Сочинение старого чусовлянина

Очерк посвящен небольшому, но самобытному сочинению Фирса Гавриловича Вершинина, жителя села Чусовое.   Сегодня это произведение народной поэзии хорошо известно  филологам, изучающим уральский фольклор, да краеведам, хотя заслуживает гораздо большего внимания.
 
Обращаюсь к этой теме не случайно. Судьба распорядилась так, что соприкоснуться с этим сочинением мне довелось еще летом 1953 года во время  первого самодеятельного похода на Чусовую. Тогда в наших планах, кроме села Чусовое, было намечено побывать в деревне Мартьяново, расположенной ниже по течению реки. Двинулись мы туда по грунтовой дороге вдоль правого берега Чусовой. Миновали кладбище на камне  Могильном  и на лугу встретили стадо.  Пастух, бойкий парень примерно наших лет, поинтересовался, откуда мы. Сказали, что из Невьянска.  Улыбнулся и начал скороговоркой произносить что-то похожее на прибаутки, озорно поглядывая из-под войлочной шляпы.  До нас долетало: «Петербург господами, Москва церквами, Дон казаками …». Не все слова были понятны, но были и хорошо знакомые: «Шурала немытыми кулаками, Невьянск голубятниками, Быньги сундучниками, Таволги  шубниками». Это было уже наше, близкое.

Выслушали мы пастуха внимательно, но желания познакомиться ближе   тогда  не возникло, может быть потому, что его неожиданное выступление воспринималось   как удальство, мол, и мы тут не лыком шиты, слышали о вас. Подивились его выступлению и пошли дальше, так и не уяснив до конца, что же это было. Не знали мы тогда, что  довелось в необычной обстановке прослушать сочинение, ставшее впоследствии известным. В силу  юного возраста  не хватило опыта и знаний, чтобы понять, что имеем дело с фольклорным открытием, очень своеобразной формой  народного творчества, в которой каждому из перечисленных городов и сел давалась меткая народная характеристика.

Эти мысли появились уже в наши дни, а тогда события развивались следующим образом.  В 2007 году вышла книга «Message: Чусовая» известного писателя Алексея Иванова. В ней использован в качестве эпиграфа фрагмент какого-то сочинения, названного как «Наговор старого чусовлянина», автор  не указан.  Открываю книгу и читаю эпиграф: «Преславное чудо, небо украшено звёздами, земля цветами, Петербург господами, Москва церквами, Дон казаками...». Что-то знакомое. Да, именно этот текст довелось услышать в исполнении молодого пастуха в 1953 году на чусовском берегу. Звоню другу, участнику нашего похода, он подтверждает мою догадку.

Интерес к теме возрастает. Узнаю, что в 1959 году, то есть через шесть лет после нашего похода, состоялась фольклорная экспедиция УрГУ на Чусовую под руководством кандидата филологических наук В.П. Кругляшовой. Часть фольклорных материалов, записанных во время экспедиции, была систематизирована и опубликована в книге «Предания реки Чусовой», изданной в 1961 году [1]. В неё вошло сочинение Вершинина Фирса Гавриловича, 83 лет. Текст сочинения был передан участникам экспедиции внучкой Фирса Гавриловича в селе Чусовое Шалинского района Свердловской области. Ниже это сочинение приведено в полном объёме.

 «Преславное чудо, небо украшено звёздами, земля — цветами, Петербург — господами, Москва — церквами, Дон — казаками, Казань — татарами, Вятка — слепнями,
Оренбург — башкирами, Красноуфимский — черемисами, Екатеринбург — торгашами,
Верх-Исетский — мастерами, Шарташ — варнаками, Шадринск — пихтовыми голенищами, Верх-Нейвинск — обушниками,  Шурала — немытыми кулаками,  Невьянский — голубятниками, Быньги — сундучниками, Таволги — шубниками,  Висим — кокурочниками, Грязной завод — творожниками, Нижний Тагил — хохлами,  Верхний Тагил — кошелями, Воробьи — зобами, Утка — косыми лаптями, Пермяки — грязными местами, Сылва —   дубасами, Шайтанка — хвастунами,  Мартьянова — зипунами, Волегова — токунами, Илимка — колдунами, Тепляки — соломой, Кедровка — пареньками, Симонята — ёрунами, Лом — тремя зобами, Кын — бражниками, Пермь — сигами, а мы, братья, здесь — добрыми делами. Аминь».
С пометой в конце: от дедушки внучке на память.
 
