Гаар

Песок и сухой бурьян хрустели под ногами, пока я пробирался к дому, оставив машину на разбитой заброшенной дороге. От ворот остались только столбы, покосившаяся калитка висела на одной ржавой петле, забор беззубо щерился остатками выломанных штакетин.
За последние полчаса эта картина стала привычной: весь некогда уютный и обжитый поселок казался давно покинутым жителями. Складывалось ощущение, что двадцать лет назад вслед за нашей семьей уехали отсюда и все остальные. Я поежился, вспомнив, как бойкая девчушка на заправке, у которой я уточнял дорогу, хмурилась и отговаривала ехать – место, дескать, безлюдное, да и слухи о нем недобрые ходят.
Во дворе валялись обломки штакетин и сухие ветки. На перекошенном выцветшем крыльце вылизывался тощий серый кот, который сиганул в кусты, стоило мне подойти ближе. Я замер, не в силах ступить на крыльцо. Сердце словно стиснула невидимая рука, к горлу подкатил ком. Детские воспоминания, которые я так долго прятал от себя, вдруг пробили защитный барьер, ожили и заполонили меня. Я смотрел на грязные стены с облупившейся штукатуркой, черные провалы окон, остатки террасы и словно наяву видел выбеленые стены, увитые диким виноградом, красно-коричневую крышу с белым фронтоном, мамины любимые разноцветные циннии на клумбах и папино кресло-качалку на террасе. Мы с Жанной всегда в шутку боролись за место на этом кресле, но в итоге все равно оказывались на нем вдвоем. 
Жанна… Моя семилетняя сестра-двойняшка пропала двадцать лет назад, исчезла ночью из собственной комнаты. Я спал через стенку, мама и папа в комнате напротив. Но никто из нас в ту ночь ничего не слышал. В комнате Жанны не обнаружили признаков борьбы, ее одежда вся была на месте, не было только пижамы, в которой она ложилась спать. Милой такой пижамы, с розовыми котятами…
Дыхание перехватило, сердце сжалось сильнее. Захотелось развернуться и бежать отсюда. Дрожащими руками я пригладил волосы и глубоко вздохнул несколько раз, успокаиваясь. Нельзя. Нужно зайти в дом, принять воспоминания. Мой психотерапевт предупреждала, что будет нелегко. Но сделать это было нужно, чтобы получить шанс избавиться от снов, мучивших меня каждую ночь уже полгода. В них Жанна снилась мне взрослой, похожей на маму. Каждый раз нас разделяла невидимая перегородка, сестра тянулась ко мне, кричала что-то. Каждый раз я просыпался задыхаясь, не в силах вынести боли и отчаяния в ее глазах. И не в силах вспомнить, что именно она кричала.
Я поднялся по скрипучим ступеням и потянул на себя входную дверь. Неожиданно она легко поддалась, впуская меня в полутемный коридор со следами разрухи. Сорванные обои, выломанные в некоторых местах доски пола, осколки разбитого зеркала на пыльной обшарпанной тумбе - изнутри дом тоже выглядел так, будто пострадал от нашествия вандалов. Глядя на это, я почему-то испытал облегчение. «Это не наш дом», - пульсировало в голове в такт усиливающейся ломоте в висках. Можно было разворачиваться и уходить, но... Мне нужно было открыть еще одну дверь, нужно было увидеть комнату сестры.
Толкнув дверь со следами облупившейся белой краски, я шагнул в полутемную комнату и оторопел: разруха и запустение обошли ее стороной. Если бы не толстый слой пыли на полу и мебели и не затхлый воздух, можно было подумать, что хозяева вышли на минуту и вот-вот вернутся. Я судорожно вздохнул и огляделся. Оконные шторы были задернуты, слабо пропуская дневной свет. Полумрак скрывал следы запустения, на сером диванчике лежал аккуратно свернутый клетчатый плед. Прямо над диванчиком на полках расположились мягкие игрушки сестры.
Комок вновь подступил к горлу. Я вспомнил, как искренне она радовалась каждой новой игрушке, как любовно собирала свою коллекцию. Чаще всего их привозил дядя, который был моряком дальнего плавания. Его подарки жили на отдельной полке, которую мы называли «дом для иностранцев». Припорошенные пылью и временем, они по-прежнему были здесь: милый слоненок из Индии, норвежский тролль, сфинкс, японская белая кошка с розовым бантом, мишка Тедди, крокодил, плюшевый удав, странный серый заяц с разноцветными глазами – голубым и красным…
Глазам стало горячо, я отвернулся. Голова закружилась, виски заломило сильнее. Призраки прошлого обступали меня, не давая вырваться. Я отошел от диванчика, подошел к кровати сестры и без сил опустился на пыльное покрывало. Словно наяву увидел ее, семилетнюю: лукавая улыбка, ямочки на щеках, задорный смех. Жанна родилась на две минуты позже меня, поэтому я с детства ощущал себя старшим, защитником. Родители смеялись и говорили, что мы поделили пополам степенность и беззаботность. Я всегда был скуп на эмоции, вдумчив. А она была светом, солнцем, щедро дарившим тепло всем вокруг, и смягчающим мою сдержанность.
