Неумирающий снег часть 1 обратный отсчет продолжен

 КАНИКУЛЯРНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ

Ехала скорым одну ночь с Московского вокзала в Ленинграде до Ленинградского вокзала города Москвы. Спала. Приехав в Москву, перешла дорогу. Глазам открылся большой Казанский вокзал.

Москва — шумный город. У касс стоят огромные нескончаемые очереди. Чемодан с апельсинами и яблоками — гостинцами, купленными домой, тащила как прокаженная из последних сил. В кармане копейки. Очередь тащилась часа три. В окошке кассы сказали, что мест нет и компостировать билет не будут.

От отчаяния она чуть не плакала. Каникулы всего десять дней. Три дня из них на дорогу уходят, если считать эти ожидания на вокзалах или больше сходу не просчитать, а ждать несколько дней на вокзале — с голоду помрешь.

По радио объявили поезд Андижан — Москва. Поезд шел через город Уральск.

Подошла к толстому, прокопченному от солнца пузатому проводнику, лениво стоящему в дверях вагона:

— Можно доехать до Уральска? У меня есть билет, только прокомпостировать не могу.

— Поехали, — сказал проводник с акцентом.

Затащила чемодан и устало села на боковое, предоставленное ей проводником место. Ночь наступила почти сразу. Первую ночь ехала, и никто ее не тревожил. Соседки — две девушки кормили ее вкусными домашними пирожками. Марина напилась чаю. Чай красиво подан проводником в стаканах, а стаканы в серебряных подстаканниках.

«Просто чудесно», — пела душа под стук колёс.

Мелькали черные леса. Снег ночью тоже чернильного цвета. Москва канула в пропасть. Скоро дом, мама, Витька — любимый братишка, как они там?

Утром пошла за чаем. Все еще спали.

— Ну-ка, дэвушка, иди суда, — сладко сказал проводник.

У Марины сердце ёкнуло.

— Пылатить када будэшь?

— Как платить, у меня билет до места оплачен. Я покажу сейчас.

— Какой былет? Ты ко мне бэз билета сел.

— Да есть у меня билет!

— А гыде компостер?

— С тебя десять рублэй! Или натурой хочешь расплатысь.

Два проводника с ним мужчины преклонных лет, узбеки нехорошо рассмеялись.

— Да нет у меня денег.

— Тогда на слэдующей станции выйдешь!

Слёзы ручьем полились.

Шла по проходу, а люди встревоженно всматривались в ее лицо, спрашивали:

— Что случилось?

Те, кто слышал, передавали тихо друг другу. Так, мол, и так. Марина села на своё место и разрыдалась еще больше. Девушки, ехавшие рядом, тоже стали спрашивать.

Стала им торопливо объяснять и горестно сказала:

— Бессовестные, еще натурой просят.

Девушки ахнули.

— У нас три рубля есть.

Раза два проводники приглашали Марину в своё купе. Она стояла на пороге и внутрь купе боялась заходить. Дрожа, как мышь попавшая в лапы котам.

Женщины в вагоне стали шуметь:

— Давайте соберем ей деньги. Выкинут ведь.

Девушки вдвоем пошли по вагону, стали просить, насобирали ей десять рублей, наконец, Марина могла спокойно ехать. Поезд приезжал в два часа ночи. Люди в вагоне попросили солдата, который выходил вместе с ней, донести чемодан и до утра охранять ее на вокзале.

Вокзал в Уральске маленький и старинный. Первая линия железной дороги была подведена к городу в 1894 году. Казаки, говорят, хотели соль возить, рыбой торговать.

Мест в общем зале не было, сели в коридоре около кассы. Там же ютился парень с обезьянкой, он отстал от цирка. Обезьянка строила рожицы, и всем вместе, им было не так скучно. Хотя, понаблюдав за этим нахалёнком, Марина навсегда невзлюбила обезьян.

Милиционер ходил недалеко и гонял алкашей и бомжей. Свет был тусклый и неприятно сквозило. Люди казались злыми, задерганными.

ПЕРМСКИЙ СОВХОЗ

Утром Марина ушла к тётке Галине Викторовне в район Зигзаг, а отдохнув, поехала домой в «Пермский» совхоз, к маме и Вите.

Правда, мама долго ругала за то, что она спрятала деньги в общаге и не заняла из них себе на дорогу:

— Что? Я тебе бы их не вернула? Разве так можно? Ехать в такую даль без денег?!

Марина разнервничалась:

— Сама так воспитала. Чужого не брать!

Мама в это время раскатывала лепешки, собиралась сварить бешбармак. Мяса не жалела. Жирная шурпа толстым слоем кипела на огне, где топилась побеленная печка. Когда-то маме дали дом с тополями. Они окружали дом. Сажать овощи уже, конечно, было негде, но зато летняя веранда в тени деревьев была кстати…

«Пермский» совхоз снегом завален чуть не по пояс. В клубе танцы. Вечером сходила туда. Лампы казались тусклыми, но народ веселился под гитары местного ансамбля. Никто больно не обращал на нее внимания. Одноклассники разъехались, а подросшее поколение ею не интересовалось. В большом холле играли в бильярд. Кино и танцы всегда были практически единственными развлечениями.

Вернулась домой, скрипя снегом. Дома лучше. Наелась лепешек с мясом и рассыпчатой местной картошкой.

— Завтра будем делать голубцы.

Маме казалось, что ее где-то там не кормят совсем.

Отчим, как всегда, с хмурым лицом молчал, не вмешиваясь ни в какие разговоры. Голубцы мама делала огромные на всю тарелку. Таких сочных голубцов, как дома, Марина не видела никогда нигде. А пельмени. А суп из домашней курицы и домашней лапши. А картошка на шкварках сала, а рыба сазан, жареный с пшенной кашей — селянка!

Всё дома жило и дышало теплом, достатком и чистотой. Мама сидела на кухне и по-прежнему до трех ночи проверяла тетради.

А Марина читала свои детские стихи.

Я вышла на улицу. Всё в синеве.

Даже снег синевой отливает.

Я вижу тебя каждый день во сне.

И синий сон меня согревает.

***

Чуть блеклые краски улицы

И мягкий свет из окон.

Кометы блеснут и скатываются

По зимнему небосклону.

Ребята к своим порогам

Спешат в уют и тепло.

И месяц — бычок двурогий,

Тихонько потопал в село.

Здесь звуки плывут, стираются,

И с новой силой звучат.

И даже смех растворяется,

В невидимых этих лучах.

з/с Пермский. Зеленовского р-на. Зап. Казахстан

07.04.1975

ДНЕВНИК БРАТА

Маринка перебрала книги в книжном шкафу и виниловые пластинки в братниной тумбочке с деревянными отсеками. Брат любил порядок, считал, что виниловые пластинки надо хранить только в стоячем положении, и сам мастерил отсеки. Миша был в морях. Внезапно нашла синюю тетрадь. Открыла и поразилась. Это был дневник морских рассказов Миши. С затаившимся голубем внутри открыла и начала читать:

«Все мы весим на вес золота, только в разной пропорции».

1974 год, ноябрь

«Каждый человек должен иметь свою систему координат».

Первые рассказы были сумбурными и без начала. О поездке в Ленинград читала, затаив дыхание. Многое перекликалось с ее личными чувствами. Вспомнила его восторженные рассказы. Поняла, что эти рассказы и повлияли на ее решение ехать в далекий город…

***

Мы бродили по Ленинграду. У Исаакия встретили старика, который показался мне ханыгой. Он подошел, попыхивая сигаретой, спросил:

— А вы, молодые люди, знаете историю Исаакиевского собора? Нет? Ну, тогда слушайте!

