Первый день после войны

Первый день после войны

Назар Шохин

Поздно ночью приемная обкома партии получила срочное уведомление о предстоящем экстренном радиосообщении Совинформбюро и необходимости ознакомить с ним все население.

Дежурный только начал обзванивать горком и сельские райкомы, как по приемнику уже зазвучал голос Левитана. К радости обкомовца, новость о подписании акта о безоговорочной капитуляции и указ об объявлении 9 мая выходным днем повторялись ежечасно, всю оставшуюся ночь и весь наступивший после нее день, что позволило обзвонить всех.

Обком дал разрешение на внеочередное возобновление работы всех городских репродукторов, которые обычно выключались ночью, и новость о Победе стала распространяться в радостной прогрессии. «Безоговорочная капитуляция… победоносно завершена… полностью разгромлена… салютует доблестным войскам… блестящая победа… вечная слава героям…» – эхом разносилось в ночном городе.

Одними из первых сообщение Совинформбюро услышали работавшие в ночную смену – они выбежали на улицы, к центру города. И уже к шести утра улицы Ленина и Сталина были многолюдны как никогда раньше.

Нельзя сказать, что в обкоме не были готовы к такому развитию событий.

Уже 4 мая, в пятницу, перед совершением пятничной молитвы, у закрытой еще до войны мечети седобородый старец в чалме, держа в руках портрет Сталина, обратился к мусульманам с призывом молиться «за здравие обеспечившего победу падишаха нашей страны», «за упокой погибших героев», «за русский народ и союзников» «за наступающий мир».

В справке НКВД в обком после пятничной молитвы отмечалось, что «верующие проявили инициативу сами, никто им речей не готовил», что «они, воспользовавшись случаем, отправили телеграмму в Москву с просьбой в связи с Победой разрешить в ближайшем будущем богослужение в закрытых мечетях», с извещением о том, что «беспорядков до и после молитвы не наблюдалось», а также о том, что «подобные собрания в тот же день были проведены в двух синагогах, общине бахаи и доме молитвы христиан-баптистов».

Заграничные радиостанции сообщили о капитуляции Германии ещё 7 мая – то есть в понедельник, – а слух об этом распространился по городу через эвакуированных сюда, в далекий от фронтов южный город, поляков 8 мая, во вторник. В тот же день на улицах у динамиков собрались жители, ожидавшие последних известий вплоть до самого конца вечерней трансляции. Местные поляки-эвакуанты первыми распространили и весть о самоубийстве ненавистного Гитлера.

При всем этом сам намечавшийся в связи с поручениями из Ташкента новый, первый подобного рода праздник и сценарий его проведения серьезно озадачили местных совпартработников.

Обычно обком перепоручал такие мероприятия горкому и сельским райкомам, но ситуация 9 мая была иная: таких торжеств в советское время прежде не было, времени на подготовку к празднику было в обрез – организовывать все пришлось в экстренном порядке, не допуская при этом «политических ошибок», «держа под контролем ситуацию».

Общая схема мероприятий дня, по мысли руководства области и города, должна была выглядеть так: утром – митинги на промышленных предприятиях, в военном госпитале, пединституте и школах; после обеда – общегородской митинг, торжества в многолюдных местах; ближе к ужину – народные гулянья. К митингам надо было привлечь как можно больше народу, регулируя его поток, обеспечивая безопасность и порядок.

Первым делом с раннего утра закрыли въезд в областной центр и на центральные городские улицы, в том числе и для гужевого транспорта.

На фасадах школ неподалеку от обкома партии вывесили портреты Сталина, других вождей, установив на флагштоках красные стяги. Занятия в учебных заведениях в тот день отменили, провели каждый у себя праздничные собрания, а ученикам раздали ломтики черного хлеба, посыпанные сахаром, – всем по кусочку, бесплатно. По инициативе парткома провел митинг и пединститут, после выступлений преподавателей и комсомольских активистов студенты спели песню «Широка страна моя родная», которая потом не раз в этот день слышалась в парке и сквере.

