже сканирование сетчатки глаза. Оказалось, что наибольшим количеством степеней свободы, а значит и параметров идентификации, обладает произвольный жест. При этом, даже если воспроизведение жеста кем-то другим будет визуально неотличимым, компьютер легко найдет отличие.
В этот момент кабина остановилась и, пройдя в открывшиеся двери, они оказались в просторной куполообразной крипте. По периметру крипты, равноудаленные друг от друга, располагались пять ниш, две из которых были заняты. Находившиеся в них, гранитные пирамиды, даже визуально противоестественно правильной формы светились мягким, плавно усиливающимся сиянием, обладавшим странной гипнотической силой. Постепенно заполняя комнату, сияние воплощалось в зрительные образы, наполняясь объемом предметов, звуками, создавая полную иллюзию присутствия в некой иной реальности, разрушаемую только отсутствием тактильных ощущений. И в этой неосязаемой реальности наконец возникла Кьяра.
- Ну наконец-то! – Кьяра смотрела на Вадима с чуть насмешливой грустью. – Где, а точнее «когда», вы находитесь и что это за крипта?
- Кьяра, родная! Где находишься ТЫ и как мы можем тебя оттуда вытащить?!
- Ты не ответил, – повернулась Кьяра к Гончару, проигнорировав возглас Вадима – «великий наблюдатель». Но я рада вас всех видеть.
Что-то в ней изменилось: во всем ее облике, словах, неторопливых жестах была спокойная, уверенная властность, которую может дать только осознание СИЛЫ.
- Мы находимся в Хранилище Института Времени 12 декабря 2112 года. – Заговорил Гончар, пристально глядя на Кьяру.
- «Институт Судьбы», «Институт Времени» … Еще не надоело играться в эти игры?
- Где ты? – На этот раз Гончар проигнорировал реплику Кьяры и только краем глаза скользнул по онемевшему от неожиданности Вадиму.
- Я во дворце пятого Римского Царя Луция Тарквиния Приска и его царственной супруги Танаквиль.
- Той самой?! – Воскликнул Вадим, приходя во все большее замешательство.
- Той самой. – Ответила Кьяра – И ты знаешь, они действительно похожи.
Только сейчас Вадим обратил внимание на очертания просторного, характерного для римских жилых построек того времени, атриума, сумрак которого не озарялся, но контрастировал с ярким столбом солнечного света, проникающего через широкое круглое отверстие в потолке. Кьяра стояла рядом с этой световой колонной, от чего ее лицо было словно составлено из двух контрастирующих половинок: яркой, вызывающе красивой, лишенной полутеней, выражающей холодную готовность идти до конца к намеченной цели, и мягко затененной, будто выполненной в тончайших переходах светотени, излучающей в мир задумчивую мудрость ЗНАНИЯ.
- Видишь ли, Вадик, как ты уже, наверное, догадался, это наша последняя встреча. Не перебивай! – Упредила Кьяра протестующий порыв Вадима. – Это значит, я должна тебе многое объяснить, а это трудно – слишком много в этой истории выходит за рамки традиционного, обозначаемого простыми, одинаково всем понятными словами. А потому придется апеллировать к понятиям фундаментальным, что может прозвучать несколько высокопарно: Любовь, Правда, Страсть, Сила, Судьба, Призвание … Все, что было между нами, наша ЛЮБОВЬ – ПРАВДА и останется со мной, как светлая и чистая часть МОЕЙ ЖИЗНИ, меня самой. Надеюсь, что и твои воспоминания обо мне не исковеркает горечь разрыва. Но, понимаешь, все это время я испытывала странный, как бы это сказать, дискомфорт. Будто оказалась в дорогих, но явно с чужого плеча, одеждах. Я априори стеснялась своей СИЛЫ, где-то в глубине души, воспринимая ее как уродство. Даже не осознавая этого – мне было не с чем сравнивать. Это было одно из тех болезненных состояний, разрушающую тяжесть которых осознаешь только тогда, когда от них избавляешься. И это избавление пришло ко мне здесь. Именно здесь моя сила вызывает не страх и любопытство, а трепет и благоговение. И я не буду лукавить, что мне это безразлично. Так осознав СИЛУ как ПРИЗВАНИЕ, я изменилась. На руках моих кровь, а во чреве плод СТРАСТИ. Это я, здесь и сейчас именуемая Окризией, убила царя Корникул, Спурию, отца моего сына, которого запомнят в веках как шестого Римского Царя Сервия Тулия! В чем была его вина? Он был слаб! У него не было шансов в противостоянии с Римом, а это лишало нашего сына будущего. Великого будущего, которого он достоин. Тебе из твоего «нравственного далека» трудно понять и уж, тем более, принять такую логику, но именно на ней твоя нравственность построена. Она построена на реформах моего сына, на его СУДЬБЕ, исполненной ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕМ.