И мы целых два часа на холоде слушали, разинув рот. Смеялись вместе с ним над различными перипетиями строительства, затаив дыхание, впитывали в себя грандиозные цифры его веса, золота и так далее. Старик сыпал мудрёными именами: Баженов, Растрелли, Воронихин, Трезини, Монферран, Тома де Томон, Росси, Захаров — зодчие Ленинграда.

Его коронкой были слова:

— А сейчас я вам расскажу такое, что ни один экскурсовод не знает!

Повел нас к Медному всаднику. И опять он поселил в мир старины.

Памятник делали по заказу Екатерины двенадцать лет. Внутри он полый (толщина стенок полтора сантиметра) только ноги коня и хвост цельные. Вывел на набережную и рассказал историю каждого здания и моста, какие мы видели.

Это всё сейчас так живо стоит перед моими глазами: ночь, облака, освещенные заревом города; Нева, в чёрных водах которой отражаются огни противоположного берега. В дополнение ко всему — сам старик с его доброй улыбкой и смехом. Не засмеяться в ответ и равнодушно отойти было нельзя. Он и сам был могуч, а вся семья его погибла под бомбежками в сорок втором году, в блокаду.



Бродили мы около Ростральных колонн у музея ВМФ, смотрели атлантов Эрмитажа и пробовали держать небо на плечах. Плясали на парапетах Невы. Прошлись по Невскому проспекту, хотя было холодно, нам казалось чуточку теплей от множества огней. Дошли до Аничкова моста, постояли возле бронзовых скульптурных групп. Их четыре, и каждая показывает одну стадию укрощения коня. На коне видна каждая вена, каждая жилочка. С таким мастерством всё это было сделано Петром Клодтом. А сколько баек вокруг ходило! Услыхали, будто под брюхом лицо любовника жены вылеплено.

Смеялись…

6 ноября 00:30

Только что пришел. Очень сильно устал, хочу спать. Был на фильме «Оклахома, как она есть». Утром нас повезли по местам боевой славы, вернее, везли в Пушкино, а гид по дороге рассказывал нам о том о сём.

Погибло ленинградцев больше миллиона при защите города, в основном простое население. В Пушкино сразу повели нас в Екатерининский дворец. В общем, я скажу, эти цари и царицы умели жить. Сотни и тысячи работали на них и создавали шедевры, и умирали, а они это принимали как должное. Хотя я честно скажу, что если взять сто лет до семнадцатого года и сто лет после — то по богатству архитектуры наш век не сравнится с прошлым, хотя и тут нюанс — мы тратим в сотни раз больше на вооружение, чем раньше.

Вообще, это спорный вопрос. Если смотреть с точки зрения западного человека, то, конечно, мы впереди.

Ну ладно. Зашли мы в лицей. Его закончили реставрировать. Мне понравились рисунки лицеистов. На миг я почувствовал себя в том веке и, странное дело, разницы особой не почувствовал, и даже мог бы, наверное, без особых неудобств пожить там (некоторое время).

Когда я пишу всё это, то чувствую себя не в себе (есть особые причины). Кружится голова и так далее. Приехали, пообедали и пошли в Петропавловскую крепость. Обошли все равелины внутри (собора), мне замечание сделали за фотографирование на фоне исторических памятников (гробов).

На Неве стоит целая эскадра ВМФ — готовятся к празднику. Флаги расцвечивания и так далее.

7 ноября

Позавтракали и до двух часов свободны. Сели на метро (нас четверо) и вышли на станции «Горьковская», это у Адмиралтейства. Смотрели парад, ждали залпов из пушки. Вокруг Адмиралтейской крепости на стенах горели пятьдесят семь газовых факелов в честь годовщины Советов. На ростральных колоннах тоже четыре огромных факела. Очень красиво и впечатляюще. Этот как бы застывший воздух, туманные мягкие очертания зданий, мостов, движущиеся колонны и эти факелы.

Фотографировались на фоне пушек, которые каждый день отмечают полдень залпами. Правда, я ни разу не услыхал их пальбу.

Зашли в домик Петра I. С радостью осмотрел его ботик. Сходили в гастроном, удивили дорогие вина, коньяки, водка «Экстра», конфеты. Купил бутылку вина.

Современное оформление фасада очень интересное.

После обеда нас повезли в Разлив. Быстро стемнело, и особых впечатлений не осталось. Разочаровался даже.

Ехали в «Икарусе» — большом комфортабельном автобусе, все притомились, свет был выключен, скорость приличная, только ветер свистел за окном, и мелькали сосны да ели. Тихая дрёма укачала всех.

Проснулся и вспомнил о бутылке вина. Вытащил, и она пошла по кругу. Настроение у всех поднялось. Девчата распелись, начав с песни «На горе колхоз» и закончили романсами Есенина.

Голос я почти сорвал.

8 ноября

Утром, взяв на свою голову четырех девчонок, пошли в музей Русского флота. Как зачарованный я смотрел на парусники, якоря. Казалось, призраки отшумевших событий окружали нас. Гремели пушки, падали пробитые паруса, снасти. Лазарев, Ушаков, Нахимов. Поразительное начало морского флота, его песня.

Океаны остались прежними, те же парусники могли бы бороздить сейчас воды мирового океана, но когда всматриваешься в это переплетение снастей, парусов, обводы и наборы корпусов, становится немного странно перед объемом знаний канонов прошлого. Вспоминаю из истории то, что в портах уважали капитанов, если фрегаты приходили с десятками матросов на реях, повешенных за шею. А ежедневные линьки, а протаскивание под килем виновного? Я всё равно уверен, что в недалеком будущем сила ветра еще будет служить кораблям.

Много будет автоматики и сплавов. Интересны первые подлодки — просто консервные банки с педалями от велосипедов и винтом. Даже с какими-то таранами, на которые вешались пороховые мины…

***

Марина вздохнула. Как хорошо написано! И она бродила этими местами, поражалась великолепным городским достопримечательностям. Ленинград описан во многих дневниках, но братнин дневник был так близок сердцу и мил, что она взяла его с собой на все долгие пустые вечера, на чтиво после работы. Долго думала под стук колёс, что такое линьки?

Это ужасало, а что сейчас на флоте в наказание, интересно?

МАРИНКИНЫ БУДНИ

Вернулась в училище и опять продолжала зубрить, не умирала надежда поступить в институт.

Марина в группе заведовала культмассовым сектором. Достала билеты на Ташкентский мюзикл-холл. Воочию увидели Батыра Закирова, ансамбль «Ялла».

Накануне Первого мая мастер группы всем строго-настрого приказала идти на парад. Парады проводились каждый год — показать мощь Советского Союза. Прославить дружбу народов и общий труд. В долгие зимние вечера вспоминалась плохая погода, мерзкая и нудная длинная дорога, по которой шли тысячи людей с флагами. С четырех утра топтание на месте. Холодный ветер. Бесконечные «Ур-р-р-а-а!».

А зимнюю одежду не прислали из дому, ей пришлось потом бродить по комиссионкам и купить старушечье пальто с желтым мехом песца. А тогда замерзла.

Всем выдали форму, а их группе — нет. Группы пэтэушников выстроили в колонну, выдали флаги и шары и прочее. Ребята шли, пели, повеселели, юность брала своё, а окончательно развеселил мужчина-ленинградец, он высунулся из окна и крикнул: «ПТУ, УРА!». В ответ раздалось мощное молодецкое многоголосье: «Ур-р-р-а!»