Дрожащей рукой я провел по покрывалу, смахивая пыль на пол. На этой кровати вечером, перед тем как сестра пропала, папа читал нам сказку. Это была традиция: он всегда читал нам на ночь в комнате Жанны, потом обнимал нас обоих одной рукой и шутил: «Всё, мои мышки под мышкой! Пора в норки!». Жанна заворачивалась в одеяло, а мы с папой расходились по своим комнатам, уносили с собой тепло объятий и предвкушение сладких снов. Если бы я знал тогда, что это последний наш вечер…
Сказок и «мышек» больше не было. Через неделю после того, как Жанна исчезла, не стало мамы. У нее было больное сердце, папа увез ее в больницу. Вернулся оттуда другой человек – постаревший за ночь на десяток лет, безмолвный, неприступный. Он молча собрал самое необходимое, посадил меня в машину и увез в город, оставив позади наш дом и нашу жизнь. Отец с тех пор больше не улыбался, не обнимал меня и не читал сказок. Нет, он заботился о том, чтобы у меня была одежда и еда, следил за тем, чтобы я хорошо учился. Но на этом все. Мы просто были соседями по квартире, старательно избегающими друг друга. Иногда мне хотелось подойти к нему, сделать что-то, растормошить, освободить из клетки, в которую он сам себя запер. Но каждый раз мешало гнетущее чувство вины. Я винил себя в том, что не уследил за сестрой, не защитил, не спас. И, подобно отцу, возводил и укреплял внутренние стены, превращая сдержанность в бесстрастность, отчужденность.
Боль и раскаяние, которые я давно заглушил, спрятал от себя самого, обрушились на меня с удвоенной силой. Ком в горле наконец прорвался судорожными рыданиями. Я вцепился в волосы, стараясь остановиться, сдержаться, но слезы лились из глаз, дыхание перехватывало, в глазах темнело…
…Счет времени я потерял. Слезы давно иссякли, но двинуться с места не давало странное оцепенение, ощущение пустоты внутри и… облегчения? Из ступора меня вывел едва слышный шорох за спиной. В комнате стало еще темнее, день клонился к вечеру. Шорох повторился. Я обернулся, полагая, что в дом мог пробраться тот самый кот, встреченный во дворе. Но в комнате было пусто. И все же что-то подсознательно тревожило меня, что-то изменилось. Я поднялся с кровати и подошел к диванчику. Шорох как будто доносился с той стороны. Но ни на диване, ни под ним никого не было.
Мне внезапно стало не по себе в этой пыльном склепе погребенных воспоминаний. Воздух будто сгустился, стало трудно дышать. Бросив последний взгляд на полки с игрушками, я развернулся к двери. И вдруг меня осенило. Вновь обернувшись к полке с «домом для иностранцев» я увидел пустое место, которого там раньше не было. Иноземные звери равнодушно таращились на меня. Плюшевый удав, крокодил… Не хватало зайца с разными глазами. Вздрогнув, я посмотрел на пол. Пусто. «Возможно он упал и закатился куда-то, - успокаивал я себя, подавляя безотчетную дрожь. - Нужно скорее на воздух». Но тут от двери донесся тихий зловещий рык. Краем глаза я уловил движение и замер.
«Рраарр», - раздалось вновь и я почувствовал, как по коже поползли мурашки. Собравшись с духом, медленно повернулся и остолбенел, не веря глазам. В полутьме от двери ко мне резкими скачками двигался тот самый игрушечный заяц с разноцветными глазами – голубым и красным. Он увеличился в размерах, стал примерно с собаку средней величины, его тело преобразилось, передние лапы стали короче задних, как у настоящего зайца. Но морда оставалась той же игрушечной, только глаза превратились в два шара и из плюшевого рта выросли черные клыки. «Может, я сплю?», - мелькнула мысль. В этот момент заяц прыгнул, выпустил короткие серые когти и вцепился в мою одежду передними и задними лапами. Я интуитивно вытянул руки, отталкивая его, но он цепко держался за мои пиджак и джинсы.
