Глава 13. Первая монография о бактериофаге

До 1920 г. Д’Эрелль был единственным, кто изучал бактериофаги. Время от времени он публиковал статьи либо в трудах Академии наук, либо в трудах Общества биологии, около десятка коротких сообщений, в которых он описывал новые факты. Эти статьи оставались также незамеченными, как и первая, но, как Д’Эрелль вспоминает “они мне стоили хорошей репутации фантазера и шутника”, хотя было очень легко проверить реальность опытов, которые я описал”.

Уже в своей первой публикации (1917 г.) Д’Эрелль отметил, что “культуры бактериофага обладают способностью защищать кролика от такой дозы палочек Шига, которая контрольное животное убивает за 5 дней”.

Именно это свойство бактериофага использовал японский бактериолог Тамеро Кабешима, который проходил стажировку в институте Пастера в Париже в течение двух лет 1919-1920 гг. Его задача состояла в приготовлении антисыворотки против бацилл дизентерии Шига на мелких лабораторных животных-кроликах. Так как инфекция была очень смертельна, “вдохновленный, по его словам, работами Д’Эрелля” он решил использовать бактериофаг для защиты животных от смертельной дозы бацилл Шига. Полученные результаты его настолько поразили, что уже через пять недель после своей первой публикации, а именно 5 января 1920 г. он представил сообщение о лечении фагом, а 28 февраля 1920 г. Кабешима представил доклад обществу Биологии о природе поддающегося фильтрованию бактериофага  Д’Эрелля. В этой публикации он утверждал, что действие бактериофага очень напоминает действие фермента, а его устойчивость к нагреванию до 70 С указывает на то, что это неживое существо.

Приведенная выше информация взята из монографии Уильяма Саммерса [ 21]. Сам Д’Эрелль нигде не комментировал эти работы, но об его отношении к “желтому бактериологу” можно судить по его воспоминаниям. “Никогда человек желтой расы не был инициатором осуществления оригинального научного открытия,  он лишь имитирует – это все то, на что он способен”. В подтверждение своих рассуждений Д’Эрелль приводит такой эпизод. В городах Японии утилизация мусора достигла совершенства. Специальные баки, респираторы, резиновые перчатки, спецодежда, которая ежедневно стерилизовалась. “Все было прекрасно и совершенно, если бы вагонетки с мусором не разгружались на берегу реки, которая поставляла питьевую воду всему городу, и вскоре в городе вспыхнула эпидемия”. Д’Эрелль никогда не был в Японии, а свое заключение делал, наблюдая за японцами, которые работали в лаборатории.

Д’Эрелль признает, что отношение к бактериофагу изменилось лишь к концу 1920 г., когда к этим работам подключился директор института Пастера в Брюсселе, лауреат Нобелевской премии за 1919 г. Борде, который заинтересовался публикациями Д’Эрелля. Он направил своего помощника Чукэ в Париж к Д’Эреллю за культурой E.coli. В это время Д’Эрелль был в Индокитае, но он оставил пробирки с бактериофагом для раздачи, если кто попросит. Они стояли в холодильнике лаборатории вакцин в одном штативе с культурами микробов. Чукэ, конечно, видел прозрачные пробирки. “Он, без сомнения, верил, - вспоминает Д’Эрелль, - что речь шла о хорошей шутке, над которой все еще смеялся весь мир”. Он взял мутную пробирку с надписью “Coli  ” (каппа), что означало, “кишечная палочка, зараженная бактериофагом”. В этой же пробирке находился бактериофаг, к которому этот микроб приобрел устойчивость. Такие культуры Д’Эрелль назвал вторичными, а также “носителями фага”, мутантами.

Борде ввел эту культуру морской свинке и нашел там то, что ввел, сам не зная об этом. Д’Эрелль писал: “Пренебрегая всем, что я опубликовал, он сделал из этого торопливое заключение, что разрушение бактерий вызвано принципом, находящимся в самих бактериях”.