«Парад — это отвратительное занятие» — так думала она всегда. Конечно, потом, когда парад можно было посмотреть дома и по телевизору, это уже вызывало ностальгию, но не теперь, когда надо было мерзнуть и ждать, и идти несколько километров пешком с портретом Брежнева.

Окончив училище, перешли в рабочую общагу на улицу Свеаборгскую, 23. Мест не было, и они сломали дверь в комнату Вали Николайчик под присмотром и с разрешения коменданта:

— Ишь чего выдумала, одна жить! Видите, ли десять лет здесь одна живет, не хочет подселения. Не положено.

Николайчик была в отпуске, в Белоруссии, дома. Заселились в комнату с Надей Шараповой, и Валя потом долго бранилась. Выживала их и всячески, не давала спокойной жизни.

Комната с высокими лепными потолками, очень узкая, с высоким арочным окном. Койки с железными сетками. Обоев не было. Комната до половины побелена известью, до половины панель, окрашенная масляной краской синего цвета. Одну маленькую полку для книг Мариша прибила над кроватью. Шкаф и стол был занят вещами Валентины. Ее кровать заправлена по старинному методу: кисейное покрывало и гора подушек, накрытых тоже тюлем. Все накрахмаленное и кипенно-белое. Пол паркетный. Впоследствии Валя заставляла его натирать до блеска каждую субботу мастикой.

Мариша впервые видела такое жилье, оно показалось царским. Душ в подвале общаги, общая комната с газовыми плитами. Газ был дорогим удовольствием в поселках, не у всех, здесь это казалось роскошью поначалу. Поэтому мелкие неприятности не особо трогали молодые души.

Этажом ниже заселили и Макрину Тамару. Они встречались на лестнице и на стройке, Марина как ошпаренная убегала и отводила глаза, а Тамара как бы непонимающе, всегда здоровалась и смеялась вслед. Однако, те кто с ней жили почему-то переселились через полгода. У одной парня увела, другой помогла уволиться. Как? Нажаловалась на плохую работу и плохое поведение, на собрании. Всё это обсуждалось и не раз в комнате Лели. Марина неизменно молчала. Подумаешь, пирожок. Обвинение в воровстве. Все выяснилось. Не помогли интриги. А вот любовь порушить! Как это можно?

Стойкость годами вырабатывается в таких мелких передрягах и заботах. Ты постепенно становишься неумирающим снегом. Сердце закаляется.

В Ленинграде парней практически нет. Девчонки рвались в большие города, мальчишки не очень.

Поступить в институт не удалось. Немыслимый конкурс. Приоритеты иностранным гражданам, военным, вернувшимся из Афганистана, детям из многодетных семей, отличникам.

Ответила на вопрос по физике, а ее начали просто гонять по всем разделам.

— Закон Ома, — громко крикнул препод в уши.

Марина растерялась.

— Сейчас выведу формулу.

— Вы должны закон Ома знать даже в спящем виде! Всё, идите-идите, учите, приходите на следующий год, тройка.

А литературу завалила, не понадеявшись на свои знания, просто заглянув в шпаргалку, ей снизили балл. Три. Позор. Пушкин — солнце нашей поэзии! Тема самая любимая. Без шпаргалки помнила свое сочинение, выставленное на обозрение всей школы как лучшее! Шпаргалка была совсем лишней. Три плюс три, в результате институт не светит.

Да и строительный институт — это инженеры, это мальчики. Прорабы и мастера. Куда шла? Но, подумав, поступила в Ленинградский строительно-архитектурный техникум на вечернее отделение по специальности сметчик. Преподавание проводилось на Дворцовой набережной, здание было старинным, лестница в здании была большая и широкая, арочного типа потолок над лестницей, видимо, бывший особняк. Добираться было далеко, ехала с работы уставшая, не думая про голод. Учиться любила, и учитель политэкономии ее зауважал, жаль, не выдержала нагрузки и не закончила его. Ошибки молодости.

ПИТЕР МАЛАХОЛЬНЫЙ И СУЕТНЫЙ

В рабочей общаге складывалось всё неплохо. Девчонки твердо решили податься на БАМ. Питер казался уже пройденным вдоль и поперек. Зарплата маленькой. Работая на ВПШ — а около Смольного, реставрируя и ремонтируя Высшую Партийную школу, оставались на авралы — вечерние работы.

Недалеко была церковь, кажется, Святителя Николая? Пошли туда в эту действующую церковь в обеденный перерыв. Подойдя, комсомолки увидели небольшую группу людей в платочках. Шла служба. То, что им надо надеть платки и в голову не приходило. Вошли робея. Торжественные своды, голоса певчих, горящие свечи, лики святых. Все без суеты и, главное, без любопытства к ним. Они, да, разглядывали старушек и, главное, молодых женщин. Лица отрешенные. Платки почти все черные. А церковь красоты неимоверной.

— Я верю в Бога! — сказала Галюшка и быстро перекрестилась.

— А я — нет! — отрезала Леля.

— А мне бабушка говорила они деда отмолили, живым вернулся с фронта! Все на коленях молились. Она меня водила в церковь и крестила, — сказала Марина.

На них зашикали и они быстро вышли из церкви, как ошпаренные. Тем более, что батюшка строго на них поглядел.

— Батюшка, как Христос смотрит! — сказала Галюшка.

Ни одной молитвы не сотворили. Никто не знал. У каждого человека свой путь к Богу, как же далек этот путь у комсомолок.



Однажды и пришли к ним журналисты, сопровождая Романова Григория Васильевича — первого секретаря Ленинградского обкома.

Они зашли внезапно в комнату, и Марина увидела нацеленные на нее фотокамеры и микрофон, который приблизился к носу. Романов сам задавал вопросы, в черном костюме и очень серьезный, все стояли почтительно в отдалении.

— Как работается?

— Хорошо.

— Платят нормально?

— Нормально, — серьезно сказала Марина.

Да ее и под пытками не заставили бы признаться в обратном. Мамино воспитание: «У нас всё хорошо. Будет еще лучше», — вертелось в голове. Задали еще пару вопросов журналисты, свернули всё и ушли.

— Кто это был? — спросила Марина.

Ключница тетя Валя, толстая и добродушная, всегда любившая Марину, ужаснулась незнанию:

— Романов Григорий Васильевич — первый секретарь Ленинградского обкома партии.

— Ну, Марина, даешь. Платят хорошо! Что ж не сказала, что мало? — закричали девчата наперебой.

— А вы что молчали? В рот воды набрали и молчат. А мне и так хорошо. Да и кто вам прибавит?

Она опять макнула валик на длинной палке в водную краску и зелёным цветом стала красить стену.

— Про Романова говорят, — сказала Лёлька, — он свадьбу дочери в Эрмитаже делал!

— Да врут! — ответила удивленная Марина.

— Честная нашлась. Тут все пользуются благами, кто этими благами распоряжается, и картины из Эрмитажа продают за границу! — сказала Галюшка и закурила, нервно сбрасывая пепел прямо на пол.

Марина только головой покачала, не могла она представить, чтоб народное достояние продавали за границу капиталистам!

Ночью снился ей Эрмитаж, дамы в длинных воздушных платьях, танцующие среди антуража музея. Марину звали Мария и приглашали на вальс кавалеры, а Петька Смирновский, сейчас курсант Омского танкового училища из совхоза «Пермский», стоял в стороне и сверлил ее своими черными глазами.

ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ

Осознание любви пришло не сразу.

В совхоз семья переехала из аула, там была восьмилетка.