Вот так, благодаря фольклористам, стали известны имя сочинителя и полный авторский текст произведения, но, к сожалению, имя внучки, совершившей доброе дело, не  было названо.

Сочинение возвращает нас в XIX век и дает представление о том, какими «особицами» обладали наши окрестные уральские города и села, чем славились с народной точки зрения. Тут сразу и не скажешь, какие характеристики были уже на слуху у народа, а какие  сочинены самим Фирсом Гавриловичем. Обращает на себя внимание то, что эти характеристики в начале сочинения вполне предсказуемые, например «Петербург господами», «Москва церквами», «Дон казаками», «Казань татарами», «Верх-Исетский мастерами».
 
 Однако авторское видение не всегда шло по пути  хрестоматийно правильных характеристик городов и селений. Если бы автор поступил так, то сочинение превратилось бы в сухой перечень общеизвестных фактов. Поэтому, скорее всего, намеренно  в сочинении используются ироничные и сатирические территориальные характеристики. Такой прием вносит в сочинение некую интригу, придает ему остроту и художественность, как хорошая приправа вкус блюду.

Вместе с тем, следует ожидать  неприятие таких характеристик  жителями и знатоками отдельных городов и селений. Например,  известный уральский краевед В.М. Слукин так отреагировал на характеристику Невьянска: «Неужели Невьянск, как свидетельствует уральский старожил Фирс Гаврилович Вершинин, славился только своими голубятниками. Наверное, много было в старом городе любителей этой забавы, но вряд ли она затмевала всё, чем славен был Невьянск. «Особиц» Невьянску хватало без голубей» [2].
 
Думается, не надо подходить к сочинению Ф.Г. Вершинина с  требованием строгой информативности. Это народная поэзия, которой всегда, начиная с частушек, свойственна ироничность, а то и сатиричность. Уральцы во все времена любили подтрунивать над собой. Понятно, что и в своё сочинение Фирс Гаврилович заложил элементы с шуткой и подковырочкой. С такого ракурса это произведение народного творчества воспринимается совсем иначе и отношение к «голубятникам» может быть иным. Кому-кому, а  Шайтанке (Чусовое), которая сохраняла тесные связи со столицей демидовского царства во все времена, хорошо была известна роль Невьянска и его выдающиеся достижения во благо России. В сочинении же отдана дань не этому официозу, а одной из сторон народной жизни. И проясняется, что несмотря на каторжный труд в рудниках, у домен и в молотовых, народ находил отдушину в забаве, смотрел на вольных птиц в голубом небе и сам, хотя бы в душе, ощущал себя вольным. А это уже поэзия, и более правильно относиться к сочинению Фирса Гавриловича как  поэтическому произведению.

Впрочем, известны попытки  отыскать и материальную основу «голубятников» Невьянска. На странице «Свердловский областной краеведческий / Музей Клера» во ВКонтакте  сообщается, «что в Невьянск ещё при Демидовых завезли особую породу голубей. По-разному называют эту породу в уральских городах, самое старое название — кепистые. В других местах их зовут невьянскими ленточными или турманами невьянскими» (запись от 17.02.2022).

Прежде чем перейти к более углубленному рассмотрению сочинения Фирса Гавриловича необходимо определиться с терминологией. «Особицы» различных селений, приведенные в этом сочинении, именуются нами достаточно вольно словом «характеристики». На языке профессиональных фольклористов они называются «коллективные прозвища» (И.Ю. Карташева, 1984). Наиболее полное определение подобных прозвищ дано В.И. Далем, который назвал их «присловьями»: «Присловье весьма близко к прозвищу, но относится не к лицу, а целой местности, коей жителей дразнят, бранят или чествуют приложенным к ним присловьем».

