Один год любви 3

Аня (01 сентября 1974)

Сегодня получила от Димы сразу три письма – за все те дни, когда их не было. Сегодня уже 1 сентября, но воскресенье, и я не в школе. Как-то даже плохо, что идти в школу второго, а не первого. Признаюсь себе, что очень боюсь школы, боюсь, что не залезу в свою обычную колею из-за того, что произошло между нами.

«О твоей работе я вообще ничего не знаю, это опять мое дурацкое воображение (ты – в белом халате). Ты извини, если это тебя очень оскорбило, ты ведь знаешь, что я часто сначала делаю, а потом думаю (а иногда просто не хочу думать).
Теперь о Толике. Знаешь, Дима, мне иногда кажется, что я ловлю твои мысли (потом это подтверждается в твоих письмах). Я уже сделала так, как ты хотел. Часто видела парней испорченных, с большими недостатками, а влюбится такой в хорошую девчонку, и сам как-то лучше становится. Да, жалко смотреть на то, как их отвергают, самой жаль ломать в них что-то хорошее, даже какое-то чувство долга и вины возникает, хотя этого не должно быть у девушки (я должна любить того, кто мне нравится, а не того, кому я нравлюсь. Ты согласен?).»

С Толиком я поговорила (тактично!). Он очень хотел, чтоб я ему ответила на его письмо, но я не могу. Но я уверена, что он не потащится теперь за любой попавшейся девчонкой. Правда, меня несколько смущает, что он меня считает чуть ли не божеством, но я не смогла его разочаровать ничем. О Диме, о его письмах, я, конечно, ему не собиралась говорить.

Дима (03 сентября 1974)

Меня поражало, что Аня боится SN. Ну, учительница, как бы в ответе за Аню, но бояться ее?
Мы так мало виделись с Аней, что мне захотелось иметь ее фото, на которое я иногда мог бы смотреть. Но просить у нее его мне почему-то казалось неудобно.

Аня (03 сентября 1974 г.)

Почему я боюсь SN? Это очень долго объяснять.
Это первый секрет у меня от нее. Я знаю, что ей будет очень больно, если она узнает об этом. А что она узнает, я в этом не сомневаюсь почему-то, хотя говорить сама не собираюсь. Как мне плохо, трудно представить. Ведь я ее нагло обманываю, хотя ничего ей не обещала. Она же верит каждому моему слову, а я стала часто ей врать. Не знаю, что делать.

«Дима, что ты подразумеваешь под расчетливостью (моей). Неужели ты думаешь, что я рассчитываю на что-то с твоей стороны? Да, я была бы безумно счастлива, если бы ты был свободен, но сейчас я бы скорее удавилась, чем вмешиваться в твои личные дела. Расчетливости у меня никогда не было, скорее безрассудство, ты сам знаешь.
Дима, почему ты считаешь свою просьбу банальной? Я так не думаю. Другое дело, если парень просит фотокарточку у девчонки в первый же вечер или в первом письме.
Утром меня сфотографировал отец, да еще надо сфотографироваться на паспорт (я его все еще не получила), так что фотография будет.»

Аня (3 сентября 1974 г.)

Опять начинается старое – нехватка времени, но это все-таки лучше, чем некуда время девать, нечем убить, правда? Началась школьная жизнь, такая привычная, хлопотливая. Сейчас только пришла домой и сразу, не откладывая, решила написать Диме, ответить на его вопросы.