- Где ты нашла третий пирамидон? – Спросил Гончар. Голос его был отстраненно спокоен.
- На Крите. Там, где оказались Йорам и Ребекка после Кайласа. Думаю, он и сейчас там. После инициации между нами установилась СВЯЗЬ. Мне не нужна его пространственная близость, чтобы им пользоваться, а потому я решила оставить его на «родине» - на родине Зевса и Минойской цивилизации. Трудно определить, что тут причина, а что – следствие, что «яйцо», а что «курица»: то ли вихревые флуктуации времени определяют местоположение «пирамидона», то ли он создает эти флуктуации, предопределяя пространственные координаты Исторических Событий, но у этого места есть особая энергетика, энтропийное притяжение. Кайлас «отреагировал» на это притяжение, забросив туда Ребекку и Йорама, как мощный поток забрасывает щепку в неровности береговой линии.
- Как ты узнала, где оказались Йорам и Ребекка после Кайласа?
- Лучезарная Дельта, в сочетании с моей СИЛОЙ, дают мне «доступ к информации».
Картинка начала бледнеть.
- Не сейчас. – Вдруг заговорил Вадим, со спокойствием смирения перед неизбежным. – Еще немного. Ведь мы любили друг друга. У энергии чувства есть длительность и она еще не завершилась.
- Ты прав, мой «гениальный» любимый, но логика ВЫБОРА такова, что с этим каждый справляется в одиночку … Береги его. – Кьяра внимательно посмотрела на Сару.
Эхо ее слов повисло под сводами крипты, существуя уже отдельно от Кьяры – видение исчезло.
Сара напряженно смотрела на Вадима, готовая в любой момент прийти на помощь. Но в этом не было необходимости. Сама эта готовность, ощущаемая почти на физическом уровне, обладала странным целительным свойством. Вадим вдруг обнаружил, что это ощущение сильнее причиненного страдания. Шок от осознания необратимости случившегося, когда он смотрел на их последнюю (как, впрочем, и единственную) общую фотографию, будто сжег «рецепторы» души, отвечающие за восприятие боли, как спасительную «защитную реакцию», обострив способность чувствовать ДОБРОТУ и СОСТРАДАНИЕ.
- А что значит «той самой»? – Вдруг спросил Гончар и, видя недоуменное выражение на лице Вадима, продолжил. – Когда она упомянула имя Танаквиль, ты воскликнул: «Той самой?!».
- Она как-то рассказывала о своей «заклятой» школьной подруге, еще в интернате «Индиго», на юге Италии. Эта подруга считала себя реинкарнацией этрусской царицы Танаквиль.
- Очень яркая ассоциация со щепкой, «заброшенной мощным потоком в неровности береговой линии». – Задумчиво проговорил Гончар. – Абсолютно точно отражает то, что с нами случилось.
- «С нами»?!