Мы замерли: морда зайца оказалась напротив моего лица. Я чувствовал, как лишь тонкий слой одежды отделяет меня от его тупых, но цепких когтей, руки мои ощущали не синтетический мех мягкой игрушки, а настоящую шерсть, но вот тепла живого тела не было. Я сжимал его все крепче, изо всех сил пытаясь оттолкнуть от себя и в то же время ожидая, что он сейчас вцепится своими клыками мне в горло. Но заяц больше не пытался нападать, он пристально смотрел на меня своими разноцветными глазами и глухо рычал, повторяя все быстрее «Рааррррааррррааррррр», срываясь в остервенелый то ли крик, то ли вой. Его глаза увеличивались и вылезали из орбит, превращаясь в два пушистых шара интенсивных красного и голубого цвета, пушинки становились все толще и походили на щупальца актинии. Щупальца удлинялись и, извиваясь, пытались коснуться моего лица, завораживали, вводили в гипнотическое состояние. Я не мог управлять своим телом, не в силах был двинуться с места, и, чувствуя безотчетное отвращение, способен был только отклонять голову как можно дальше назад, избегая прикосновений. Вой смолк, заяц все повторял свое «Рраарр», но уже тише, будто усыпляя, убаюкивая.
Цепенея, теряя себя на грани яви и бессознательного, я вдруг вспомнил свои сны о Жанне. Ее лицо, ее глаза, полные отчаяния, встали передо мной как наяву. Я наконец вспомнил, что именно она кричала мне каждый раз, встряхнулся, уворачиваясь от щупалец и прохрипел в полубеспамятстве: «Гаар! Гаар! Гаар!». Заяц пронзительно заверещал и рухнул на пол, съеживаясь, уменьшаясь в размерах. Щупальца обвивали его, окутывали плотным коконом красно-голубого цвета. «Имя! Он назвал наше имя!» - вдруг взорвался хор детских и взрослых голосов у меня в голове. Невыносимая боль сдавила виски и я потерял сознание.
…Очнулся я, лежа на чем-то мягком. Голова еще болела, но слабо, волнами накатывали дурнота и слабость. Что это было? Сон? Меня передернуло от отвращения: руки до сих пор ощущали холодный мех.
- Жан! Жа-ан! Ты что, заснул на моей кровати? Говорила я тебе, не работай по ночам! Скоро мама с папой приедут, обед уже почти готов. Вставай!
Я обернулся и увидел… Жанну, которая заглядывала в комнату. Взрослую, почти такую же как в моем сне. Карие глаза, стильная стрижка, ямочки на щеках… Она улыбнулась мне и вышла. А я обвел глазами комнату. Светлые занавески, розовый диванчик под полками с мягкими игрушками, блестящий деревянный пол, розовое покрывало – Жанна так и не избавилась от детской любви к розовым оттенкам… Жанна! Это ее комната! Но уже не детская: уютная комната молодой аккуратной женщины. Духи на прикроватной тумбе, мобильный телефон, ноутбук… Что происх…
Я сжал голову руками, пытаясь справиться с лавиной моих (чужих?) воспоминаний. Беззаботное детство, счастливые мама и папа, гости, поездки на море, школа, нам с Жанной вручают аттестаты с отличием. Институт. Работа. Свадьба Жанны. Моя свадьба. Родительский дом, в который мы с сестрой приезжаем каждое лето… Калейдоскоп воспоминаний закружил голову, сводя с ума, потому что я так же отчетливо помнил, как какое-то время назад (какое?) рыдал в пыльной заброшенной комнате, оплакивая погибшую много лет назад сестру. И боролся с монстром, у которого из глаз растут щупальца… 

Год спустя
Я закончил записывать свои воспоминания. Они все бледнее. Возвращаясь к началу написанного, я уже не могу припомнить того, что описывал. Год назад психотерапевт посоветовала мне вести записи, и я подумал, что из этого может получится занятный рассказ. Про монстра, который похищал людей, держал их в каком-то потустороннем мире или другом измерении. Про нашу связь с сестрой, которая помогла ей докричаться до меня во снах, сказать имя существа, которое держало в заточении не только ее, но и других детей и взрослых, проживающих в нашем поселке. Про то, как имя существа позволило сломать барьер, освободить всех и обратить время вспять. А может, создать другую реальность. Кто знает?
Сейчас, после года сеансов психотерапии, я не уверен, что это происходило на самом деле. И согласен с мнением моей большой и любящей (иногда даже чрезмерно) меня семьи: переутомление на работе и дурной сон вызвали нервный срыв. Жанна смеется и говорит, что это всплыли детские страхи: когда нам было семь, дядя привез зайца с разноцветными глазами - голубым и красным. А я невзлюбил эту игрушку и однажды тайком вырвал ему глаза. Что ж, возможно. Вот только почему-то этот эпизод начисто стерся у меня из памяти.
Кошмарный заяц с разными глазами из воображаемой (настоящей?) реальности снится мне все реже. Но каждый раз, просыпаясь в холодном поту, я на всякий случай тихонько шепчу: «Гаар! Гаар! Гаар!».

Иллюстрация создана нейросетью DALL-E