Эй, Рыжик, стакан-бетон

          
 Эта история – вымысел автора и любые совпадения с реальными событиями – случайность.

Когда дверь, обитая розовым одеялом, распахнулась, и в землянку проник звук работающего снаружи генератора, Одуванчик как раз прикуривал от уголька. Есть у него такая странность, если рядом горит костер, или, как сейчас, потрескивают поленья в буржуйке, он никогда не воспользуется зажигалкой. Обязательно добудет себе раскрасневшийся уголёк, или поймает огонь на кончик щепки, от него и прикурит.
Алексей с позывным Волк, старательно пригибая голову, вошёл в землянку. Он захлопнул за собой дверь и выключил рацию, торчащую на груди из специального кармашка разгрузки. Сутулясь, оттого, что его каска касалась досок, которыми был обит потолок, Волк некоторое время смотрел на блестящую лысину Одуванчика и щурился от яркого, после ночной темноты, света матовой лампочки. Потом хмыкнул над его ритуалом и повесил автомат на вбитый в стену гвоздь. Рация, качнувшаяся на соседнем гвозде, противно пиликнула и зашипела:
– Орёл, Орёл, я пост пятнадцать – прием!
– Орёл на приёме, – ту же прошипело в ответ.
Одуванчик наконец затянулся и улыбнулся так, словно в его лёгкие проник не едкий табачный дым, а благодатный аромат райских садов. Случайно он встретился взглядом с Волком и тут же опустил глаза. Взгляд у Волка тяжёлый, от которого мурашки по спине, глаза темные и бездонные, в них чёрный дым от горящих колонн, в них блеск от разрыва снарядов. В них скорбь и отвага.
Звук мощного взрыва пронесся по прибрежному ночному лесу, залетел в увенчанную пустым цинком трубу и через приоткрытую дверцу печи проник в землянку:
– Буф-ф!
– Орёл, наблюдаю выход на два часа, я пост пятнадцать, приём. – шипела рация на стене.
– Принял тебя пятнадцатый. Работаем!
– Слыхал как наш пост работает? – Волк глянул на часы, прикинул, что до выхода на пост у него ещё есть полчасика.
– Молодцы ребята. – с уважением в голосе проговорил Одуванчик и выпустил струйку дыма в приоткрытую дверцу буржуйки.
– Буф-ф! – будто оскорбившись погрозила печка и стены землянки слегка дрогнули.
Одуванчик поморщился и, на всякий случай, отодвинулся от буржуйки подальше.
– Всё ближе к нам приходы идут, – приметил Волк настолько ровным голосом, будто речь шла о кучевых облаках, приближающихся по небу.
Одуванчик молча кивнул, он только проснулся и ещё не до конца пришел в себя. Спать два-три часа в сутки – кажется к этому невозможно привыкнуть.
– Ничего, – подмигнул Волк, сел на чурку, заменяющую табуретку и вытянул левую ногу, – Сейчас наши ответку дадут.
– Буф-ф! – на этот раз стены дрогнули сильнее.
Чайник от тепла буржуйки затянул какую-то заунывную песню. Волк не долго думая подхватил его и наполнил железную кружку на небольшом, сколоченном из досок столике.
– Не закипел ведь ещё!
И что? – Волк отправил чайник на прежнее место, – Само то, чтоб пасть не обжечь. Это раньше, когда ты прошлый раз заезжал – из реки набирали, тогда да, старались кипятить. А сейчас-то привозная – и так нормально.
– А-а, – протянул Одуванчик, – Но я лучше подожду пока закипит, сам понимаешь в дороге…
– Буф-ф!
Из топки вылетело немного лёгкого пепла, а дверь, обитая розовым одеялом дернулась, будто её рванули за ручку снаружи.
– Подожди, подожди, – и Волк улыбнулся так, что казалось он в первую очередь хвастает своими белыми и ровными зубами, а только потом улыбается.
– А, чуть не забыл, – тут же добавил он. – Паром-то уже на подходе, буди своего напарника. Вам же ещё движок прогреть надо, наверное. Так что, увы, чаёк-то под угрозой.
– Василиск, Василиск, я Орёл – прием! – зашипела на стене.
– На приеме!
– Готов записывать?
– Диктуй!
– Антон, Пётр, Борис, Екатерина. Теперь низ: Борис, два Владимира, Николай.