А Мише надо было в девятый класс. Мама видела, что сын учится хорошо и не хотела отдавать его в интернат. Дом огромным участком двора примыкал к соседнему дому, мама быстро подружилась с соседями. Желание собирать гостей в праздники ее никогда не оставляло. Это была уже традиция советская, отмечать праздники с размахом. Взрослые придумывали игры, фанты, дети, только со стороны могли наблюдать безудержное веселье, как им тогда казалось, великовозрастных, старых людей.

Тетя Валя и дядя Ваня Смирновские имели двух сыновей, младший Вовка был одноклассником двоюродной сестренки, а красавец Петька, на три года старше, казался небожителем. Они часто встречались во дворе, играли в прятки, и Петька был заводилой во всём, однажды жгли костер, и Сашка сунул ей в ладони раскаленную бутылочку из под духов. Маринка обожгла руки, а Петька отдернул и хлопнул пацана, ты что, мол? Или играли в глухой телефон… в догонялки, и счастье переполняло детскую душу, бежать за ним по кустам, задевая хлесткие ветки, было удовольствием, да какое там, восторгом. Босиком, босоножки в руках… А он оглядывается и манит…

***

Убежало детство в сказку,

Не надейся на подсказку,

Вспомни как царевной,

Ты жила в пруду,

И кричала маме:

— Вечером приду!

Как по лугу мокрому,

Веря солнцу доброму,

Ты ловила звуков странных череду,

Разные науки учила на ходу.



Марина с третьего класса слушала рассказы мамы о его классе, она была его классной руководительницей.

Мать приходила и расстроенная говорила, что умница Петька, например, получил двойку. На другой день приходила и радостно сообщала: «Двойка закрыта пятёркой. Он за одну ночь прочел Хемингуэя».

И опять ярко вспыхивает в сознании Марины, она сидит на ступеньках дома и мечтает, сочиняет стихи…

***

Небо синее, синее.

Сыплет манна небесная.

Дождик как слёзы ливнями,

В сердце погода чудесная.

Хочется песню дивную,

Горстью собрать в ладони,

И подарить любимому,

Глянув в глаза бездонные.

Полы вымыты, двери распахнуты, как вдруг, материализуется у калитки Петька. Он улыбается и смотрит просто, а ресницы и глаза черные, просто гипнотизирующий омут.

— Раиса Викторовна дома?

— Нет. В школе.

— Она мне Хемингуэя обещала.

— Пойдем поищем.

Они вдвоём ищут книгу в большом книжном шкафу. Полумрак, интим. Но даже одного предложения из себя выдавить нельзя. Мечта и реал, это разное… да и опыта охмурения нет и взять его неоткуда.

Мне сухо в дождь осенний.

И днём темно и тускло.

В твоих глазах надежный

Свет не горит, в них пусто.

Я не томлюсь. Желаний,

Тебе и мне не нужно.

Пишу стихи страданий.

Мне просто очень скучно.

«Петька разбил витрину и достал оружие, учитель Виктор Петрович в шоке, его вызвали самого к директору, и приходил участковый в школу, проверял, как хранят автоматы. Родителей вызвали в школу», — сообщала новость мама. Со временем она знала, всех его одноклассников, знала об увлечении фотографией, и сама увлеклась фотографированием и печатанием фото. «Смена-7» — маленький фотоаппарат, достался от брата. Сама ходила к нему за пластинками. Он очень трепетно относился к ним, но давал самые модные пластинки. Достать их было невозможно, но, видно, менялись пацаны на что-нибудь. Дружил он с двумя мальчиками с детства с Несковым Вовкой и с Приказчиковым Костей. Эти три друга были притчей во языцех в их доме. Примерно с десятого Петькиного класса пошли разговоры о любви. Петька влюбился. Марина страстно слушала. Мама рассказывала, что они ходят с Татьяной Малявиной, держась за ручки, за это маму без конца вызывают и прорабатывают на собраниях, и Анна Ивановна Клюквина, завуч, следит за ними из-под забора своего дома по вечерам. Как они сидят на лавочке и что делают. Маме это казалось неэтичным. Она не молчала на педсоветах.

Марина ходила за ними по пятам. Марина появлялась там, где был Петька, и обо всём писала в дневник. Моду на дневники взяла из литературы, прочитав дневники благородных барышень пушкинских времен. Сейчас уже не помнится, чьи.

А потом она написала письмо о любви.

Положила в парту. Они с любимой подругой Ириной решили переписываться. Ирина училась в параллельном классе. Сидела на той же парте, только в параллельном. Письма клали в парту, и класс ее приходил следом за нашим на следующий урок. А тут что-то не рассчитали, и Петькин класс пришел вместо Ирининого 7-го «б», и письмо пошло гулять по партам.

Вечером пришла тетя Валя. Лицо ее было взволновано. Сказала, чтоб Марина была осторожнее и что письмо ее лежит у них на подоконнике. Тогда и поняла, что влюбилась по-настоящему. А в письме была только тоска по нему. Хотелось его видеть чаще. Школа окончена… А тоска эта осталась на всю жизнь.

Мама стала получать письма от учеников, и вот и от Петьки стали приходить письма.

ПРИВЕТ ИЗ ОВТКУ!

Здравствуйте, дорогая Раиса Викторовна!

С горячим курсантским приветом к Вам бывший ученик Пётр.

Решил написать Вам письмо, но не знаю, удобно это или нет. Но всё же пишу. Я, как вы уже знаете, зачислен в Омское высшее танковое командное ордена Красной Звезды училище. Экзамены сдал, по сравнению со школьными плохо. Две тройки и две четверки. Но здесь смотрят на аттестат, а он у меня, можно сказать, хороший. Со второго сентября начинаются занятия. Опять придется учить. Здесь мне всё нравится, и я решил браться за учёбу с первого дня. Кто хорошо учится, того отпускают домой в отпуск зимой. Если постараюсь, то приеду. Раиса Викторовна, я Вас очень прошу, если Вас это не затруднит, пожалуйста, напишите мне, что известно о моих одноклассниках и где они. Ира в Джамбуле поступала в педучилище, сочинение завалила, получила два. Работает в больнице. Погода у нас стоит уже прохладная. Часто крапает дождь мелкий-мелкий.

Буду заканчивать. Да, напишите, какой у Вас сейчас класс!

До свидания.

Жду ответа.

1.09.74 год

Мой адрес

Г. Омск-98

ОВТКУ–«К»

Смирновский П. И.

***

В одном из писем была приписка: «Привет Марине».

Ах, всю жизнь эти письма хранились…

А за его жизнью параллельно следила с явным и тайным восхищением.

Петька приезжал и дружил с одноклассницей, по приезду однажды увидел ее с ребенком, неудачное замужество. Развод. Не дождалась Любонька.

Обиду, тоску и ревность не показывал. Привел к городской тётке в дом, как будущую невесту переспал и бросил, уехав надолго.

Всё это Марина узнавала через его мать.

Один раз он хотел проводить, но зная о его характере и его похождениях, не поверила ему. Не хотела быть однодневкой, не рискнула испортить мечту свою пошлостью таких мимолётных встреч. Молодые люди были в отпуске — он и она. Разъезжались: он в Омск, а она в Ленинград.

А потом был Афганистан, и его друга привезли в Черном тюльпане…

Погиб Несков Вовка… Нам сказали: «Погиб на учениях». Но молва народная скорбно передавала из уст в уста: «На войне погиб». Гроб закрытый. Марина плакала тогда, сидя над письмом в Ленинграде. Вместе с ним привезли и альбом с фотографиями одноклассницы Галины. Единственная любовь. Платоническая.

Приехал Петька домой и женился на ней. Сказал матери: «Любовь друга, это святое. Что она будет одна или с другим. Лучше со мной».

