Проспект Майорова

   «Не каждому дадено!» - последние слова. Сна, раздавленного силой тяжести. Бессилием (кажущимся, ложным), размежеванием, зевком, способным вместить, если бы дали. Скрип пружин…
Черно-белый ежедневный день.
Еженощный военный совет – как взять безымянную высоту? Безымянная высота – уже название. Следовательно, (жирная стрелка вниз, на запад), уточнение. Как взять безымянную высоту, названную «Безымянной высотой»? Правой рукой. Как кружку пива. Дают - бери. Уточнение ввел Генералов. Совет возглавлял Маршалов – просить уже не умеет: приказ (правой руке – высота, кружка пива) вынуть из портсигара папиросу, приказ спичке ее зажечь, приказ губам и грудным засоренным мехам втянуть дым, приказ дыму дать эффект.
Окопным, полусогнутым перемещением Капитанов бросился с пепельницей. 
- Вот так бы на ДОТ, хе-хе-хер. Хер-хе-хе. На Дот так бы вот.
Маршалов симметрию отстаивал, отстаивал симметрию, поясняя:
- Мать порядка.
И отдал приказ руке (правой – безымянная высота, кружка пива, папироса), послюнявив пальцы, извлечь из кармана осколок зеркала.
- Зеркальная симметрия, - добавив.
Китель Маршалова носил награды. Просто носил, без приказа – они (ордена и медали, медали и ордена шеренгами) есть следствие, не причина.
На карту упал луч света – уже восход. Луч упал сквозь бойницу. Амбразурной щели дав форму узкого до рези прямоугольника. Форма – есть форма. Пустота – есть пустота.
Глаза Майорова еще дальнозоркие, еще плохо проводящие сознание, смогли различить на столе пустую бутылку. Две…
Но сон еще держал память, еще показывал себя.
- А тебя, Майоров, награждаю проспектом!  Это приказ! - табак Маршалова раздобрил, прямоугольное узкое солнце облагодатило.   – Не каждому дадено…
Змеиное жало бодрствования двоилось потребностями – воду принять, от жидкости избавиться. Срочно!
Скрипя кроватными пружинами, Майоров сел. Одеяло (ватное) на полу - глаза сознание уже впустили. В крови. Кроватное оделяю на полу. Серое одеяло, в черных пятнах крови – кого-то бил. Или бился сам. Когда?
Черно-белые квадраты дореволюционного паркета походили на шахматную доску.
- Походили, походили, спорить не о чем… – сказал про себя Майоров, но вслух. Голос хрипел. Прежде попить! В нужник после.
Потрогал лицо. Лицо ощетинилось.
Возле одеяла, чуть расставив носки, стояли сапоги. Гордость Майорова и забота. Его «молитвенное правило», Устав.
В каком бы состоянии Майоров ни возвращался (по степени воздействия и реакции) сапоги гуталинил, чистил до блеска. И обновлял полученный блеск в течение скитаний. Кредо: сапоги не средство передвижения, а роскошь.
На столе рядом с пустыми бутылками, громоздился чайник, рассыпана денежная копеечная мелочь. Мало! Под столом змеится ремень.
Напившись, вышел в коридор (сапоги, галифе, майка с пролежнями). Гимнастерка и фуражка на гвозде в коридоре – в квартире все свои. На погонах по звезде – Майоров. В отставке. По контузии.
Уборная приняв внутренний мир (теплый, но мертвый) вернула некоторое облегчение.
Теперь на улицу. На наградный проспект. Захватив копеечную мелочь, стянув китель ремнем. Если что, отбиваться пряжкой. Если ничего, исполнять роль инвалида – нищета порок.
Козырек фуражки двойной крепости (черная подкладка другого козырька на клею). Козырек крепости рукояти поварского ковша походной кухни, черпающего борщ со дна. Густоту несъеденного. Держать за козырек вверх дном:
- Подайте, на лечение ветерану последней войны.
Лгать не привык – «на лечение».
Но не на Театральной. Но не на Невском. Это вчера. Позавчера с погоней. Черно-белым сегодня - у Варшавского. Туда!
Вышел, сверился – «Проспект Майорова». Миновал два дома, сверился – «Проспект Майорова». Не любого таким награждают. Не каждому дадено! Кому не каждому дадено, с того не каждому спросится.
На углу Фонтанки сверился еще раз – «Проспект Майорова». Так точно! Черная вода шевелилась белым отражением солнца. Июль.
Движение черно-белой воды придало устойчивость походке. Шагу. Но наступала (тыл, фланги) окончательная трезвость. Омерзительная ясность трезвости. Жуткая омерзительность осознания - трезвым быть нельзя! Быть нельзя! Нельзя!
Троицкий собор напомнил о Маршалове – господь вездесущ.  Троицкий собор креста не имел. А раз так, то!
Через долгое время, высосав из однополчан рупь, Майоров брал кружку пива. Правой рукой.  Имея на периферии заклинание-цитату «наше дело правое», на периферии чувствуя скорое избавление из плена иллюзии.
Пена щекотала губы, пиво (холодное, судя по запаху, почти свежее) жадными глотками поступало в пищевод. Спеша ниже, спеша выше – в «штаб».
Через недолгое время высота была взята тоже: появились первые краски – небесная, автомобильная, янтарная. Данная еще одной - до половины залпом! Артиллерист в отставке. После половины залпом! Артиллерист всегда в строю!
 Снующие однополчане стали излучать к себе любовь. Кто-то угостил папиросой. Затяжка окутала блаженством. Горячее солнце тоже - вот ради этого и существую.
Восторг преображенного бытия (ватное изнеможение восторга) усилился при взгляде на сапоги – они благодарно сияли.  Сияя, расплылись в навернувшихся на зрачки слезах…
18.02