– Есть, проверяй: Антон...
Одуванчик заглянул за край прибитого к потолку пёстрого ковра, который частично скрывал нары, и вздохнул. Рыжик  безмятежно сопел. Его веснусчатое молодое лицо изображало какое-то необычно детское выражение, и  казалось, будто ему снится что-то про его первое сентября.
Волк шумно отхлебнул чай из кружки:
– Хорош вздыхать, буди давай. И моего Могилу толкни. Мне скоро пост сменять, пусть просыпается помаленьку.
– Рыжик, – вполголоса позвал Одуванчик, потрепал его по ноге и повторил уже громче: – Эй, Рыжик, стакан-бетон! Вставай давай.
Рыжик подскочил и, вертя по сторонам головой, пытался понять где он находится.
– Тах! Тах! Тах! Тах! Тах! Тах! – немного тише, но отчётливее разразилась печка.
– О-о-о! – Волк оживился и глаза его блеснули. – Пошло-поехало. Щас хохлы прикурят!
– Что уже стакан-бетон? – сонно забормотал Рыжик в то время как его руки успели натянуть на ноги берцы и сами собой завязывали шнурки.
Выражение стакан-бетон, означало, что паром причалил к берегу, и Рыжик спросонья решил, что прозевал переправу.
Волк посмотрел на Рыжика и поморщился:
"Это же надо быть таким рыжим... рыжим до того, что смотреть – глазам больно".
– Ну, не то что бы уже, – ответил Одуванчик Рыжику, – Но собираться пора. Волк, мы термосок-то с собой наберём?
– Всегда пожалуйста, – и Волк снова улыбнулся своей фирменной улыбкой. – Ты же знаешь: моё бунгало – твоё бунгало.
Потом нахмурился и крикнул, повернувшись к ковру:
– Эй, Могила, вставай, мне на пост пора!
– Эх, – выдохнул Рыжик.
Перестав спешить, он сел и упёрся взглядом в наскоро сколоченный стеллаж, как будто увидел его впервые.
На нем вещмешки, как шуточно называли их меж собой солдаты: "образца тридцать девятого года" разместились бок о бок с трофейными рюкзаками зарубежных брендов.
Потом перевел взгляд на маленькую подвесную пластиковую полочку, подобранную где-то и отремонтированную при помощи двух сосновых веток, на одной из которых всё ещё держалось несколько хвоинок. Чай, кофе, коробка с сахаром, пара железных кружек и, без преувеличения достояние землянки – настоящая чайная ложечка.
– Эх, – повторил он снова.
– Василиск, я Орёл – приём!
– Василиск на приёме.
– Есть, есть поражение цели! Надо ещё! Ещё пять – север пятьдесят!
– Принял: пять - север пятьдесят. Я Василиск.
– Орёл – да!
Волк кивнул в сторону рации:
– Чего приуныл? Слыхал? Наши-то попали! Щас ещё дадут!
– Да я не про то, если б вы знали, что мне сейчас снилось, вы бы меня и будить не стали!
 Рыжик мечтательно улыбнулся.
Волк поморщился снова: "Черт меня дери, когда он улыбается, он становится ещё рыжее!" Отведя взгляд на левую ногу, Волк несколько раз, будто разминая, согнул и разогнул её в колене.
– Что же тебе снилось? – повел бровью Одуванчик.
Мне снилось – будто я попал домой! – воскликнул Рыжик. – Но не просто попал. Будто кончилось всё! Будто – победа и я – герой. Вы представляете себе я – герой? – в голосе рыжика зазвучали одновременно нотки радости и удивления. – И так явно всё – будто на самом деле. Девушка моя со мной рядом… Будто мы едем, знаете, есть такие,  детские паровозики? И вот, мы в этом паровозике едем  по нашему парку. А я одной рукой её обнимаю, а в другой у меня мороженное. Представляете – наше российское – из "Пятерочки". А я чуствую – война закончилась! И всё-всё, что мне нужно теперь от этой жизни – у меня уже есть. Не просто есть – оно у меня в руках!
Рыжик замолк на секунду и перевел взгляд с Одуванчика на Волка. Их лица застыли. Они не слушали рассказ, они впитывали его, дышали им.