В том же 1920 г. Борде и Чукэ опубликовали две статьи о полученных ими результатах, и еще одну статью в 1921 г. Саммерс приводит такую статистику. До 1920 г. по бактериофагу было опубликовано около 15 работ, включая газетные статьи Д’Эрелля. В 1921 г. количество их составило 73. В течение следующих двух десятилетий ежегодно публиковалось более 150 работ по бактериофагу [21].

Возвращаясь из Индокитая в январе 1921 г., Д’Эрелль был полон намерения опубликовать как можно быстрее общий труд о бактериофагах. Теперь, по его словам, он “имел солидную поддержку своей теории, касающейся выздоровления и иммунитета при инфекционных заболеваниях”. Однако, тот прием, который был ему оказан в институте Пастера, очень отличался от того, на какой он “был вправе надеяться”.
 
Во время пребывания  Д’Эрелля в Индокитае заместителем директора института Пастера был назначен Кальметт (1863-1933), ученый с мировым именем, основавший филиал института Пастера в Сайгоне (1891 г.), а затем и во Франции в Лилле (1895 г.). Его главным детищем была противотуберкулезная вакцина БЦЖ.

Еще до отъезда Д’Эрелля в Индокитай начинали говорить о замечательной вакцине БЦЖ и проектах Кальметта по ее использованию для вакцинации детей. При разговоре с коллегами Д’Эрелль высказал свое опасение по поводу безопасности такой вакцинации пусть ослабленными, но все же живыми бациллами. Находясь в скрытой форме, они могут, по его мнению, восстановить свою токсичность и это проявляется только через 20-30 лет. Это неоднократно наблюдалось при естественном заражении детей первых месяцев жизни туберкулезом, что доказывает, пишет Д’Эрелль, “что туберкулезные бациллы остаются в спящем состоянии в течение долгих лет”.

При первой встрече Д’Эрелля с Кальметтом после возвращения из Индокитая Кальметт спросил Д’Эрелля: “Верно ли, что Вы рассматриваете вакцину БЦЖ как опасную?” На что Д’Эрелль ему ответил: “Именно так”. Д’Эрелль хотел привести аргументы, но Кальметт отказался от любого обсуждения. “Прежде, - вспоминает Д’Эрелль, - он относился ко мне скорее доброжелательно… в одной речи он дошел до того, что сравнил мое произведение с произведением Пастера, но начиная с этого момента он проявлял ко мне неумолимую ненависть” и так до конца своей жизни.

Далее Д’Эрелль пишет: “Я не сожалею и не сожалел об этом никогда. Ученый должен иметь мужество говорить о том, что он считает правдой, главным образом, когда речь идет о таком серьезном вопросе, как будущее народа, к каким бы последствиям это не привело его лично”.

Но и в наше время, по оценке специалистов, эффективность вакцины БЦЖ, применяемой для глобальной иммунизации, ставится под сомнение. К этому следует добавить и то, чего так опасался Д’Эрелль: “По данным отечественных авторов около 90% населения страны являются носителями микобактерий туберкулеза. Это не означает наличия болезни, но свидетельствует о риске развития заболевания” [8].

Лаборатория Д’Эрелля была отдана другому без его оповещения. На вопрос Д’Эрелля Роуксу, имел ли он на то основание, тот ответил, что не был свободен в своих решениях, что в настоящий момент всем в институте заправляет Кальметт. “Положение в институте стало довольно напряженным, - вспоминает Д’Эрелль, - что даже биолог Жорж Бохи в своем курсе, который он читал в Сорбонне, публично порицал институт Пастера за его отношение ко мне”.  Ставку руководителя лаборатории за Д’Эреллем сохранили, а его друг Прозеровский дал ему некое подобие обеденного стола в углу своей маленькой лаборатории. Именно здесь Д’Эрелль познакомился с молодым грузином Георгием Элиавой, который вначале был его помощником, затем стал его другом. Вместе они исследовали литические ферменты бактериофагов – лизины. Здесь же Д’Эрелль заканчивал работу над своей первой монографией.

