Тебриз

                Т Е Б Р И З 

                Отрывок из романа трилогии               
                                2                «2 5 лет ностальгии  ЧУЖБИНА»



– Только наши ноги ступили на правый берег Аракса, то есть на персидскую землю, как мы заметили бегущих к нам с двух сторон жандармов с оружием наперевес. При виде бегущих вооруженных людей нас охватил ужас. Сбившись в кучку, мы остановились, ожидая участи от быстро окруживших нас военных, лопочущих на языке, доселе нами неслыханном, и жестом рук показывающих, куда нам следует идти. Отец, убедившись, что к нам не применяют насилие и грубость, сказал: «Пойдёмте туда, куда нам указывают. Теперь мы на их земле и обязаны подчиняться приказам военных, а когда отпустят – тогда внутренним законам страны».
Привели нас в маленький дворик, тут же пришёл переводчик, сказал следующее: «Обсыхайте, пока начальник обедает, потом начнёт вас допрашивать. Вон те две двери видите? Пройдите туда, там можно свою одежду выжать, а потом на солнце подсушить, чтобы на допросе не выглядеть мокрыми курицами».
Так Анастасия Антоновна начала своё повествование о том, что происходило, когда они переплыли реку Аракс, являвшуюся границей двух государств – СССР и Персии, – как их встретили и как начала складываться их жизнь.
– Едва-едва мы обсохли, как за нами пришёл переводчик с жандармами, и нас повели на допрос. «Хош омадид дар кешваре фарси», – произнёс сидевший за столом человек; у него, казалось, не голова, а череп, обтянутый тёмной кожей, лишённый какого-либо покрова, только бегающие белки чёрных колючих глаз говорили о том, что это живой человек. После сказанного он повернул кисть правой руки в сторону человека, сидевшего в чалме и белом балахоне, что послужило тому сигналом, разрешавшим перевести сказанное. Последний, поняв жест начальника, тут же перевёл с фарси на русский: «Добро пожаловать в страну Персию!»
«Шома ки гастид, ва черо шома хейли зйад гастид?» – «Кто вы такие и почему вас так много?» – перевёл нам переводчик. «Мы украинцы, это моя семья – я с женой и пятеро детей», – ответил отец. «Назовите свои имена, фамилии, возраст и, в каком городе России родились». Отец сказал переводчику, мол, фамилия у нас у всех одна – Карабут, я и все они. Как бы для уточнения он пальцем обвёл всех, ещё раз подтверждая, все – Карабуты! После сказанного продолжил: «Я, Антон Семёнович, родился в 1885 году под Харьковом, потом переехал в Ростовскую область: занимался крестьянским хозяйством на хуторе Бовин. Считался зажиточным крестьянином, потому перебежал к вам, не желая попасть на каторгу за свою зажиточность».
Едва отец начал произносить свою речь, начальник, повернув голову к сидевшему в углу писарю, показал рукой, чтобы тот всё записывал. Писарь, склонив голову, заскрипел каламом (тростниковое перо специальной заточки, используется в персидской каллиграфии), внимательно слушая каждое слово, переводимое толмачом.
«А я – Карабут Елена Давыдовна, 1887 года, уроженка г. Миллерово; это наши с Антоном дети, которых мы спасаем от каторги», – сказала мама.
Когда настала наша очередь, отец хотел называть нас, начиная с Татьяны, но начальник что-то очень тихо пролепетал толмачу. «Пусть каждый сам себя назовёт, начальник хочет видеть и слышать, все ли дети говорящие», – так толмач перевёл слова говорящего черепа; тот в это время пристально осматривал каждого из нас ещё до того, как начинали говорить.
Первой, как и положено, по старшинству, начала говорить старшая, из сестёр: «Карабут Татьяна Антоновна, одна тысяча девятьсот девятого года рождения, родилась в хуторе Бовин».
Затем поднялась я и дрожащим голосом произнесла: «Карабут Анастасия Антоновна, одна тысяча девятьсот двенадцатого года рождения, хутор Бовин». Не знаю почему, но я боялась этих чужих людей. После меня вставали и назывались остальные: Александра, Геннадий и Иван.
Когда нас всех переписали, начальник, периодически отпивая из маленького стаканчика крепкий чёрный чай, задал следующий вопрос, который от неожиданности отца вверг в замешательство: «А теперь, старший шпион, расскажи, кто тебя заслал к нам и с каким заданием? Кто-то на той стороне хорошо продумал твою будущую деятельность, они твои подрастающие помощники, – показывая пальцем на нас, произнёс он и тут же продолжил: – Давай выкладывай, с кем и когда ты должен встретиться, называй всё подробно, фамилию, имя, адрес, где работает и кто твой связующий – дервиш?»