Это была тихая, скромная девочка с огромной волнистой косой. С нежными, влажными глазами, открытыми и красивыми, обрамленными длинными ресницами. А потом отправили их в Германию. Служил там… и семья там же жила, дальше след терялся. Но однажды к тете Наде приехала в город тетя Валя — мать Петра, привезла фото и ждала Марину на встречу. Звала. Что она хотела ей сказать, неизвестно. А так не хотелось ей говорить о своей жизни, не очень сложившейся на тот момент. Так и не встретились, а фото Марине передали… Свадьба, дети, жизнь его… вся, как на ладони.

Стихи… писала стихи…

Призрачное синево

Вся распахнутая как летом,

Море целое легло,

И сегодня в белое одето

Призрачное синево.

Этот серебряный снег,

Он меня в вальсе кружит,

Чудится чистый смех.

Что-то в себе он таит.

Снег своей слепит красой.

Ну-ка песню свою мне спой,

И с ума сведи всю планету,

Ничего лучше снега нету.

Я купаюсь в снегу как ванне.

Запрягу собаку в сани,

И помчусь я ветру навстречу

И тебя в этот миг замечу.

***

Новый Ленинградский день. Проснулась от громкого гимна, стряхнув сны и раздумья, подумала, пора на работу за кисти и краски — художница! В общем, скоро малярам выдали командировочные. Оставалось несколько дней до отъезда на БАМ, и она взялась читать Мишин дневник.

МОРСКОЙ ДНЕВНИК

После обеда нас повезли в Русский музей. Раньше я никогда не видел настоящих полотен художников, только репродукции. Сцены античной жизни. Обнаженные боги. Брюллов. Полуобнаженные вакханки. Айвазовский. Его картины изумительны, сколько в них света. Вода колется! Я, подсвеченный изнутри, попал на выставку Рериха и Куинджи… В его полотнах — природа. Стоял, смотрел и вспоминал дом. Столько нахлынуло.

Поспорил с одной девчонкой. Речь шла о картине Куинджи «Ночь над Днепром». Я прошелся томно о горизонте и светотенях и неожиданно нарвался на комплимент. После Рериха долго искал ее по всем залам, но не нашел! Меня поразили ее слова: «Вот приедешь сюда, посмотришь, постоишь, и хочется самой за кисти взяться и что-нибудь нарисовать!»

Я спросил тогда:

— Вы что, художница?

Она ответила:

— Нет. Я ни разу не бралась за кисти и карандаши.

Я тогда подумал: «А что, если самому?», — но тут же убил эту мысль в зародыше.

Товарищи купили билет на концерт ансамбля «Но. То. Цо». Лишний билет вручили мне. После Русского музея хотелось петь. Купил мороженое. Побрел на остановку трамвая, который довез меня до дворца «Юбилейный». Рядом была мусульманская мечеть. Я подошел, поднялся к решетке и стал вглядываться сквозь вечерний сумрак в великолепную мозаику и кованые (литые) двери, не забывая слизывать таявшее мороженое. С каждым глотком нервная дрожь пронзала меня. Вся мечеть была довольно красива с синими куполами и минаретами.

Случайно оглянулся. В поле зрения попала проходящая женская фигурка. Это была закутанная в платок и держащая сверток в руках девушка. Лица не разглядел, но тем не менее бодро спросил:

— Девушка, вы случайно не знаете историю этой мечети?

Она повернулась и тихо сказала:

— Историю не знаю, а есть мороженое здесь нельзя!

Сказав эти слова, странно прозвучавшие для меня, она повернулась и продолжила свой путь.

— Но почему? — закричал я, — объясните!

Но она скрылась за углом. Пожав плечами, я попрыгал на месте, сделал ряд движений, согревающих кровь, и принялся снова за мороженое и за прерванный осмотр. Так прошло несколько минут, нужного трамвая всё не было. Тут я опять увидел эту девушку. Она стояла за спиной и, как только я случайно повернулся, сказала… Что она сказала, я не напишу, это была длинная нотация. Виноватым я себя не чувствовал. Прошелся в ответ по поводу ее вероятного настроения, сомнений верующего и ее собственных грехопадений.

«С виду — татарка», — подумал я, и впоследствии узнал, что не ошибся. Симпатичное строгое лицо, черные глаза и волосы, немного курносый нос (она потом сказала, что в этом виноваты мы, русские). Рост — чуть выше среднего.

Потом мы шли вместе пешком. Она взялась проводить меня до «Юбилейного» и довольно серьезно слушала меня, смотря снизу-вверх. Я начал трепаться. Я довольно точно угадал, где она учится. Плавно перешли на ее житьё-бытьё, потом нам попался буфет — выпили кофе и закусили ватрушками из ее свертка. Пошли в кинотеатр «Титан», купили билеты на дрянной фильм «Северная рапсодия».

Потом медленно шли по Невскому проспекту мимо Адмиралтейства (там были танцы, но в основном для курсантов морского училища), побрели по мосту на Васильевский остров до ее общежития. Разговаривали о передаче КВН. Я делился своими запомнившимися веселыми сценками оттуда, она — своими. Оказалось, что учится она в Академии имени Жданова на факультете восточных языков. У общежития она поблагодарила меня за приятный вечер, подарила значок «Олень — Серебряное копытце».

Видно было, что она хотела бы продолжить знакомство, обменявшись адресами, но внутренний мой голос погрустил, что это ни к чему. У ее подъезда стояли африканцы. Я молча ушел в туман.

9 ноября

Последний день в Ленинграде. Встал с хмурым настроением. Уезжать не хотелось. Вся наша группа выглядела так же. В столовой немного развеселись. В музее Этнографии была выставка Казаряна «Мир в иллюминаторе». Интересно, но быстро надоедает. Работы были типа: Чарли Чаплин в игольном ушке, зоопарк в конском волосе, и прочее…

Вышел на Садовую, прошелся по Гостиному двору. Шел и думал об увиденном, в глазах стояла картина «Богородица». Звездная ночь, снег, и она держит младенца на руках. Лицо ее. Да! Тут и мать, и женщина любящая, и что-то от мечты, одновременно и упрек, и несгибаемость. Это надо увидеть, описать нельзя. Я шел по Гостиному двору. Возникали кучки людей, спорили, покупали что-то и исчезали. Купил и я несколько пластинок и думал, думал о своих впечатлениях.

Между прочим, в Эрмитаже я ничего не ощущал — ходил, смотрел, болела голова от этого великолепия. Чуждо мне всё это, не доходило это разнообразие.

А вот Исаакиевский собор поразил своим золотом. А витражи… В годы войны четвертая часть из них была выбита взрывной волной. Мастерская реставрация восполнила пробелы. Здесь работали лучшие мастера! Вспоминаю, как я полез наверх, под купол Исаакия. Холод, ветер, о котором предупреждала гид, встретили меня наверху. Поднимаясь по винтовой лестнице, стукнулся я головой о косяк. Голоса — внизу. Круговая галерея — наверху. Видуха Питера! Ангелы по бокам огромные, зеленые (медный окисел), вверх торчит головной купол. Из динамика льется речь об истории Исаакия, всё это задержало меня.

Надо было ехать на вокзал. Я вышел из Гостиного двора, встретил пацанов, еще раз побродили по городу и поехали в гостиницу и на вокзал. Сфотографировались в пятиминутке, но я выбросил в урну эти фотки. Поезд стоял на путях, мы немного опаздывали, но успели забежать в последний вагон. Купе были теплые. Сели рядышком с пацанами и девчонкой и играли в карты. Я заболел, чувствовал температуру. С этой девчонкой я дальше играл в очко, целовался и тому подобное. Обещала писать.