Рукопись была закончена в июне, но надо было ее редактировать. Д’Эрелль ждал благоприятного момента в виде отсутствия Кальметта. Наконец, в середине июля тот уехал в отпуск. Д’Эрелль направился к Роуксу и вручил ему рукопись. Как пишет Д’Эрелль, “он меня встретил угрюмо, но, в сущности симпатично (благожелательно). Он попросил оставить рукопись”. Когда через неделю Д’Эрелль вновь пришел к нему, тот, отдавая рукопись, сказал: “Я разрешаю опубликовать ее в типографии монографией института Пастера”. Роукс попросил Д’Эрелля никому об этом не говорить. “Пойди ты сам к печатнику, скажи, что ты пришел от меня, и пусть делают все необходимое. Но поторопись”. Далее Д’Эрелль пишет: “Я понял: нужно было, чтобы все было закончено, прежде чем Кальметт об этом узнает. Это было утром, а вечером я был у печатника, и на следующее утро все было сделано”.

Книга появилась в октябре в книжном магазине Массон. Тираж составил 1500 экземпляров, и очень скоро все книги были проданы. Книга была переведена на немецкий, английский, голландский языки, а на русский язык было сделано два разных перевода. Мы располагаем только переводом от 1925 г.

В своей первой монографии Д’Эрелль объединил все исследования по фагу, проведенные им в 1915-1921 гг., которые изложены в предыдущих главах данной  книги. Уникальность представленных Д’Эреллем материалов состоит в том, что к ним прилагаются протоколы опытов, что позволяет проследить аргументацию сделанных им выводов.  Разработанные им методы работы с бактериофагами, а именно: техника выделения бактериофагов, определение и усиление вирулентности, давно ставшие классическими, описаны в мельчайших деталях, так что их очень легко воспроизвести.

Д’Эрелль отмечал, что “основные факты для всех бактерий одинаковы”, т.е. все, что говорилось в предыдущих главах по поводу техники изолирования деятельного бактериофага, изменения вирулентности, повышение ее путем пассажей, относительно резистентности бактерий и вторичных штаммов, все это относится ко всем штаммам бактериофага и ко всем, поддающимся их действию бактериям. “Для всех вышеприведенных опытов я применял дизентерийные палочки, потому что для них легче всего получить высоковирулентные бактериофаги и благодаря этому каждый бактериолог легко может проверить мои данные”.
   
Один из основоположников молекулярной генетики Эллис, следуя оригинальным методам, предложенным Д’Эреллем, выделил из сточных вод г. Пасадена (Калифорния, США) бактериофаг и размножил его на кишечной палочке E.coli.

По словам Д’Эрелля, в своей первой монографии он “дал теоретическое обоснование процессу выздоровления, вызванному бактериофагом” и подтвердил это практическими исследованиями, что дало толчок к развитию нового направления в медицине – фаготерапии.

Монография Д’Эрелля  не только заложила фундамент будущей науки о фагах, но и создала весь каркас этого здания. Последующие исследования лишь подтвердили выводы, сделанные Д’Эреллем за пять лет работы, когда он был “единственным” (до осени 1920 г.), кто исследовал бактериофаги.
 
Заканчивая исторический обзор в этой монографии, Д’Эрелль пишет: “Почти всякому бактериологу при случае приходилось наблюдать упомянутые удивительные явления, но никому не пришло в голову, что перед ними феномен особой важности и никто не изучил этих явлений подробно”. К этому можно добавить, что и спустя сто лет, в таком объеме и так самоотверженно никто бактериофаги не изучал. Эта работа и сегодня может занять достойное место в качестве настольной книги любого микробиолога, работающего с фагами. Равной ей нет. Тем более, что многие затрагиваемые в ней вопросы, и на сегодняшний день не решены.
 
“В ноябре 1921 г., - как пишет Д’Эрелль, - группа из трех преподавателей, делегированных университетом Лейдена, пришла предлагать лабораторию. Я принял это предложение с радостью и оставил институт Пастера без сожаления”.