«Сначала обо мне и SN. Я не буду писать тебе о моем диком (в прямом смысле этого слова детстве. Скажу только, что до 13 лет я не знала ничего, кроме леса и мальчишечьих игр (не было ни одной девчонки на нашей советской улице! И в классе отношения с девчонками были хуже, чем с ребятами).
Английский понравился сразу, с первого урока, в классе знала его лучше всех, наверное; в 7 классе делала домашнее упражнения соседке из 10 класса. Все было хорошо, как вдруг в с 7 класса начала заикаться (до сих пор не знаю почему). Осталась одна совершенно, на улицу носа не показывала. Вот тут-то и появилась девчонка (из Ленинграда приезжала, старше меня на 2 года). Наверное, она дала какой-то толчок в моем развитии, ну, ну в общем с этого времени во мне что-то перевернулось, все по-другому стало. Потом SN приехала. Я сначала думала, что мы с ней всю жизнь на ножах будем: стычки начались с первого урока. А как-то на пушкинском вечере мы оказались с ней рядом, она что-то меня спросили, поговорили о домашнем занятии. Она пригласила меня в гости после вечера. Я пришла, потом еще и еще. Не знаю почему, то ли дома у нас тогда не все в порядке было, то ли еще что, а я даже не заметила, как она меня приручила. Сейчас дня не могу без того, чтобы на минутку не забежать к ней. Ты не представляешь, как ей зимой было плохо. У нас же не город, все на виду, все учителя знали. Что я у нее часто бываю, ну, отсюда разные вопросы: «Что вы в ней нашли? Зачем это?» и т. д. А она меня очень любит, я знаю. И она для меня много значит, по крайней мере я бы не хотела расставаться с ней врагами.
Теперь об английском. Не знаю, может быть ли SN подготовить меня для института. Я в этом тоже не уверена. Занимаемся мы с ней через день и другой день я сама (текст, пленка, пластинки, грамматика). Знаешь, Дима, Чайковский самостоятельно занимался по 20 минут в день английским, и в совершенстве овладел им. Для меня сейчас главное свободно разговаривать, но, к сожалению, разговаривать я могу лишь с SN и девчонками на перемене. Но мне кажется, что это исправимо».

Дима (04 сентября 1974 г.)

Пытаюсь понять, кем же Аня хочет быть. Есть интерес к английскому языку, очень нравится рисовать.

Аня (04 сентября 1974 г.)

Дима спрашивает, кем я хочу быть.

«Есть несколько специальностей, которые меня интересуют. Я бы с удовольствием стала маляром (это вполне серьезно), декоратором (к сожалению, я знаю всего лишь одно училище, где можно получить эту специальность, но туда приглашают только после 8 классов). Просто училище находится в Саратове, а у меня есть мама, которой иногда нужно уступать. Вот так рассыпалась «хрустальная мечта моего детства». Рисование осталось для души. Да, мама никогда не придавала большого значения моим рисункам. В 8 классе, когда она боялась, что я все же уеду, она прятала от меня бумагу, сожгла штук 10 непризнанных «произведений искусства». Она никогда не навязывала мне своих желаний, но я знаю, что втайне она мечтала меня видеть кем-то вроде журналистики или литературоведа.
Есть несколько институтов, куда бы я могла попытаться поступить. Ленинградский пединститут им. Герцена, факультет иностранных языков ЛГУ, Московский институт иностранных языков. Но есть еще такой педагогический институт, где готовят учителей для спецшкол, в которых преподают на английском, например. Туда бы я хотел поступить. Если не поступлю – работаю и занимаюсь следующий год и снова поступаю.»

Дима (5 сентября 1974 г.)

Предложил Ане встретиться в Вологде. Мне всего ночь в пути, а Ане – несколько часов на автобусе.

Аня (6 сентября 1974 г.)

«Дима, миленький, приехать в Вологду не смогу, опять потому, что через 2 месяца не будет дорог. Оставим это до зимних каникул. Я уже свыклась с мыслью, что не увижу тебя до зимы.
Еще летом было решено, что зимой я еду в Оленегорск (Мурманская область). Но это очень далеко для тебя. Есть второй вариант – Ярославль. Это лучше, правда? Придется везти с собой бабушку, но это ерунда!»
 
Аня (7 сентября 1974 г.)

Вчера получила от Димы письмо, а сегодня еще одно. Вчера просто не смогла ответить, хотя, если честно, то время могло бы и быть. Просто позволив себе ничем не оправданную роскошь – пошла второй раз на «Колдунью».