В Москве — снег, грязь, слякоть. Некоторые поехали бродить по Москве. Распрощавшись с пацанами, я уехал в Ейск, вырвав последний билет за 2 рубля 50 копеек из кассы и у возмущенной очереди. Из Ейска уехал на автобусе в Горячий Ключ к Даскаловым. Посчитал финансы, купил по шоколадке Сережке и Ирке.

В Горячем Ключе дождя не было, была гроза. Купил билет обратно в Краснодар на завтра. Пошел по темноте к Даскаловым. Шел и перед моим взором уставшего путника возникала Мария Александровна, потом ее кухня и разнообразная снедь. Опасался — вдруг ее дома не будет… Кто меня напоит чаем и снабдит новостями? Может, винцо иль самогонка у края стола стоят. Люблю хорошее домашнее винцо, есть слабость. Баньку предвкушаю.

Прихожу — всё осуществляется. Сережа принес проигрыватель, слушаем пластинки, тётя Маруся смотрит телевизор. Сплю до просыпа.

***

Марина вновь и вновь перечитывала интересные места, дневник был наполнен мыслями близкого человека, выросшего вместе с ней и носившего ее на руках.

Миша учил ее первым женским хитростям:

— Марин, когда фотографируешься, распускай губы, не поджимай лицо, поворачивай в три четверти вправо или влево, слегка приподнимая.

Миша был отличным фотографом.

Как-то он увидел, что у нее нет дамской сумочки, ахнул:

— Что такое? У тебя должна быть сумка! В сумке — косметичка, зеркало, расческа, помада и прочие женские предметы. Это обязательно!

Она была еще школьницей и о сумке не думала. Куда с сумкой по совхозу ходить?

Он приезжал в «Пермский» совхоз всегда с подарками. Дети выстраивались в очередь, и он раздавал первые невиданные раньше жвачки в пластинках — абрикосовые, апельсиновые, малиновые. Привозил в маленьких бутылках «Пепси-Колу», шипучую, вкусную, и говорил, что секрет этого напитка не разглашается иностранными фирмами.

Вся новая музыка еще на виниловых дисках была доставлена в дом не единожды. Однажды Марина поставила утюг на журнал «Кругозор» А там песня на синей круглой гнущейся тонкой пластинке «Как прекрасен этот мир»! Как она плакала! Пластинка была безнадежно испорчена. Миша не забывал такие вещи, в следующий раз он привез эту пластинку.

Марина скучала и думала о своем брате всегда с теплом и душной сердцу памятью.

Как он смеялся над ее дневником! Ведь он же и научил ее вести дневник. В домашнем дневнике было написано: «Подъем 8:30. Школа 9:00 — 13:30. Обед. Чарльз Диккенс — 15 минут. Прогулка с Мариной один час. Волейбол — один час. 9:00 –12:00 уроки».

Вот над этим Чарльзом Диккенсом с его пятнадцати минутами он ржал, как конь, молодецким смехом. Писал на полях ее стихотворной тетради сатирические стихи, тем самым указывая на ее оплошности. А самым смешным ему казалось, что у его тринадцатилетней сестры настольной книгой являются анекдоты Декамерона. Марина обижалась, плакала, ругалась, но проходило время, и жесткие уроки Мишиного воспитания давали плоды, а это дорогого стоило.

ШКОЛЬНЫЕ ПИСЬМА

Между прочим, она нашла в этой же тумбочке и свои письма школьные к брату. Он их хранил… это был последний школьный год… в письмах…



Письмо — фантазия на тему: Осень!

Здравствуй, братец-кролик, в синем море, Миша!

Твоё письмо северное, со льдинкой, получили, а получив, еле отодрали от изгороди, так как всё-таки оно снежное и чуточку мокрое. Видно, ты там уже немножечко разочаровался. Стремился, стремился к чему-то, и вдруг принесло тебя к твоей мечте буднично и даже неожиданно, по-моему.

Интересно, чему ты там первый раз удивился? Самый первый? И как тебе город? Меня твое письмо не удовлетворило, сухое, как осень. Нет-нет, строчки мокрые, а слова сухие.

Подумать только, эта сухая без единого дождя, с засохшими прямо на деревьях листьями осень — последняя школьная осень в моей жизни. Я еще не успела пожить, а уже есть последние мгновения.

Я вчера ездила на велике (захватила вооруженным путем у Витьки).

В Большой лесок. Поехала, нет, я сейчас рассказываю и упаду со стула. Повторяю, доехала до него и вернулась, так и не заехав в сам лес. Просто я дала себе слово — доехать. Даже разозлилась на себя, ничего вокруг не видела, устала, ветер встречный, да и побаивалась, но решила назло себе, не заеду в лес, чтобы другой раз неповадно было ехать шесть км… или больше?

Потом успокоилась, ехала и ехала. Степь меня всегда удивляет. Я вообще последние дни допоздна в степи. Даже благодарна несчастной корове, которую ищу постоянно. С нашей коровой у меня развивается смекалка, наблюдательность и еще чёрте-что. Она уходит туда, где Макар телят не пас. Каждый день в новое место, на одном и том же участке. Я плутаю в комбайнах, обломках, каких-то ящиков древних машин, и у меня вырабатывается инстинкт сыщика, который всю жизнь ловит преступников, условный рефлекс на такие дела.

Ты когда-нибудь видел розовую степь, сиреневый посёлок, красное озеро и в небе такую рваную дыру, кровавую по краям, а из нее мощный луч света!

Да, ты много теряешь.

Или, например, коней, которые пасутся среди трав, совершенно сухих, но это уже проза степи. Мои собаки стали меня охранять. Я хожу с ними, так что ко мне много претензий от вредных людей всегда чем-то недовольных.

Я называю сейчас осень, желтая пора.

Кот Филя передает рыжий осенний привет, и Таня тоже, наша отличница схватила двойку и влюбилась в «глупого» мальчишку.

За сим пока… твоя Marina



Эпизоды

Здравствуй, Миша!

Написала тебе письмо и выпал снег с дождём! Представляешь? Важная новость, как не написать, переписала и поставила во главу.

Холод, ветер, слякоть. Где сухие былые времена осени?

Сижу, думаю о чём-то. Веревочка жизни вьётся. Идёт урок литературы. Ирина списывает домашнее задание по алгебре, и кажется, списала. Проходим А. Блока

«А я ножичком полосну, полосну».

В голове витают желтые круги с белыми пятнышками.

«Ветер, ветер, во всём белом свете!» А. Блок

Дома

Фильку погладишь, и он наэлектризовывается.

Зову его. Эх, ты мой наэлектризованный кот!

От Ирины большой казахстанский привет!

Вместе со звонком на перемену врывается шум и гам. Меня зовут, тормошат, рассказывают новости — это Таня с многочисленными подружками. Ухожу, оставляю письмо на парте, на авось, никто не тронет.

А. Блок

«Уж не мечтать о нежности, о славе,

Все миновалось, молодость прошла,

Твое лицо в его простой оправе

Своей рукой убрал я со стола».

Кончилось письмо

Нет, оно только начинается.

Удивительная погода.

Хочется любить всех людей.

Погода не устраивает всех, кроме меня и нашей двоюродной сестренки Татьяны.

А стоило нам выйти и заходить совсем не хочется.

Ветер бьёт в лицо, хлестнёт мокрым снегом, щёки горят.

Мне хочется прыгать — прыгаю, бежать — бегу. Зову своих собак. Барин летит на зов, и мы несёмся за позёмкой, обгоняя друг друга.

