Глава 4. Эти удивительные стерильные пятна

Работа с коккобациллами в Аргентине открыла для Д’Эрелля новые обстоятельства, которые он образно сравнивает “с концом путеводной нити”.

Все работы по подготовке культуры коккобацилл для заражения территорий, оккупированных саранчой, Д’Эрелль проводил в полевых условиях. Он соорудил “нечто вроде передвижной лаборатории, которую можно было легко транспортировать, разместив даже на спине мулла. Хотя моя походная лаборатория была маленькой, но в ней были все необходимые инструменты для проведения опытов”.

Чтобы засеять бульон культурой, предназначенной для заражения инфекцией на следующий день, он брал каплю поноса саранчи и наносил ее на поверхность плотной агаровой среды в чашке Петри. Затем изогнутой стеклянной палочкой растирал эту каплю по поверхности агара во всех направлениях. Затем этой же палочкой, без добавления свежего патогенного материала, натирал поверхность второй чашки, а затем и третьей. Все три чашки ставил в термостат при 37 С.

На следующее утро на первой чашке был сливной рост, покрывающий всю поверхность чашки. На второй чашке микробов было немного меньше, так как стеклянная палочка уже очистилась натиранием на первой чашке. На третьей чашке оказывалась одна или две дюжины хорошо изолированных друг от друга колоний. Чтобы засеять один литр обычного бульона, предназначенного для заражения на следующий день, ему было достаточно одной колонии коккобацилл, которую он платиновой петлей переносил с агара в бульон. Бульон мутнел от размножающихся микробов, по словам  Д’Эрелля, “их становилась целая тьма, порядка трехсот-четырехсот миллионов в 1 мл”.

“Но странное явление, которое привлекло мое внимание, - пишет Д’Эрелль, - было два раза в течение всей компании”.

Стерильные пятна удавалось обнаружить лишь на первой чашке, там, где был сливной рост культуры. Д’Эрелль пишет, что у каждого исследователя есть своя техника. “Техника, которую я описал, и которую я рассматриваю, как наилучшую, впрочем, именно эта единственная техника позволила мне наблюдать явление, о котором я собираюсь говорить. Это точка отсчета всех исследований, которые меня заняли с тех пор” и которые привели его к открытию бактериофага.

Вот как Д’Эрелль дает описание этого явления, явления образования стерильных пятен. “Но явление, о котором я сделал намек, имело место на первой чашке, и когда  микробы стали столь многочисленны, они образовали  сплошной слой. Иногда, на этом непрерывном слое оказывались голые пятна как от пробойника, культура казалась как бы поднятой. Пятна были очень круглые, другие большие и нерегулярной формы, казалось, что несколько пятен слились в одного большое пятно. Чему надо было приписать этот странный аспект, которого я не наблюдал никогда раньше ни в какой другой культуре бактерий? Мое постоянно работающее воображение доводило меня до того, что я думал, что, скорее всего настоящий патогенный микроб для саранчи был совсем не коккобацилла, но другой микроб, очень маленький, инфра-видимый вирус, который присоединяется к коккобацилле.

Увы, у меня не было тогда возможности изучать это новое явление среди полей, с материалом примитивной лаборатории. Хуже всего для меня было то, что у меня не было возможности воспроизвести эти пятна по желанию, так как они возникали только на редких культурах. Но я думал, что речь должна была идти о значительном биологическом явлении, к сожалению, я не имел возможности его досконально исследовать, поэтому я отложил его изучение, и воздержался от того, чтобы сообщить о нем и опубликовать свои исследования. Увидим, однако, далее, что именно это явление, столь простое по своему происхождению, настолько увлекло меня, что его исследованиям я посвятил почти тридцать лет своей жизни, и я уверен, что им займутся в будущем многие новые поколения бактериологов”.

Когда началась война, Д’Эреллю был сорок один год, и он был уже свободен от любого вида воинской повинности. Но он все же предложил себя на военную службу во французские войска, на что ему ответили, что он будет гораздо полезнее французской армии на своем месте в институте Пастера. Д’Эрелль пишет: “Я там остался на время войны, возглавляя лабораторию прививок”.

Очень тяжелым был первый год войны. Д’Эрелль вспоминает: “Правительство Франции, опубликовало обращение к гражданам, предостерегающее население о  возможности эпидемии оспы, которая нередко вспыхивает во время войны. Началась ужасная паника.  На институт Пастера был настоящий натиск людей, требующих незамедлительной вакцинации. Служба вакцинации давно была организована при институте Пастера, но все, кто работал ранее, ушли на фронт. Я разместился там со всем медицинским персоналом, что еще остался в институте. В некоторые дни мне приходилось прививать более четырех тысяч человек. Мне помогали всего две медицинские сестры, одна из которых стерилизовала шприцы, а другая их наполняла”.
 
Но даже в такое время Д’Эрелль не забывал о своих замечательных стерильных пятнах, которые он случайно обнаружил на культурах коккобацилл. “У меня было предчувствие, - пишет Д’Эрелль, - что речь должна была идти об общем явлении большой значимости, и я пытался их обнаружить на культурах других бактерий”.
 