В настоящее время актуальна задача по расшифровке, то есть правильному толкованию прозвищ-присловий, используемых Фирсом Гавриловичем. Целый ряд их  являются историзмами, то есть устаревшими словами, которые обозначают существовавшие ранее, но исчезнувшие в настоящее время предметы, явления. Поэтому важно  донести до современного читателя значения   устаревших слов, типа «дубасы», «ёруны», «кокурочники», «пихтовые голенища» и другие. Только так можно вникнуть во внутреннюю суть сочинения.

Попытка решить эту задачу предпринималась фольклористами УрГУ, но назвать её успешной и достаточной нельзя.  В 1991 году усилиями В.П. Кругляшовой и её коллектива издана новая книга «Предания и легенды Урала» [3]. Чусовской цикл, в том числе и сочинение Фирса Гавриловича Вершинина, полностью включены в новую книгу. В сносках появились расшифровки только четырех  прозвищ-присловий: «кокурочники» — от кокурка, пирог с творогом; «дубас» — одежда из холста; «токун» — токовик — самец на току; «ерун» — беспутный человек, плут, мошенник, шатун. С тремя последними разъяснениями можно согласиться, лишь добавив, что «дубас» — преимущественно рабочая одежда из холста, вытканного из толстой пряжи. Что касается «кокурочников», то приведенное разъяснение (от кокурка, пирог с творогом) недостаточно убедительно и нам ниже предстоит провести собственное исследование.

Очевидно, что изучать возникновение прозвища «кокурочники»  необходимо в тесной связи с историей формирования населения Висима.  История эта была непростой, и население сложилось достаточно пёстрым и разобщенным. В романе Д.Н. Мамина-Сибиряка «Три конца» отмечается такая особенность этого поселения: «В самом Ключевском заводе (Висимо-Шайтанский завод. — Г.Н.) невольно бросалась в глаза прежде всего расчленённость «жила», раскидавшего свои домишки по берегам трёх речек  и заводского пруда». Исторически в одном поселении оказались сведены три разные этнографические общности: первопоселенцы — кержаки-староверы, образовавшие Кержацкий конец, а так же  переселенцы туляки и хохлы, основавшие два новых конца — Туляцкий и Хохлацкий. Расчленённость между кержаками и переселенцами была не только в жилых постройках, но и более глубинная — на религиозной основе. Новые поселенцы получили  от кержаков обидное прозвище «мочеган», а мочегане, надо полагать,  тоже не остались в долгу.

В этих условиях необходимо, прежде всего, определить кому принадлежало прозвище-присловье «кокурочники» — всему населению Висима  или только  одной какой-то его части.  Ответ находим в одном из очерков Д.Н. Мамина-Сибиряка в путевых заметках «От Урала до Москвы», опубликованных в 1881-1882 гг. В цитируемом ниже отрывке писатель приводит целую россыпь прозвищ-присловий, видимо, широко распространённых на Урале в тот период времени: «Счастливый случай позволил мне быть на могиле о. Антония в самый день поминовения его памяти, когда в глушь Уральских гор стеклось несколько тысяч раскольников, не приемлющих священства. Были тут и висимцы-кокурошники — (прозвание раскольников Висимо-Шайтанского завода), черновляне — обушники (жители Черноисточинского завода, которые известны тем, что слишком часто пускали в дело обух топора) и долгоспинники из Малых и Больших Галашек (между заводами Висимо-Шайтанским и Висимо-Уткинским) славятся как «закоснелые» раскольники, и тагильцы — ершееды, и старозаводские раскольники (из Невьянского завода), и разный пришлый народ с других Уральских заводов — Верхнейвинского, Ревдинского, Каслинского и Верх-Исетского» [4].