«Дима, что делать, посоветуй! Так не хватает времени, что хоть топись от всех дел! Или я сама виновата? Вот сейчас вместо того, чтобы писать в газету очерк о нашей поездке в Николаев–Одессу, сижу и пишу тебе письмо. А уже из редакции звонили. Даже стыдно. Кроме того, на одной мне висит общешкольная газета, «Прожектор», «Молнии» и «Тревоги» разные, а еще наш класс готовит «осенний бал». Так что, дел по горло, а я не могу себя в руки взять. Только что я тебе разжаловалась? Все, кончаю.
Теперь постараюсь ответить на все твои вопросы.
1. Я полностью согласна со всем тем, что ты думаешь о современных танцах. У нас танцы, конечно, несколько отличаются от тех, что в Вологде в ВРЗ (Вагонремонттный завод) по той причине, что многие знают друг друга, ничто не проходит бесследно. Мне про танцы сейчас противно вспоминать, всплыла одна история (не слишком приятная). И постаралась тут девочка, с которой я сижу вот уже 5 лет на одной парте. Меня все это не очень задевает, но может быть испорчена характеристика и «3» по поведению, но я права и на остальное мне наплевать.
2. Ты спрашиваешь, что я сейчас читаю? Мне стыдно, Дима, ужасно стыдно тебе писать об этом, но я стала так мало читать! В данный момент читаю «Таис Афинскую» Ефремова, и она мне очень нравится. По литературе в этот год такая обширная программа, надо много читать, а за лето по программе я прочла только «Мать» и «Разгром» Фадеева, а это всего лишь сотая часть того, что надо прочитать. Еще начала читать «Тропою грома» Абрахамса на английском. В августе смотрела новый американский фильм «Золото Маккены». Очень понравился, в нем все слито и боевик, и приключенческий жанр, и любовь, а главное есть идея (у них она часто отсутствует). «В бой идут одни старики» тоже смотрела, кстати, в Москве.
3. Теперь, зачем нужно высшее образование.
Не знаю, насколько правильно я думаю, но напишу именно то, что часа думаю). Мне образование нужно для того, чтобы не стоять на месте (говорят, что даже нет такого состояния – стоять на месте. Как только останавливаешься, начинаешь катиться вниз). Ну, я не буду тебе писать, что я хочу знать как можно больше (только ты не говори «зачем? – бессмысленно»). Сейчас в моей жизни главным считаю учебу и английский. Как не вертись, но придется, но придется признать, что это все-таки так.
4. В мужчинах ценю больше всего доброту, чуткость и мужество. В женщине – верность и доброту.»

Дима пишет, что уйдет из жизни на 25-30 лет раньше меня. Он что, собирается жить до 40 лет? Нет, он будет жить до 70, и я с ним. Я не буду без него, не хочу!
Я часто вспоминаю Евпаторию. Почему он тогда не взял меня с собой куда-нибудь? До января так долго! 100 дней! 
 
Дима (08 сентября 1974 г.)

«Напиши, пожалуйста, как проходят занятия у вас в школе. Интересно, сильно ли они отличаются от того, как было в моей школе.
Сейчас мои аспирантские дни проходят однообразно. Много сижу в Ленинской библиотеке. Отлаживаю программу на ЭВМ. Хожу на занятия по английскому языку и философии для сдачи кандидатского минимума.
В общежитии живу пока один в комнате.
Пришли, пожалуйста, что-нибудь из твоих «произведений».
Анечка, ты зачем полезла в болото. А если бы провалилась? Никто бы не спас.
Очень хочется увидеться с тобой.
Целую, твой Дима.»

Аня (08 сентября 1974 г.)

Сегодня получила от Димы 2 письма и решила написать ответ сейчас же, ни на час не откладывая. Сегодня суббота – наконец-то закончилась эта длинная неделя. Я ужасно устала за эту неделю, но зато не получила ни одной двойки, а тем более тройки.
 