Свои часы досуга Д’Эрелль посвящал поиску своих любимых стерильных пятен. В больницу Пастера поступали больные, пораженные брюшным тифом. “Я взял образцы кала и посеял их на питательный агар, как я это делал раньше с жидкостью, вызывающей понос у больной саранчи, в надежде увидеть, как стерильные пятна проявятся на культуре. Я быстро убедился, что не достигну успеха, так как коккобациллы  образуют    почти 99 % из 100% кишечной флоры у больной саранчи, и лишь 1% , а часто и меньше приходится на другие бактерии. Каловые массы  больных, пораженных брюшным тифом, были представлены разными видами микробов, но преимущественно здесь были кишечные палочки. Следовательно, мне надо было браться за дело по-другому. За некоторое время до этого была выдвинута гипотеза, что тифозная палочка могла не быть микробом, вызывающим брюшной тиф, а просто микробом, связанным с настоящим агентом-вирусом, способным быть инфра-видимым. Обладая незначительными размерами, вирусы способны проходить через фарфоровые фильтры, из которых наиболее известными являются свечи Шамберлена. Возможно, стерильные пятна на агаровых культурах были вызваны гипотетическим вирусом. Я решил, следовательно, проверить эту гипотезу на брюшном тифе”.

Д’Эрелль профильтровал на свече Шамберлена кал тифозного больного и ввел кроликам: одному чистый фильтрат, другому в смеси с бактериями брюшного тифа. Но все исследования были напрасны. Как говорит Д’Эрелль “эти исследования, на ощупь, были внезапно прерваны. Поступил срочный заказ: за пять дней нужно было приготовить сто тысяч доз противохолерной вакцины. Не было ничего подготовлено, кроме штаммов вибрионов в коллекции”. Вдвоем с Салимбени они работали пять дней и пять ночей, не выходя из лаборатории, спали по очереди по 2-3 часа, еду приносили им из больницы. Сто тысяч доз были поставлены вовремя. В следующую ночь немецкая авиация впервые бомбила Париж. Но, как пишет Д’Эрелль, “я спал так крепко, что ничто не в силах было разбудить меня”.

Через два дня Д’Эрелль был вынужден уехать в Тунис для проведения своей последней компании “анти-саранча”.

“Во время этой компании, – пишет Д’Эрелль, – я неоднократно видел на чашках мои замечательные стерильные пятна, и я хотел повторить несколько опытов, подобно тем, что я пробовал с бациллой тифа”. Поэтому, когда все работы были закончены, Д’Эрелль остался на две недели в Тунисе в институте Пастера, чтобы провести несколько исследований. Он собрал в опустошенной стае еще здоровые личинки (criquets). По прибытии некоторые умерли, у других был понос. Он профильтровал на свечах Шамберлена этот выделенный саранчой понос, разведенный бульоном, смешал его с культурой коккобацилл и ввел саранче. Результат очень отличался от того, на который рассчитывал Д’Эрелль – многие выжили. Д’Эрелль пишет, что он не понял такого результата.
 
Затем Д’Эрелль смешал отфильтрованный понос саранчи с культурой коккобацилл и нанес одну каплю на питательный агар. Он растер это все по поверхности агара и после инкубации обнаружил поверхность агара, усеянную стерильными пятнами. Значит агент, вызывающий растворение микробов, находился действительно в фильтрате. “Моя основная забота, - пишет Д’Эрелль, - состояла в том, чтобы снять голый слой внутри стерильного пятна”. Под микроскопом он не увидел ничего, из этого он заключил, что “принцип”, который провоцировал эти стерильные пятна, должен был быть ультрамикроскопическим, проходящим через фарфоровые свечи, задерживающими все микробы.  Д’Эрелль пишет, что “это было еще немного, но, тем не менее, это был уже конец путеводной нити, который показался, и я решил его не упускать”.
 
Биограф Д’Эрелля Уильям Саммерс, изучавший все его архивные материалы, задается вопросом: почему Д’Эрелль в своих публикациях по бактериофагу за 1917, 1918, 1919 годы и в монографии за 1921 г. не упоминает о своих ранних наблюдениях над коккобациллами. Наверное, лучший ответ на этот вопрос можно найти у самого Д’Эрелля:

“Я имею привычку быть осторожным, даже слишком осторожным, всякий раз, когда вижу настоящие научные открытия, я еще долго думаю о целесообразности их публикации”.

Д’Эрелль пишет, что у него есть целые тетрадки опытов, на многие темы, которые он так и не опубликовал. Некоторые из них он упоминает в воспоминаниях: изучение эпидемий желтой лихорадки, малярии, болезней пчел. В 1911 г. на одном из газонов института Пастера в Париже он даже засеял два участка кукурузой для выявления причины заболевания подагрой. Но теперь, когда, “конец путеводной нити” уже показался, все остальные исследования ушли на задний план, и он уже к ним никогда не возвращался.