Из приведенного отрывка узнаём, что у жителей Малых и Больших Галашек существовало прозвище «долгоспинники», жителей Черноисточинского завода, как и Верхнейвинского, окрестили «обушниками», тагильчан — «ершеедами». Но самое ценное для нашей темы — сообщение самого писателя, что «кокурошнники» — это прозвище раскольников Висимо-Шайтанского завода.
 
Теперь можно уверенно объяснить название горы, у подножия которой расположен Кержацкий конец. Она  неслучайно  называется Кокурниковой. Этим как бы подтверждается, если не принадлежность, то её близость к «кокурочникам».

 Убедившись документально, что носителями прозвища-присловья являлись кержаки-староверы, можно попытаться найти правильное его толкование .  Существующая на сегодня версия  (от «кокурка» — пирог с творогом) недостаточно  убедительна прежде всего из-за своей неоднозначности.

 Так, в словарях В.И. Даля и Т.Ф. Ефремовой «кокурка» — не пирог с творогом, а булочка или хлебец с запеченным внутри вареным яйцом. В сетевой литературе приводятся вообще  десятки  изделий выпечки с названием «кокурка», в том числе и наши уральские шаньги с творогом или картошкой.

Но, пожалуй, самым главным недостатком такого толкования прозвища  является   отсутствие в нём действительно важных отличий старообрядцев от других людей на заводах. Воспитанные в старообрядческой среде они были людьми с большой жизненной энергией, волевыми, сильными. Поэтому их представление лишь  большими охотниками пирогов с творогом выглядит чрезмерно упрощенным.
 
Не покидает ощущение, что «кокурочники» заключают в себе более глубокий смысл, а обсуждаемое толкование представляет собой случай приземления истинного смысла, его замена  другими, обыденными  понятиями.

В подтверждение этой мысли интересно отметить в романе Д.Н. Мамина-Сибиряка «Три конца» одну деталь, остающуюся до настоящего времени незамеченной. Ещё в 1881– 1882 гг. писатель обозначил слово «кокурошники» как прозвание раскольников Висимо-Шайтанского завода, а десять лет спустя, в романе ни разу не упомянул это прозвище и заменил его на «обушники». Такая замена не могла быть случайной. Вероятно,  писателя не устраивала  возможность «кулинарного» толкования этого прозвания.
 
По-моему мнению, слово «кокурочники» происходит от  «кокур» — грош, деньги (В.И. Даль). Таким образом отмечается присущая старообрядцам особенность — умение наживать «кокуры», то есть делать деньги. Подтверждение этой способности находим в трудах историков.

Чем же занимались старообрядцы на заводах, в каких работах они были задействованы? Эти вопросы были глубоко исследованы Н.Г. Павловским (Демидовский институт). На основе данных по десяти демидовским заводам им было установлено, что основная масса старообрядцев (65,1%) предпочитала внезаводские работы, прежде всего куренные, то есть заготовку угля, числясь кучекладами, кучеосыпщиками, углежогами, кучеломами [5]. Сезонный характер куренных работ позволял в свободное время заняться ремеслом и торговлей. Профессии плотников и кузнецов, фактически монополизированные старообрядцами, также позволяли выгодно совмещать работу на заводе с ремесленным производством на продажу и таким образом иметь дополнительный доход к заводскому заработку. Подавляющее большинство предпринимательской прослойки на заводах формировалось также из старообрядцев. Её представители, как правило, личным исполнением работ не занимались. Тугой кошелек всегда позволял им найти желающих заработать [6].

  Словом, старообрядцы умели наживать кокуры — деньги. Эта общая черта и была отмечена метким прозвищем  «кокурочники». Не исключено, что в это прозвище вкладывались не только такие черты кержаков-староверов, как сметливость, деловая хватка, но и негативные — зажимистость,  закрытость, скупость, не популярные в русском народе. Поэтому в живой эмоциональной речи, в зависимости от контекста  одно и тоже прозвище могло приобрести и негативную окраску.