«В школе у меня пока все в порядке, но только пока, я чувствую! Получила по химии 5. Я молодец, да? Ну, похвали меня, пожалуйста! Ты просишь меня написать что-нибудь о школе. Хорошо, я постараюсь записать своеобразный репортаж одного школьного дня. Не знаю, получится ли. Если ты хочешь что-нибудь из моих «произведений», то я могу выслать тебе один маленький рассказик (их у меня несколько) из школьной жизни прошлого года. 
Дима, а почему ты так ругаешь меня за то, что я в болото полезла? Не все ли равно, когда умереть: сейчас или лет через 40? Ты же сам внушил мне эту мысль, а теперь боишься этого? Но я живучая, не бойся. За эти 42 дня без тебя я могла бы умереть 100 раз, но, как видишь, жива и невредима. SN зовет меня «22 несчастья». А может это я сама такая? (знаешь, меня недавно в классе заперли и пришлось вылезать из окна 2-го этажа. Ладно хоть со второго! Но сейчас ничего, все в порядке, даже учителя не очень ругались).
Дима, я тебя хочу попросить: напиши, пожалуйста, мне письмо и все в нем (до последней строчки) о нас, обо мне, о тебе, обо всем. Хорошо? Я очень жду.
I kiss you? My dear.
Write me.
Goog-bye!
Yours, Anna.»

Аня (10 сентября 1974 г.)

Получила от Димы письмо, но ответа не пишу: у меня сегодня плохое настроение. И не просто плохое – отвратительное. Почему? Сегодня ночевала в SN (я это иногда делаю, когда она остается одна). Утром просыпаюсь оттого, что стучат. Оказывается, приехали Женя и Димина жена. Она посмотрела на меня уничтожающим взглядом (а может, мне показалось?), что я чуть не выпрыгнула в окно. Я бы так и сделала, если бы SN не сразу им открыла.
Прихожу домой, а от Димы письмо. Нет, не могу писать ни о чем, морально устала. Сначала не хотела писать ответ, но он пишет, что ждет.

«Дима, здравствуй!
Вчера вечером получила от тебя письмо, хотела написать сразу, потом раздумала. У меня по вечерам сильно болит голова, наверное, потому, что на улице почто не бываю (даже до школы 3 шага). И вообще, все болит. Челюсть болит (потому что зуб выдернули). Руки болят (содрала кожу – знаешь, где не загорает, изнутри чуть не до локтей – вылезала из окна у SN, так просто по собственной инициативе, и сорвалась.
Дима, ну пожалуйста, меня не ругай, я больше не буду, честное слово!
Почему ты думаешь, что я на тебя обижаюсь за что-то? Совсем нет, даже никогда такого не было (и я хочу, чтоб и дальше не было).
Дима, не знаю, что такое: не то чтобы скучаю без тебя, но увидеть тебя ужасно хочется. Считаю дни, оставшиеся до зимних каникул: их еще так много!
Ты не написал, устраивает ли тебя Ярославль? На сколько дней ты можешь приехать? И вообще, надо все продумать до мелочей, иначе ничего не выйдет.»

Аня (16 сентября 1974 г.)
Дима просит рассказать о моей жизни. Начинаю вспоминать и думать, как и что написать Диме.