От неожиданности отец побледнел, заволновался и стал заикаться, повторяя одно и то же по нескольку раз: «Да вы что, какой из меня шпион? Я был зажиточным крестьянином, так как сам много работал и детей заставлял. А бежал сюда от каторги, спасая себя и детей, а вы говорите – шпион. Да какой отец, спасая своих детей от одной каторги, ведёт в другую страну, чтобы отправить на такую же каторгу? Это, как говорят, – хуже не придумаешь. Вы посмотрите, они же языка не знают, чтобы объясниться, да они даже воды попить попросить не могут, – ну и так далее. – Нет, я не шпион, и дети тоже. Мы переплыли границу, дабы просить защиты у вас во имя молодого подрастающего поколения, то есть наших детей».
Начальник ещё приводил много доводов, честно говоря, я уже не помню, так как первый вопрос буквально всем затуманил мозги, матери даже с сердцем стало плохо, а начальник постепенно начал сбавлять натиск под убедительными ответами отца и, в конце концов, сказал: «Все дайте подписку, что не будете заниматься шпионажем, антиправительственной деятельностью и не будете нарушать наших устои и лезть в законы шариата. Но учтите, мы будем следить за вами».
Когда все требования персидской стороны были выполнены, начальник, со слащавой,  улыбкой, наклонился к рядом сидящему толмачу, что-то произнёс тихим голосом; толмач незамедлительно перевёл: «А теперь выверните карманы, чтобы мы увидели их содержимое.
А точнее – с чем вы сюда прибыли, так как мы вас, бездельников, кормить и поить не собираемся, может, дня три вас покормим и подержим в наших апартаментах, а уж потом вам придётся перейти на свои харчи».
Первыми вывернули карманы мальчишки; мы – сёстры, – встав, объяснили, что у нас нет карманов. А когда отец вынул из правого кармана с десяток колец и положил на стол, глаза у начальника заблестели, и он спросил: «Зачем столько колец?» – «Как зачем? Во-первых, здесь каждому члену семьи по кольцу, во-вторых, это наш маленький капитал на первое время, пока мы устроимся на работу». – «То, что вы вывернули из карманов, – это не всё, сейчас мои сотрудники вас обыщут, это для моего спокойствия. Женщины, пройдите в другую комнату, там наша сотрудница, женщина, вас обыщет, а мужчин прямо здесь, в моём присутствии».
Пока мужчин обыскивали, начальник внимательно наблюдал за каждым их движением, в том числе и за мимикой лица и реакцией. По окончании обыска нас, женщин, привели обратно в кабинет начальника, которому доложили, что у нас ничего не обнаружили, и довольный начальник произнёс: «Люблю честных людей, вот теперь верю, что вы действительно не шпионы, и временно вы свободны от моих вопросов, но, думаю, позже мы вновь встретимся, поскольку с вашей стороны приедут чекисты и нам придётся вместе беседовать по вопросу вашего возвращения на Родину, так что отдыхайте до завтра, вечером вас покормят, пока!»
После этого нас отвели в тот же маленький дворик с примыкающими к нему двумя На третий нас отпустили и мы пошли по городу. Прошли какой-то проулок остановились, у какого то высокого саманного забора, отец щёлкнул в лоб ладонью и исчез, через какое-то время вернулся сказав, я ходил за адресами русских проживающих здесь местных.  Вот один адрес к нему и пойдём, он давно здесь живёт, его фамилия Лысенко Владимир.   комнатками. Там мы окончательно обсохли, так как в тот день жара стояла неимоверная. На второй день приехал начальник погранотряда СССР, с ним мой ухажёр-чекист – Иван Садчиков. Увидев меня, упрекнул в скрытности и стал вначале просить, а потом уговаривать, чтобы я вернулась. Говорил, сможет всё так устроить, что мне ничего не будет, но разве я могла оторваться от родителей, да ещё в те времена, да притом воспитании?
В персидской Джульфе нас трое суток держали и допрашивали, каждый день по два раза. Кроме того, все три дня приезжал Иван Садчиков, разговаривал с нами и начальством персидской погранзаставы. Мы наотрез отказались возвращаться в СССР. На четвёртый день нас в сопровождении одного жандарма отправили в Тебриз, теперь уже в полицию, где вновь всё повторилось, но с двойным усердием и пристрастием; допрашивали нас полных два дня.