 Об «обушниках» мы уже упоминали выше.
Издавна верхнейвинцев зовут обушниками. История этого слова неоднократно освещалась в прессе и краеведческой литературе. Здесь  кратко напомню её читателям для полной картины. Согласно преданию рабочий Верх-Нейвинского завода по фамилии Пузанов уже в яковлевские времена убил зверюгу-управляющего ударом обуха топора по голове. С того и повелось прозвище верхнейвинцев «обушники».

Есть необходимость пояснить сатирическую характеристику Шуралы —   «немытыми кулаками». Здесь автор использовал традиционное  прозвище, обычно означающее, что культура здесь была не очень высокой. Характеристику «грязны кулаки» можно встретить в песне «А где каки девушки?», записанной фольклористом А.Н. Зыряновым ещё в первой половине XIX века в Шадринском уезде Пермской губернии [7]. Казалось бы, на этом можно остановиться, но  применительно к Шурале возможна и другая версия. По ней  слово «кулак» — не кисть руки со сжатыми пальцами, а зажиточный крестьянин, «мужицкая аристократия». Таких в Шурале было немало. В конце XIX века началась Невьянская золотая лихорадка, Шурала стала одним из главных центров золотодобычи. За счет золота село разбогатело. Вот что писал  В.И. Немирович-Данченко в своей книге «Кама и Урал», посетив Шуралу в 1875 году: «Шуралинское село обстроилось чудесно. Дома прочные, бедных хижин почти нет. Стены выведены  из толстых брёвен, окна прорезаны частые и большие, крыши тесовые». Поэтому с намёком на низкое мужицкое происхождение шуралинских богатеев могло возникнуть их прозвище «немытые кулаки».

Наконец мы приблизились к самому загадочному выражению в сочинении Ф.Г. Вершинина: «пихтовым голенищам» города Шадринска. Откуда они появились, эти странные голенища.  Достаточно сказать, что уже более шестидесяти лет, начиная с  публикации в 1961 году, «пихтовые голенища» удивляют читателей сочинения  и остаются без каких-либо разъяснений.   Ниже достаточно подробно опишу мою попытку решить эту непростую задачу.

Вначале обратился за помощью в краеведческий музей им. В.П. Бирюкова в г. Шадринске. Научным сотрудником Ю.В. Закожурниковой  в качестве возможной версии было высказано предположение, что пересыльные в Сибирь каторжане могли использовать хвойные ветки для утепления голеней  зимой. Однако при этом было отмечено, что в Шадринском районе Курганской области пихта вообще не встречается, распространены сосновые боры.

 Чтобы разрешить это противоречие на документальной основе, пришлось ознакомиться с источниками по лесному хозяйству. Оказалось, что в  недавнем прошлом, до массовых рубок во второй половине XX – начале XXI в. южная граница распространения пихты, ели и лиственницы в составе сосновых боров проходила южнее, достигая широты Кургана.  Поскольку сочинение  Ф.Г. Вершинина относится к более раннему периоду, пихта тогда ещё была в шадринских лесах, исключать её из рассмотрения нет основания.

 Следовательно, версия об использовании пихтового лапника под обвёртками (онучами) в качестве импровизированных «пихтовых голенищ» имеет формальное право на существование, хотя и является крайне неубедительной. Во-первых, существуют многие другие, более «технологичные» способы утепления ног, например, соломой, сеном. Во-вторых, пересыльные каторжане, даже если допустить возможность существования их экзотичных голенищ, едва ли могли представлять главную особенность знаменитого города Шадринска.

А тогда, что ещё? Какие  бренды старого Шадринска могли бы послужить  «особицей» ? В книге Л.П. Осинцева встречаю важную для нашей темы запись: «…когда-то шадринские и ольховские пимокаты обували, можно сказать, всю Сибирь, так как по подсчетам местных статистиков, в начале XX века в Шадринском уезде вырабатывалось до полумиллиона пар валенок» [8].