«Сначала немного о моей семье и родителях. Мама у меня родилась в Архангельске, а отец здешний. Я родилась второй: мой брат (старший) умер, когда ему было 3 месяца. Есть еще младший брат 12 лет. Мои родители никогда меня не воспитывали: им было просто не до меня. Маму я не видела (да и сейчас не вижу) целыми днями, а отец пропадает на охоте ли на рыбалке. Правда, на него иногда находил порыв попробовать сделать из меня «настоящего человека». Папа выпорол меня один раз в жизни в 6 лет за то, что после жуткой ангины, которую он сам и лечил (делал уколы и все процедуры), я в первый же день свободы шла из детсада и ела сосульку, а кто-то из врачей, его коллег, видел это. Я очень любила (и сейчас люблю) сосать сосульки, а он запрещал мне это делать. Однажды кто-то нажаловался на меня, что я снег ем. Тогда он избил меня зверски, до истерики, пряжкой. Он потом извинялся всю жизнь.
Сейчас он, конечно, меня не бьет. Еще в 3-м классе я заявила, что если он еще раз до меня дотронется, то я сначала расскажу об этом в школе, а потом уйду из дома, чтобы он не убил меня за это. Я сама не ожидала, что это на него так подействует. И сейчас я стараюсь быть независимой от него.
Он был мой идеал. Лет до 8 лет я проводила с ним много времени, а потом подрос Костик, а я ударилась в улицу и вольницу.
Мама была очень сдержанной в эмоциональных проявлениях; вся в проверке тетрадей и чтении новинок литературы; выписывала все толстые журналы; в доме было много книг, я прочитала «Молодую гвардию» и «Как закалялась сталь» во втором классе. Районная библиотека была предметом моей страсти с начальной школы, перечитано было все! Я сейчас просто не понимаю, как во мне это все умещалось и сочеталось такое несочетаемое: дома на деревьях, землянки в лесу, костры, река и лодки, коньки и лыжи, книги, велосипед, дом пионеров и кукольный театр, английский и стенгазеты, собаки и кошки, грибы и ягоды с болота, бадминтон и волейбол…
С мамой другое дело. Достаточно для начал сказать, что я не помню, чтобы она меня когда-нибудь поцеловала. Она не знает обо мне, о моей личной жизни абсолютно ничего. Она знает, что мне 16 лет, я учусь в 10б классе, что учу зачем-то английский, рисую иногда (а вернее, «перевожу дорогую бумагу»). Знает, что я получила вчера 4 по биологии, а больше, пожалуй, ничего. Как так вышло? Аналогичная ситуация у SN (да и у многих детей учителей!). Если вспомнить, что с 1 по 6 класс я всегда хотела ей рассказать (хотя бы за обедом!) о происшествиях в классе, в школе, то у меня перед глазами всегда такая картина: она сидит, ест и обязательно что-то читает, отвечая мне «да» и «нет» (часто невпопад). Кончилось тем, что я дома перестала разговаривать. Она испугалась: стала спрашивать сама, тогда уже от меня слышала «да» или «нет».
Мне сейчас жалко ее, я была с ней жестока, но тогда-то я ведь была на нее в сильной обиде. А сейчас понимаю.»

Итак, за мной никто не следил, я была самой настоящей беспризорной шпаной. Приходила из школы, наскоро делала уроки и уходила до 9–10 часов. Конечно. Родители старились прибрать меня к рукам, даже запирали (но безуспешно). Тогда я изобрела веревочную лестницу и вылезала со второго этажа, кстати (один раз сорвалась). У меня была такая конспирация, что о лестнице, кроме соседских ребят, никто не знал. В то время меня ничто не интересовало – ни кино, ни телевизор. Мне нужно было уйти из дома – и это постоянная мысль в моем мозгу. Вне дома было все интересно: игры с ребятами, лес, река, походы. У нас даже была своя землянка с печкой. Мы солили летом грибы. А потом воровали картошку, ходили по огородам за яблоками и огурцами. И вообще, жизнь была веселой и интересной. Ребята меня уважали несмотря на то, что я была одной девчонкой среди них. Я ни в чем им не уступала, все были на равных. Был с нами мальчишка, мой ровесник, учились в одном классе. Один раз на уроке (в 1 классе) он встал и сказал: «А я Аню люблю». Может он и правда меня любил, не знаю. Но когда в 7 классе меня начали дразнить им (хоть я и била всех подряд) я отошла от этой честной компании.
Попробую как-то это передать в письме Диме.