Предгрозье. Гл. 6, 7

     7. Доброслав, дорезав лозу, завернул инструмент в тряпицу, уложил в кузовок, смёл опилки в мусорный короб и, забрав свёрток, что принесла Малаша, пошёл к спуску у реки. За высокими кустами, уходящими в воду, разделся и поплыл саженками, отфыркиваясь и наслаждаясь свежестью речной воды. Чуть обсохнув, поспешил домой. Дома ждала работа: надо нарубить дров. Недавно выловили с сыном топляки. Они уже высохли. Для зимы хорошие дрова будут. Топор, как у всех мастеровых Рязанцев, висел всегда за кушаком на поясе, перетягивая в одну сторону. Отсюда и прозвище пошло «Рязанцы косопузые». На добротном высоком плетне висело постиранное бельё: порты, рубахи, постельное. Жена с дочкой постарались, хозяюшки-хлопотуньи. В груди потеплело, крепко любил свою Любавушку. Добрых ребятишек ему родила, и работница по дому справная, и приветливая всегда. И в ночи жаркая. Заспешил домой, подгоняемый приятными воспоминаниями и каким-то смутным волнением: всё ли дома спокойно?

     8. Старый боярин Лев не ко времени занедужил: осматривал сеножати, думал, что пора настаёт сено заготавливать. Да закружило голову, чуть с коня на пал. Поддержал верный отрок-дружинник Богунок. Добрались до хором. Вои внесли боярина в опочивальню, уложили на ложе, покрытое лазоревым альтабасом (атласом), позвали травника Сороку. Багровое лицо боярина сильно обеспокоило лекаря. Пустил кровь, сделал примочки, дал попить горький настой трав. Льву полегчало. Не умел боярин лежать днём, столько дел требовало его внимания! Засобирался вставать, да Сорока, седобородый, огромный, мягко, но сильно прижал его плечи к ложу:
     – Не след, боярин, подниматься. Ударит второй раз – не спасу.
     Лев послал за сыном.
     Евпатий объезжал  укрепления города, наблюдал за заменой старых заборолов, клетей. Оглобля быстро нашёл его у Северных ворот. Коловрат на добром коне примчался к отцу. По бледным губам и слабому голосу понял, что боярин занемог серьёзно. Сел рядом на мягкую скамью, приготовился слушать.
     – Передай, сын, князю, что травы поспели, пора сено готовить. Да не всё пусть в монастыри развозит. В Спаса-Зарецкий, да в Ольгов – побольше, там надёжная братия, а в южные – поменее. Там ненадёжно: то половцы, то ромеи шныряют. Недавно Оглобля с Пронькой проследили Узкоглазого в халате, что прячется в большой торговой избе, на постоялом дворе. Он всё ворота осматривал, да за охраной наблюдал. И со служкой легата папского встречался на берегу в кустах украдкой. Поймать бы его, да допытать, кем и для чего послан. По всем признакам недоброе вокруг города затевается. Пока непонятно, откуда ждать врага, и какого? Усиль, сын, охрану ворот, да наблюдение устрой за приезжими.
     Сорока прервал рассказ боярина, поднял его голову повыше, напоил отваром, сменил повязку на лбу. Лев ненадолго прикрыл глаза, глубоко подышал, продолжил:
     – Из Булгарии и Хазарии по Итилю насады купеческие приходят, эти невозбранно торгуют, думаю, их опасаться не след, но и на них могут быть лазутчики. А вот с Лукоморья и греки, и ромеи, и прочие  хитрые народы едут. С ними будь осторожен. С полунощи, с Северного моря, везут горючий камень нашим мастерам для поделок, сундуки с оружием, полотна немецкие. В Исадах-то пристань крупная, там пломбы на вывозные товары ставят.  Надо наблюдателей послать построже, чтобы лишку не увозили, да что недоброе к нам не доставляли.
     Устал Лев. Махнул рукой сыну: иди. Евпатий поклонился отцу, постоял рядом. Вздохнул тяжело. Похоже, сильно занедужил старый. Сложно будет без надзора, советов и знаний отца. Да делать нечего, надо всё в свои руки брать. Теперь он, Евпатий, первая помощь князю Юрию. С грустными мыслями ушёл сын, а отец забылся тяжёлым, тревожным сном. Недолго ему осталось беспокоиться за Рязань, за княжество, за жизнь.