 Чем не бренд? К тому же валенки, как и сапоги, имеют  голенище. Для сомневающихся приведу выписку из толкового словаря Ефремовой: «Голенище — часть сапога, валенка, прикрывающая голень». Вспомнил из своего невьянского детства, что у одного старообрядца по фамилии Зверев видел особые, крашеные валенки малинового цвета с орнаментом на голенище.Такие валенки могли  быть достопримечательностью. Но как объединить валенок и пихту? Может быть в пимокатном производстве использовался пихтовый концентрат, и получали какие-то особенные «пихтовые» голенища? Подтверждений этому не нашел.

Версия появилась, как всегда, неожиданно. Я  подыскивал словосочетание, созвучное приведенному в книге —  «пихтовыми голенищами». И вдруг родилось — «пимовыми голенищами»!
 
 А что если  в авторский вариант сочинения Ф.Г. Вершинина на его пути к публикации было внесено по чьей-то воле изменение, а именно словосочетание «пимовыми голенищами» заменено на «пихтовыми голенищами»?

  Наиболее вероятно, что изменение могло быть внесено при записи фольклорного материала в селе Чусовое или  при подготовке рукописи к печати. Причины вмешательства в авторский текст нам неизвестны. Это могла быть элементарная описка, замена непонятно написанного слова или какое-то другое неумышленное действие. Если допустить такую возможность, то всё становится на свои места, а в сочинении вполне обоснованно Шадринск будет украшен «пимовыми голенищами».

Уже были написаны  эти строки, когда я узнал, что в Шадринске действует городское общественное движение «За культурное Возрождение». Главные направления работы — краеведческая и просветительская деятельность, охрана памятников истории. Я направил  председателю совета И.А. Спириной письмо, в котором ознакомил её с сочинением Ф.Г. Вершинина и попросил дать  толкование словосочетанию «пихтовыми голенищами».

 Ответ шадринских краеведов приятно удивил: в нём без всякого моего участия, абсолютно независимо   были повторены предположения данной статьи в части «пихтовых голенищ». Кратко содержание ответа можно изложить следующим образом: версия со ссыльными и пихтой   несостоятельная; появление выражения «пихтовые голенища» объясняется тем, что  «просто был неправильно понят почерк… Видимо, речь идёт про «пимные голенища» или «пимовые голенища».

Независимая авторитетная поддержка шадринских краеведов служит дополнительным основанием, чтобы уверенно принять следующую окончательную версию: в авторском тексте сочинения Фирса Гавриловича Вершинина старый Шадринск был славен «пимовыми голенищами». Вероятно,   при записи фольклорного материла или при подготовке его к публикации в авторский текст внесено изменение — словосочетание «пимовыми голенищами» заменено «пихтовыми голенищами».

  Более половины века имя  Ф.Г. Вершинина на слуху уральских филологов и краеведов. Однако до сих пор остаются  неизвестными его автобиографические данные и любые другие сведения о нем как человеке. В данной работе, благодаря активной помощи жителей села Чусовое, впервые удалось восполнить этот пробел.
На основании  выявленных документов и личных воспоминаний  установлено, что Фирс Гаврилович Вершинин родился 06 декабря 1859 года в селе Шайтанка (Чусовое). Принадлежит  роду Вершининых, относящихся к числу первых поселенцев Шайтанского завода [9]. Жена Фирса Гавриловича — Аграфена Николаевна 1861 года рождения, сын Александр — 1889 г.

К 1925 году права хозяина домовладения переходят к сыну — Вершинину Александру Фирсовичу. У него дети: дочь Лидия 1913 года рождения, сын Николай — 1916 г. и дочь Зоя — 1918 г. В доме вместе с сыном и его семьёй проживают Фирс Гаврилович (65 лет) и его жена Аграфена Николаевна (63 года). В 1935 году дом находился в селе Шайтанка (Чусовое) на улице им.  Сталина, ныне не существующей. Александр Фирсович работал заготовителем в местном кооперативе.