 – А Ленка моя… – сбавив тон продолжил Рыжик. – Она так рада, что я вернулся. Вы себе не представляете, я ей в глаза смотрю, а они прям светятся счастьем, и мне от этого ещё радостней становится. Вот это сон! Вот это да! Я как вправду дома побывал!
Рыжик тряхнул головой и просиял. Волк зажмурился. Пытаясь избавиться от неприятных ощущений, он снова вытянул ногу. Один из мелких осколков, залетевших в неё ещё весной, так и оставался внутри. Медиков тогда нехватало, латали друг-друга как умели. Два осколка удалось достать сразу, а этот вошёл глубоко, так и зарос.
" Обязательно займусь им, – в очередной раз пообещал себе Волк. – Схожу как-нибудь на крестик, скажу, чтоб доставали". Успокоившись этими мыслями Волк решительно поднялся:
Ну что готовы – пойдем. На пост мне ещё рановато, но ничего, вас провожу, покурю пять минут на свежем воздухе.
– Нора, Нора, я Лагуна – приём.
– Могила, ты там встал – нет?
– Да, уже, – послышался сонный голос из-за пёстрой ширмы.
Волк махнул рукой и ответил сам:
– Нора на приёме.
– Волк, это Лагуна, там у тебя два карандашика. Высылай их. Стакан-бетон.
Волк подхватил со стены автомат:
– Слышали, корандашики, стакан-бетон.
– Да что мне теперь эта переправа! – усмехнулся Рыжик. – Пустяк! Тут и речки-то – переплюнуть можно!
Волк включил рацию на груди, распахнул дверь, обитую розовым одеялом и шагнул в темноту. Рыжик и Одуванчик шагнули следом. Сонный Могила закрыл за ними дверь сильнее.
– Будешь хорохорится, – шутливо пригрозил Рыжику Одуванчик, – сам наш десятитонник на паром загонять будешь.
– Да что там на паром, я щас хоть прямиком на ихний Майдан заеду! Я ж теперь, будто в отпуске побывал, даже ещё лучше! Я уже их раз победил. Теперь дело за малым.
– Время чуть есть, – сухо проронил Волк. – Постоим пару минут – глаза привыкнут, и двинем.
– Бах! Бах! Бах! Бах! Бах! – Четко отрабатывал Василиск по корректировке Орла.
Звук на верху был заметно громче, отчётливее, а в темноте приобретал жутковатые, но вместе с тем обжигающе-реальные нотки.
Волк молчал. Он всегда недолюбливал рыжих и новый напарник Одуванчика, давнего приятеля Волка, не был исключением. К тому же, Волк настороженно относился к таким девятнадцатилетним контрактникам, не одобрял и даже не мог понять как и зачем они оказываются здесь.
И всё же, нужно отдать должное Рыжику. Его рассказ, а в большей степени тот внутренний огонь, с которым он говорил, впечатлили Волка. Более того, вся эта история будто сдвинула что-то в его устоявшихся убеждениях. И пусть неосознанно, но Волк уже проникся симпатией к этому до одури рыжему пареньку.
Волк вспоминал его рассказ по дороге. Думал о нем, когда стоял на высоком берегу, пока машина Одуванчика и Рыжика спускалась вниз к парому.
Он видел как уверенно, без лишних маневров, Рыжик загнал десятитонник на паром и сразу же четко встал на нужное место. Волк даже отметил про себя, что врядли бы какой-то водитель, с многолетним стажем, смог бы заехать лучше. Волк улыбался когда другой, последний на этот паром грузовик, не смог стать рядом с десятитонником с первого раза. Неуклюже сдал назад, вырулил и только потом, кое-как, вполз на паром.
"А Рыжик-то может!" – подумал Волк и затянулся, пряча огонек от сигареты в рукаве бушлата. Он вспомнил как радостно и удивлённо Рыжик говорил о том, что он будто стал героем и, вдруг, будто что-то щелкнуло у Волка в голове. Словно невидимый пазл встал на нужное место и Волк в одночасье понял не только Рыжика, но и других таких девятнадцатилетних парней. Услышал, о чем, до срыва, кричат их голоса. Понял, что хотят доказать они сами себе и всему миру.
"Ты герой, Рыжик. Уже герой!" – прошептал Волк, глядя на десятитонник, стоящий на краю парома.