Снег, снег, снег…



Здрасьте, Михаил Иваныч!

Здрасьте, вполне рабочий человек, морской волк, радист и, в конце концов, брат.



Наконец-то выдалась минутка написать Вам маленькое (большое не хочу, так как маленькое — это у меня стандарт, лучше напишу три письма, чем одно большое, не то мысли путаются), итак, повторяю, маленькое письмецо, в котором сообщаю о головокружительной встрече Нового года. О пире, где я была мёд, пиво пила, по щекам текло, а в рот не попало. Собирались в посёлке Белоглинка всем классом, сначала в клубе, где была большая ёлка, огоньки, Дедушка Мороз с молодым юным лицом и немного уставшая подвыпившая Снегурочка, лет за тридцать. Танцевали, мальчики ломались под «Битлз», медляки их не интересуют, но поглядывают алчно на девчат, вышли большой толпой и побрели по темной улице и задворкам чужого неосвещённого посёлка. Собирались в маленьком домике у одной девчонки — одноклассницы Галки, сразу стало тесно от такого количества народа. Все шумели, смеялись, музыка, вино, шампанское. Танцевали большой кучей. Некоторые уже имеют поклонников, но в основном все дружно и хорошо проводят время. А более ничего. Сейчас сижу дома одна, на голове бигуди-тряпочки с бумажечками. Почему? Как же ты сразу не догадался? Потому что сегодня суббота, и в клубе, предполагаю, ты знаешь, ТАНЦЫ!

За мной бегает один пацан, (с армии пришел), но он не знает, как я быстро убегаю, так что он меня еще не догнал. Продолжаю, сижу одна. Мамы и «папы» нет, или папы номер два. Все разъехались кто куда. Уехали на свадьбу… в город.

До скорого свидания.

Marina

Р.S. Продолжение следует…



Здравствуй, повелитель морской стихии и ветреных девчонок!

Опять мы занимаемся в биологическом кабинете. Интересно то, что в биологическом кабинете мне приходят в голову разные балдёжные вещи. Сижу смотрю на раскрашенный горшок и думу думаю. Тринадцатое несчастливое число больно щелкнуло меня по носу, получила первую тройку в этой четверти по алгебре, и штук десять замечаний. Со зла острила и жаль, что моими остротами нельзя порезаться. Немного об Ирине. Она находится в истерическом состоянии, дело в том, что какой-то лошак, на первой парте, мотает головой, не дает ей списывать с доски драгоценную теорему (дописываю письмо на алгебре).

На уроке

Логарифмы,

Словно рифы,

Словно рифмы

В два стиха.

Загорелась,

Заалела,

Синекрылая

строка.

Я дипломатично ему шепчу: «Молодой человек спрячьте свой кочан под мышку». Довольно известная фраза., тем не менее повлияла на него, и Ирина дописала теорему спокойно.

Ну да ладно, прочь все мысли о школе. (Не беспокойся, они и тебе и мне еще надоедят).

О свадьбе хочешь узнать?

Мамочка приехала со свадьбы не очень довольная. Даже жалко ее стало. Дядя Боря сломал ногу. Как? А вот как. Хотел на ноге покатать тетю Валю, вместе со стулом. До сих пор доказывает, что она сама виновата была. Тетя Надя очень довольная, лихо отплясывала и на стуле, и на танцполе, всех хороводила и привезла массу смешных рассказиков.

Вот и всё новости. Пока.

Марина

Пиши чаще…



Гип-гип Ура! Великому мореплавателю!

Здравствуй, дражайший брат!

Первый день после каникул идет неплохо. Все шумят, иногда даже становится страшно, как бы плафон сверху не упал. Сижу думаю, если плафон упадёт мне на голову, может, сделаю открытие или, на худой конец, изреку какую-нибудь мысль. На всякий случай пересаживаюсь, в конце концов плафон не Ньютоново яблоко.

Сейчас идёт английский язык, в классе одни девочки. Галина Сариевна кричит: «Не сплетничайте». Девчонки, увлёкшись, продолжают. Для порядка делает замечание и мне, не реагирую. Я в курсе событий в классе. Мне не трудно переключиться на урок.

You met the new year (Как ты встретил Новый год?)

Сонная Ирина передает тебе привет…

Что я и делаю. Это последний урок. После чего мы будем мыть полы в классе. Нам сказали, что мы сегодня дежурные, как мы оказались ими, не знаю.

Ну вот и всё.

Проинформировала обо всём. Да, как думаешь, можно кого-нибудь сфотографировать без фотоаппарата? Я попробовала, Ирину сфоткать, не вышло. Она немного посмеялась. Встречается с парнем. Даже жениться после школы хотят. Гена. (Ой, нельзя говорить, тьфу, тьфу сглазить можно)

Может, знаешь? Может, с помощью чёрной магии?

Ноу до, ладно…

До свидания.

Marina



Здравствуй, Мишун!

Получили от тебя письмо. Живём!

Поздравляю тебя с Восьмым марта и прочими весенне-зимними днями. Сижу ем с рыженьким Филенькой, рыженький борщик, так что читай, завидуй. В воскресенье, всё бросив, в стремительном броске ускакала на лыжах. Во поле стояла дождевая установка с наипризрачным названием «Фрегат». Я ее с близкого расстояния не видела раньше, сейчас побросав лыжи, часа два лазила по ее мачтам, почувствовав себя матросом. Невдалеке показались и проплыли три фигуры с ружьями, я подняла паруса и смоталась на крышу полуразрушенного птичника, облюбовав там наблюдательный пункт. Ружья скрылись за горизонтом, никак не проявив своих возможностей, наверное, такая дичь, как я, им не по зубам (или не по вкусу). Покатавшись еще в нормальном темпе, закончила не совсем нормально, сломала одну лыжину, прямо у самого дома и закончила плаванье, приплыв с одной мачтой. Солнышко уже зеленеет, но до травки еще далеко, зато близко до экзаменов.

Это видно по учителям, которые начинают возбуждаться после зимних дней, но ученики пока в спячке, вероятно, для пробуждения нужна электрическая дуга вместо тёплого солнышка. Сегодня на перемене устроили конкурс на лучшее четверостишие о весне, сочиняли всем классом, и продолжали сочинять на контрольной по алгебре, перекидываясь записочками. Самое лучшее получилось о пирожках!

Твои фотографии — чудо! За них большое АПЧХИ!

Спасибо. Письма твои читаю сверху-вниз, снизу-вверх, сбоку и вверх ногами (потом меняемся листами и положениями, я верх ногами). А не отвечаю на вопросы из-за некоторой рассеянности. Кстати, о пёсике. Он бегал, бегает и стал к тому же лаять, мотая хвостом, ушами и пр… Саня не приходил, а кому-нибудь чемодан я не отдавала.

Ну вот, пока и всё.

Приветы твои еще не всем передала, не было возможности, так что извини-подвинься.

До свидания!

Машу одной лыжней, ой, крылом…



Письмо №1

23 марта 1976 года — конца первого месяца царства Весны.

Письмо Вам отъ Нас.

Приветствую Вас, гонец наш и сынъ, о, Михаил!

Пишет повелительница Луны о, Марина и повелитель Солнца о, Виктор!

Мы пишем из страны Заходящего Солнца, в страну Восходящего Солнца.

Мы все живы и здоровы, чего и Вам желаем. Извини, что долго не писали. Некогда. Весна действует, не усидишь за письмом.

ДА, а кто такой Великий и Могущественный Ту Маров?

Мы, невежи, и его не знаем, у нас здесь другие Боги.

Например, Бог Русского языка, он живет в нашем доме кругом, а ты его уже забыл?