В 1938 году дочери Александра Фирсовича выходят замуж и покидают родительский дом. Старшая дочь, Лидия Александровна, в замужестве Сарафанова, переехала на жительство в Шалю. Младшая дочь, Зоя Александровна, вышла замуж за Петра Прокопьевича Крюкова и до конца дней своих жила в  селе Чусовое. Муж её погиб в войну, от брака в 1939 году родился  сын — Крюков Василий Петрович.
В 1940 году хозяйство Александра Фирсовича Вершинина в селе Чусовое закрылось, его семья выбыла в Старую Утку. Отметим, что здравствующему в то время Фирсу Гавриловичу был 81 год.

 На заставке — фото из семейного фотоархива С.В. Баглаева, праправнука Ф.Г. Вершинина. Крайний слева в дохе — Александр Фирсович Вершинин. Фото самого Фирса Гавриловича пока найти не удалось.

Приведенные выше данные позволяют исторически достоверно раскрыть некоторые детали событий 1953 и 1959 годов. Теперь мы можем достаточно  уверенно сказать, что Фирс Гаврилович подарил в 1942 году  рукопись своего сочинения  младшей внучке — Зое Александровне Крюковой, проживающей в родном селе Чусовое. Именно она передала в 1959 году сочинение членам фольклорной экспедиции и таким образом увековечила имя своего деда. Семнадцать лет  сочинение хранилось в доме Зои Александровны как семейная реликвия, и неудивительно, что правнук Василий с малых лет знал его назубок. Скорее всего, именно он, Василий Крюков, мой одногодок, летом 1953 года зачитал на лугу наизусть сочинение своего прадеда.

 Вот так  состоялось наше соприкосновение с филологической достопримечательностью села Чусовое — сочинением Фирса Гавриловича Вершинина. Именно так эта давняя встреча, спустя семьдесят лет, подвигла меня на данное исследование, которое, надеюсь, углубило наши знания об этом замечательном памятнике уральской крестьянской поэзии.

Автор выражает благодарность бывшему главе Чусовской сельской администрации В.Н. Полякову за выявленные документы о семье Ф.Г. Вершинина; С.В. Баглаеву, праправнуку Фирса Гавриловича, за предоставленную возможность ознакомиться с семейным фотоархивом; старожилам села Чусовое  К.И. Бронниковой и А.А. Поповой  за личные воспоминания.

Использованные источники
1. Кругляшова, В.П. Предания реки Чусовой: ученые записки, вып. восемнадцатый, фольклорный /  В.П. Кругляшова, составитель и автор статей; Уральский государственный университет им. А.М. Горького, Кафедра русской литературы Министерства науки и высшего образования Российской Федерации. – Свердловск : УрГУ (университет), 1961. – 97 с.
2. Слукин, В.М. Демидовские гнёзда: культурно-исторические очерки / В.М. Слукин, Е.П. Арапова, Т.Е. Кононова. – Екатеринбург: Изд-во Сократ, 2001. – 304 c.
3. Кругляшова, В.П. Предания и легенды Урала / В.П. Кругляшова, составитель, автор вступительного слова и комментариев. – Свердловск: Средне-Уральское книжное издательство, 1991. – 288 с.
4. Мамин-Сибиряк, Д.Н. Статьи и очерки. - Свердловск: Свердловское областное Государственное издательство,1947. - С. 73-74.
5. Павловский, Н.Г. Демидовы и старообрядчество в XVIII веке / Н.Г. Павловский // Демидовский временник: исторический альманах. - Екатеринбург, 1994.- Книга I.- С.42-43.
6. Там же.
7.Осинцев Л.П. Заиграл полубаян…: краеведческие очерки / Л.П. Осинцев. – Шадринск: Издательство ПО «Исеть», 2003. – С. 22-26.
8.Там же. С. 19.
9.Николаев, Г.А. Первые мастеровые и работные люди Шайтанского завода / Г.А.           Николаев // Уральский следопыт. – 219. – №6. – С.18-23.