Затянувшись последний раз, он затушил окурок слюной, чтоб искры не выдали его в темноте и подумал, что наверное так происходит всегда: человек сначала становится героем где-то внутри самого себя. А потом, бывает, случается событие, которое только проявляет это, уже укоренившееся, качество. Вот тогда герой становится видим для всех.
Волк поглядел вслед отчалившему парому и вдруг поймал себя на мысли, что был бы совсем не против, если бы его сын, разумеется когда как следует подрастет, стал немного пожожим на Рыжика. И затрясся от беззвучного смеха: "Надо же, я хочу чтоб мой сын был похож на рыжего! У меня скоро тут окончательно крыша съедет!"
Пиликнула рация на груди:
– Выход на одиннадцать! Я пост пятнадцать.
– А-хх. – неспеша докатился звук далёкого выхода.
У Волка замерло сердце. По каким-то, не различимым для уха  обычного человека ноткам, Волк понял, что зрачок ствола далёкого орудия глядит прямо на него.
– З-ю-ю! – черканул снаряд по небу и тут же – Пта-тах! – казалось само пространство раскололось, а из образовавшегося разлома ударил ослепительный свет.
Волк сам не понял, как оказался на земле. За время, проведенное на войне, он научился выживать. А в моменты крайней опасности его телу уже не нужны были команды, оно научилось действовать быстрее импульсов мысли. Просвистели осколки. Волк подкатился ближе к обрыву и глянул вниз. Рвануло на берегу. Волк автоматически прикинул направление и радиус разлета осколков.
Паром едва отчалил и тягочи по обеим сторонам ревели и пенили воду, стараясь увести грузовики из-под обстрела. Они были похожи на два больших плавучих мотора, к которым припаяли маленькие кабинки для штурвальных. Десятитонник и неуклюжий грузовик стояли на краю, ближе всех с месту взрыва. "Наверняка туда залетели осколки, подумал Волк дёрнув щекой. - Ненавижу паромы! На них, как на блюдце. Интересно, на открытом месте они были или всё-таки в кабине? Кабина, всё же, какая-никакая защита от осколков."
– Пятнадцатый, я Орёл. Ты не прошёл, – шипела тем временем рация. – Повтори! Ты не прошёл!
– Орёл, я пост пятнадцать, повторяю: выход на одиннадцать. Ещё выход! Повторяю: выход на одиннадцать.
– А-хх! – донеслось по реке.
Волк откатился от обрыва, положил автомат на грудь и посмотрел на клочок звёздного неба. Лёгкий ветер коснулся его лица и поспешил на берег. К реке.
– З-ю-ю-Та-тах! – звук был другим.
Волк не мог сказать чем именно этот взрыв отличался от предыдущего. Но он чётко услышал – звук был другим.
Не успели просвистеть осколки как Волк уже покатился к обрыву – десятитонник вспыхнул, как спичка.
– Да ну! – неповерив глазам прошептал Волк.
Паром уже отошёл от берега и, продолжая набирать скорость, уходил всё дальше. Волк не мог разобрать, что именно происходило на пароме. Только неясные тени и блики от огромного факела-десятитонника мелькали на пароме между другими машинами.
– А-хх!
"Может они всё-таки были снаружи?" - и тут Волк заметил, что языки гигантского пламени как будто не беспорядочно мечутся к небу. Ему показалось, что их очертания складываются во что-то целостное – в большое и рыжее, сияющее счастьем лицо Рыжика.
Волк зажмурился. А когда он открыл глаза снова - увидел как пылающий десятитонник содрогнулся, рванул с места и задним ходом, сошел с парома огненной кометой на чёрное зеркало реки.
– Л-ту-ф-ф-ф! – из реки взметнулся гигантский фонтан брызг и водяной пыли.
Когда десятитонник погрузился полностью, на реке снова стало темно – огонь не успел перекинуться на другие машины. Только несколько мелких обломков догорали на пароме, там, где прежде стояла машина Одуванчика и Рыжика.
Сбросив с себя оцепенение, Волк вскочил. По едва заметной тропинке, огибающей обрыв, он бросился к реке. Пока он мчался, ещё два или три снаряда подняли столбы водяных брызг. А когда Волк добежал, на ночном берегу уже установилась тишина. Странная, тягучая, неестественно пустая и безразличная тишина. Только монотонно шипела рация на груди. Только усталый голос всё твердил:
…Елена, Антон, Павел, Олег. Теперь низ…