Стремительно менялось оформление центра города: уже в полдень все вокруг алело полотнищами с лозунгами, флагами на главном минарете, водокачке, зимнем дворце свергнутого бухарского эмира, красными были банты, тюбетейки, кофты... Горком украсил свежими цветами трибуны; кабинеты близлежащих учреждений, а хозяев квартир двухэтажного дома по улице Ленина попросили выставить на подоконники комнатные цветы. На небольшом кладбище за военным госпиталем были возложены венки из живых цветов на могилы с железными столбиками, увенчанными пятиконечной звездой, погибших солдат и офицеров.

В первой половине следующего дня на площади самопроизвольно начался общегородской митинг. Собрались празднично одетые жители. Принарядились женщины: на выходных блузках некоторых – иногда даже с кружевными воротничками – виднелись медали, горожанки гордо стояли среди мужчин. Пришли все, кто был в состоянии ходить – инвалиды, ветераны гражданской войны и труда.

Под портретами вождей громко звучали динамики, но шум тысячной толпы перекрывал все.

После митинга в сквере и парке начались концерт и танцы. Тот там, то тут гремел оркестр, исполняя узбекские военные марши, выступали артисты областного театра, из репродукторов звучали здравицы на русском, узбекском и таджикском языках.

Люди, словно не выдерживая нахлынувшего долгожданного счастья, ходили из угла в угол, расходились и снова сходились и, наверное, были похожи на безумных. Носились дети, оглушенные невиданной и еще мало понятной новостью. Ребятня с радостно горящими глазами повторяла услышанные от старших слова: «Победа», «Сталин», «Красная Армия», «Скоро придет папа»…

На пределе работали кинотеатры, почтамт и фотоателье. Кинозалы крутили военную хронику. Каждый старался запечатлеть на фото этот день и себя в нем. Горожане умудрились отправить родным и близким сотни открыток с поздравлениями. Людям казалось, что уже не будет похоронок, маленьких, бумажных треугольников – писем с фронта; еще неделя-другая – и вернутся с фронтов к родному порогу солдаты и офицеры. Откуда было знать горожанам, что сверху дано секретное указание не распространять похоронки в праздничный день и позже – до особого указания?..

Вечером дома люди устроили семейные пиры: радовались, ели, пили, пели «Катюшу», «Синий платочек», «Три танкиста». Гармонь была слышна и в татарских семьях. Где-то из окон вырывались звуки патефона. В госпитале по случаю Победы раздавали праздничный плов.

Но, как это обычно бывает, веселье в некоторых уголках города сменилось оплакиванием погибших – тяжело было слышать этот народный реквием. В центральном сквере громко причитала одинокая мать, что она больше не хочет жить – лучше умереть, чтобы быть вместе со своими погибшими сыновьями, отправиться туда, на небеса, где нет горя. Польские эвакуанты, собравшись у закрытой мечети, потребовали срочно вернуть их домой.

Ближе к ночи прозвучало выступление Сталина.

Чеканя слова, он говорил с привычным, похожим на узбекский, акцентом, с паузами, иногда длинными: «Товарищи! Соотечественники и соотечественницы!.. Великий день Победы… Окончательный разгром Германии… Знамя свободы народов и мира между… Слава героической Красной Армии… Слава великому народу, народу-победителю!.. Вечная слава героям!». Простым людям многие детали речи были непонятны, они надеялись на завтрашнюю публикацию текста в газетах в переводе на местные языки. После трансляции пятиминутного выступления в разных концах города раздавалось «Ура!». Уставшие, люди постепенно стали расходиться по домам.

Город, непривычно незатемненный, был залит светом размещенных вокруг областного центра прожекторов.
 
Последними расходились по домам вымотавшиеся вконец совпартработники и милиционеры...

Праздник продолжался еще несколько дней.

Родина. -- Москва, 2025. -- №1. -- С.194-197.

Фотоколлаж из снимков архивов А.Отливанчика, В.Заимкина, Музея Холокоста в Нью-Йорке.