У нас всё в норме. Настроение отличное, погода, как тебе сказать, грязь кругом, а над нею светит солнце.

Хожу в клуб, даже на вечерние сеансы, нам разрешают по субботам. К дяде Боре приехал племянник с Украины, Вова, нашего возраста примерно, нам интересно и весело всем вместе. Ваших вижу мало, Вайтюк да Ракитину. Папа купил мне на Восьмое марта часы! Наручные часики были моей мечтой, у многих уже есть, а Витеньке велосипед «Урал». Ура!

До свидания, твоя сестра Марина.



Письмо №2

Здравствуй, Михаил!

У нас всё хорошо. Экзамены на носу. Ходили на консультацию, к маме. Погода отличная, тянет на улицу. В школе кружок открыли ЮДМ — юный друг милиции. Теперь после девяти гулять нельзя. А еще кружок «Эстетика», ведет Нелля Андреевна Рыжова, несравненная учительница! Мы ее любим без памяти и за эстетику, и за ее доброту, и ласковую улыбку.

Кино показывают мало. Читаю Марка Твена и Джека Лондона, ты всё это читал. У тебя интереснее жизнь, и я завидую тебе.

Наверное, ты сам как герои этих книг.

До свидания… просил два письма… вот… получай.

Marina



4 апреля 1976

Дорогой Миша, здравствуй!

Как всегда, начинаю свое письмо, чтоб закончить (вовремя).

Лирическое отступление.

«Дождем пролился смех на землю

И вырос в маковом саду.

Боюсь, чтоб к радости, веселью,

Вдруг, не накликать мне беду».

Итак, продолжаю.

Кончается, или подходит к концу, к какому я не знаю, первая часть моей жизни. Всё, что было до экзаменов, и все, что будет после экзаменов, и конечно, сами экзамены. Напутствие от тебя получила, довольно утешительное, жить можно. Двоек нахватала. Пока одно учу, на другой предмет времени не хватает.

Не в силах изменить своим привычкам, бегаю в кино и на консультации.

Лирическое отступление:

«Но с неба стих не упадёт,

Решенье сразу не придет,

Весны цветенье — вот краса,

Земных творений чудеса!»

Посылки твои получили. Твою «Антологию» живьём съели.

Спасибо несказанное.

Из-за свитера разгорелись страсти. Я нарочно, конечно, отбирала его у Витеньки, потом милостиво разрешила взять. Он весь светится и ходит очень довольный. Весь красный, обгорелый, оттеняет лицо белый свитер. Мажется присланным китовым жиром.

У Вайтюка мать довольная, материю забрала, ждет Санька, потом разберутся. Выхожу из ворот — мальчишка стоит. Раису Викторовну спрашивает. Преподносит огромный букет тюльпанов. Красные, оранжевые, белые. Чудо маленькое! Транзистор орёт, что-то бесподобное. Ночью с ним хорошо по улицам ходить после кино.

Ну вот и всё. Привет от собак, кошек, обрастают шерстью и жиром.

Вот, пожалуй, и всё. Пока, до свидания, Марина!



Здравствуй, Миша!

Сидим с Иринкой как на иголках, а урок идёт в относительном спокойствии. Сегодня молодежный вечер в клубе! Играют одни эстрадные песни, поёт только одна молодёжь, а в заключении танцы. Ирина без конца дёргает за рукав школьной формы, шепчет, радостно закатывая глаза, и я иногда боюсь, как бы от радости с ней что-нибудь не случилось. Учитель видно разделил моё мнение и сделал ей очередное замечание. Я, как всегда, отвечаю за нее, и урок продолжается в том же темпе.

У нас всё пока по-прежнему, только меньше визитов, но скоро говорят, всё снова возобновится и шорохи директора и проверяющих за спиной, и напряжение удвоится. Гроза стихла только на время, и мы расправили плечики. А в доме появился телёнок Февраль. Так, вообще, симпатичный на мордочку, но судя лужам под ногами у нас в доме, не хватает только птичек, и можно считать апрель начинается… Мы с котом Филей не теряемся, уплетаем молоко. Филимон окреп, блаженно мурлыкает, спит, и не очень любит, когда его тревожат, но Февраль тоже хочет спать с нами и пытается запрыгнуть на кровать. Пока не выходит. Вот и все новости.

До свидания, твой воспитанник и поклонник твоих идей… Марина.

P.S. На твои деньги купили дорогущей материи — кримплен, и заказали, и сшили выпускное белое платье.



17 июня 1976 года

Здравствуй, Миха!

Пишу со штампом, хочу, чтоб ты проникся духом школы.

Вот печаль! Я умудрилась написать письмо тебе на экзамене по литературе, мальчишки сумели вынести это письмо с экзаменационной скамьи.

Ну вот и всё! Отзвенел последний звонок, как гром среди ясного неба, от которого осталась одна фотография.

Некоторые пытались напиться, но ничего не вышло. В основном стояли довольные, шумели в последний раз. Нам пытались дать напутствие, говорила и мама, ее речь я знала наизусть (дома она готовилась). Сейчас уже ничего не помню, а открыла дневник и сразу всё сначала:

«Отзвенел последний звонок. Его музыка известна каждому, ее понимают все». Сразу видно, только при большом волнении могла я написать такое. «Сколько слов нам сказали. Линейка, хоть и говорят, что торжественная, — обычная, любимая, последняя, а главное — школьная линейка».

Теперь вспоминаю, что был ослепительный яркий день и холодный ветер — необычный день, необычная линейка.

Прочитала дневник перед экзаменами, записала: «Экзамены — это грозное облако, к которому нужно готовить зонт».

В эти дни начали сохнуть свежепосаженные поля, и вдруг нежданно-негаданно прошли дожди. Интересно, это ведь я угадала, что надо готовить зонт и в прямом и в переносном смысле.

А экзамены сдавать интересно? (приходят вопросы в голову, особенно, когда сдашь).

Шпаргалки. Вот бич школ. Где только их не прячут ученики, пришивают, прилаживают, кладут под резиночки и даже фотографируют. Что только не выдумывают, чтоб пронести и попользоваться. У нас из Пединститута пронесли на экзамены тридцать мини-сочинений!

После сдачи экзамена по литературе, ходили с Витенькой на новый пруд.

О! Пруд — изумруд!

Заливчик там чудо. Тебе, видавшему виды, может, и мал, и плох бы показался. А для нас это мини-обрывы, мини-скалы… мини-море. Чувствовала себя в этакой тарелке. Действительно, озеро похоже на глубокое блюдце с молоком, вода песочная. Ныряли, оказывается, я нырять как следует не умею, да и страшно. С нетерпения отбила себе живот, но со зла научилась нырять с высоты. Жаль, на стихи не остаётся времени, они меня умиротворяют. Ну вот пока и всё.

А в Ленинград я всё-таки хочу поехать, не отговаривай.

А если ты против, поеду в Ейск, в твой техникум поступать. Девочки послали туда письма, и им пришел положительный ответ.

До свидания, твоя сестра Марина!

Маленький экспромт:

Брату

Снимайте шляпки, дамы,

И Евы, и Адамы,

Я ж падаю на колени

Пред вами мой добрый гений.

P.S. Святая Мария египетская являлась покровительницей кающихся женщин.

Покровителем Военно-Воздушных сил является Михаил (кажется, архангел, архистратиг). Покровителем Военно-Морских сил провозглашен Николай (кажется, угодник).,отчим наш.



Так что семейство у нас святое.

***

Боже, как далёко я была от веры и Бога и как близко …и прочесть об этом негде и научиться негде!

Остальное оставила на потом.