Один год любви 6

Дима (08 июня 1975 г.)

Я, конечно, предполагал, что молодой человек увлечется Аней – это было так естественно. Устоит ли она? Я – некая абстракция с неясными перспективами, а тут увлеченный молодой человек, с которым ежедневно встречается.

Аня (10 июня 1975 г.)

«Сегодня получила от тебя письмо, которое так давно жду. У меня все нормально. После сочинения была литература устно. Мне попался билет такая дрянь. Представляешь, оба вопроса чисто теоретические (т. е. не одного стиха или отрывка). Первый вопрос «Роман Толстого «Петр первый» – как произведение соцреализма» и второй – «Белинский о поэме «Евгений Онегин». Я рассказывала целых 20 минут (а некоторые и 5 не рассказывали). Потом задавали дополнительные вопросы, тоже ужасно глупые. Например, сколько раз был женат Петр первый и т. д. После этого говорят: «Почитай поэму Блока «12» (это чтобы одному парню помочь, он как раз готовился на этот вопрос). Я стою, а в голове все такие цитаты вертятся, наподобие:

«Гетры серые носила,
Шоколад «Миньон» жрала,
С юнкером гулять ходила,
С солдатней теперь пошла!»

И даже еще хуже. Я стояла, стояла и выдала:

«Что нынче невеселый, товарищ поп?
Помнишь, как, бывало, брюхом шел вперед
И крестом сияло брюхо на народ?»

Они все засмеялись и говорят: «Иди, убирайся». Поставили 5. Ведь Блока-то мы ни одного отрывка наизусть не учили.
9 июня была алгебра (4 часа). Представляешь, без 10 минут 10 я уже все сделала на черновике. Потом оказалось, что одно из заданий сделано неправильно, ответы не такие. Остальные три часа перешивала, переписывала, думала, поставят 4, но оказалось, что все абсолютно верно, и поставили 5.
Пока все пятерки, но через 2 дня (13 июня) физика. Я ее очень боюсь, может, даже сдам на 3, да еще где-то сумела простыть и теперь болит голова и нос не дышит. Ну, это ерунда – главное – выучить.
Теперь опять обо мне. Все-таки, Дима, я решила идти в Ярославское училище, а не в Москву. Конечно, Москва есть Москва, с Ярославлем не сравнишь, но в Ярославле мне все-таки больше шансов поступить. И это знакомство с Сашей, которое, с одной стороны, связало меня по рукам и ногам, а с другой стороны, может мне дать и уже дало много полезного (заметь, я становлюсь расчётливой). До него я не умела правильно карандаш держать, а не то, что рисовать в вертикальном положении (как надо на экзаменах).
Второе, хотя я надеюсь больше всего только на себя, свою голову и руки, он для меня полезный человек. Представляешь, он готов даже нарисовать за меня и подменить (я этого, конечно, меньше всего хочу).
Дима, я боюсь об этом думать, но он собирается с нами (со мной и с Сережкой) на экзамены. Его советы во время экзаменов – это очень хорошо, но только ради этого он вряд ли бы решился поехать, он сам собирается поступать.
Сейчас, пока его нет, все хорошо, и я успокоилась, а до этого все время было чувство что надо мной висит черная туча или беда. Это чувство опять начинает просыпаться.
Дима, я знаю, что ты все сделал что мог, но ты не можешь помочь мне ничем. Я знаю, что пишу все это и делаю тебе, наверно, очень больно, но, пожалуйста, ты не расстраивайся очень, я постараюсь, чтоб все вышло хорошо.
Теперь о Вологде. Наверное, ты прав, в Вологде мне не надо оставаться, тем более что там будет Саша. SN говорит, что мне будет трудно далеко от дома. Она права, но, в общем-то, не в этом дело.
Кем можно работать в Москве? Где мне жить? Мне даже ехать туда не к кому, в Москве у меня нет ни одного знакомого, кроме тебя. А у тебя тоже, по-моему, «квартиры, где деньги лежат», нет.
Ну и все. В Ярославль я не хочу (чем он лучше Вологды?).
Теперь о встрече. Пока об этом рано, Дима. Я сама не знаю, что со мной будет и где я буду. Но во всех случаях я постараюсь тебя увидеть. Я тебе пишу все честно, ты мне веришь? Ты пишешь, что я могу полюбить его. Нет, Дима, этого не случится, я уверена. Самое странное то, что мне кажется, он думает, что я его люблю (хотя я не давала к этому никакого повода).
Ну вот и все. Пиши. Очень жду.
Anna»

Аня (14 июня 1975 г.)