- Я один из вас, если еще не забыл за эти «сто лет», мою «напутственную речь» у подножия Кайласа. Ну, может быть, с некоторыми привилегиями …

* * *
… в просторных льняных одеждах, каким-то странным образом не скрывающих, но обозначающих манящую женственность форм, не обещая, но дразня обещанием совершенства, несколько нарочито зевнув, Ребекка отложила книгу в сторону.
- Тебе не нравится Камю? – Спросил Йорам с будничной интонацией «профессионального» путешественника во времени, ПОЯВИВШИСЬ в комнате.
- Предпочитаю «Хеннесси». Хочешь? – Выдержав паузу, она выставила перед собой прозрачный, почти невидимый бокал, будто держа прямо на ладони глоток янтарной жидкости обжигающей, желанной… Ее прямой, в упор, взгляд придавал многослойности смысла произнесенной фразы ощутимую «пикантность». Зародившаяся, видимо, где-то за ухом, капелька прозрачного пота скатилась на грудь, нырнула в «овражек страсти» и дальше, вниз, где ее, полный головокружительных приключений, путь в сумраке платья он мог не столько угадывать, сколько вспоминать.
- Где мы?
- На Крите. У Кайласа своеобразное чувство «вкуса».
- И давно?
- По ощущению – пару часов. По календарю – четыре месяца.
Внезапно Ребекка в упор посмотрела на Йорама, с тяжелой заботой в огромных красивых глазах.
- Я беременна…
- И давно? – На этот раз совершенно искренне растерялся Йорам.
- Ты не понимаешь – Я БЕРЕМЕННА!
- Когда твоя «перезагрузка»?
- Она БЫЛА … Или должна была быть в том промежутке, через который меня перенес Кайлас. Ощущения изменились. Я ДРУГАЯ.
- Ты помнишь Эмму? – Неожиданно спросил Йорам, пристально глядя на Ребекку.
- Да. Кажется, я была ею в начале 30-х. Мы встречались?
- О да! Но дело не в этом. Эмма велела кое-что передать Ребекке: «Инициация найденной в Хастинапуре Лучезарной Дельты в капсуле Козырева СДЕЛАЕТ ВРЕМЯ ОСЯЗАЕМЫМ. Но это СЛЕДСТВИЕ должно быть обусловлено очень веской ПРИЧИНОЙ, создающей начало отсчета новой ЭПОХИ».
- Я не очень понимаю, о чем идет речь.
- Я тоже, но лучше продублировать информацию на двух «носителях». Думаю, в недалеком будущем, она окажется очень актуальной … И еще – «Великая Пирамида Гизы дала мне бессмертие. Великая пирамида Кайлас его забрала».
Йорам внимательно смотрел на Ребекку, готовый в любую минуту прийти на помощь. Но в этом не было необходимости. Сама эта готовность, ощущаемая почти на физическом уровне, обладала странным целительным свойством. Ребекка вдруг обнаружила, что это ощущение сильнее чувства потери. А ПОТЕРИ ЛИ?!
- Значит я СМЕРТНА?!
- Скажу больше – ты еще и беременна. Слушай, по-моему, «Хеннесси» в этой ситуации – не очень актуален.
- Это сок. Виноградный, но мне приятна твоя забота. – Ребекка с неожиданной для самой себя, нежностью посмотрела на Йорама.


Беседа. Фрагмент шестнадцатый.
- «А ловко получается, шарман!
О, как же эти «О!» подобны эху...»
Вам не кажется, господа, что ваши текстовые повторы больше похожи на заикание, чем на смысловую «аллитерацию»?
- Ну почему же «заикание»? Прием, которым гениально пользовался Моцарт, когда одна и та же мелодия, в несколько иной аранжировке, создает совершенно иной «контекст».
- Ну блин! Еще только с Моцартом себя не сравнивали! Совсем совесть потеряли!
- Да нет. Это я так, к слову …
- Ага! «В музыке послышалось»!