«Дима, милый мой, здравствуй!
Вчера был экзамен по физике. 12-го вечером у меня была самая настоящая истерика. Представь, завтра экзамен, а у меня 18 билетов даже ни разу не прочитаны. Хорошо хоть SN дома была. Она знает, что со мной делать в таких случаях. Прочитала вечером до 12-ти, встала в 5. До 8-ми не успела прочитать только 2 билета (сдавала в 1-ю смену). Иду на экзамен и чувствую. Что ничего не знаю. Билет попался простой:
1. ЭДС. Закон ома для цепи.
2. Звуковые волны. Акустический резонанс.
И задача тоже простая. Я самая первая отвечала, поставили 5.
Следующий экзамен – геометрия. Билеты написаны, осталось совсем немного – выучить их.
12-го получила от тебя письмо. Дима, мне очень неприятно писать об этом, да и трудно, тяжело: сейчас экзамены, да еще приходится думать об этом, переживать. Я все время думаю и думаю, что мне делать и с каждым днем себя не узнаю. Какая я раньше была, и какая теперь стала! Все это ужасно, я запуталась вконец, чувствую себя в западне и начинаю смиряться, что мне не выпутаться. Помнишь, ты говорил, что я безрассудная? Наверное, ты прав.
Позавчера (11-го) он приехал. Я не знаю, какие у нас отношения, я сразу попала под его влияние. Раньше я считала себя сильной, и только теперь я начинаю понимать, что я слабая. Дима, я откажусь от всего и всех, он так он.  Пусть он один. Я не знаю, какие у него цели, но, мне кажется, что ему просто нужна жена и не никакая девушка, которая прошла огонь и воду, а как он говорит, «чистая».
Оказывается, жизнь такая жестокая! Я еще не начала по-настоящему жить, и уже не хочется.
Дима, понимаешь, если я поступлю в училище, его там не будет и близко, а если останусь в Вологде, то он там останется. Если я поступлю, то он, наверное, уедет или в Тольятти, или в Комсомольск-на-Амуре (ему дают место). Это уже хорошо.
Дима, хочу тебя попросить об одном. Не пиши, пожалуйста, SN ни о чем. Ее нельзя ни в коем случае расстраивать, а он и так уже плачет, что я уеду и что у меня все так плохо складывается.
Пишу карандашом, ручку вчера потеряла.
Ну все. Пиши
До свидания.
Аня»

Аня (18 июня 1975 г.)

«Дима, здравствуй!
Получила от тебя письмо, а теперь самое трудное – написать тебе это последнее письмо. Все, Дима, все, надо все кончить. Ты, видимо, не понял, насколько все это серьезно, что для меня это беда, самая настоящая беда, и все, о чем ты писал – все это правильно, но это не помогает, я все равно не знаю, что мне делать. Да уже и не думаю об этом: пусть будет, что будет, я не хочу ни о чем думать, пусть со мной делают что хотят. Да, Дима, я старалась, чтоб все было хорошо, я так этого хотела! А вчера все кончилось. Теперь хорошо или плохо – не все ли равно? Вчера он взял и поцеловал меня, а я, представляешь (?!), даже не вырывалась, даже не стукнула его, даже не убежала. А сегодня пишу тебе письмо, пишу именно потому, что не стукнула его. Он говорит: «Ты хорошая моя». А я думаю: «Хорошая дрянь» и единственное что возражаю, что совсем не его и его не буду.
Теперь, Дима, все. Теперь я смирилась и не «брыкаюсь». Со всем смирилась, не могу привыкнуть только к его античеловеческой морали. Она ужасна!
Не хочу тебя обманывать, не хочу, чтобы ты думал обо мне лучше, чем я есть.
Не знаю, что дальше. Наверное, покачусь вниз (вот тебе пример морального и вообще всякого ощущения человека! Неплохая тема для исследования, да?).
А ты, Дима, перестань думать обо мне и хлопотать, не надо. Ты уже муж, а я скоро стану женой и все! Помочь ты действительно ничем не можешь, да я и не прошу, даже не хочу ничьей помощи.
SN не пиши, она все знает и ей тоже ничего не сделать, только плачет. У нее и самой все плохо.
Ты, наверное, напишешь ответ на это письмо, а я не знаю, отвечу я или нет. Мне очень тяжело, плохо и стыдно перед тобой за свою слабость.
Ну все, Дима.
Извини, что все так.»

Аня (24 июня 1975 г.)

«Дима, здравствуй!
Сегодня получила от тебя 2 письма, значит, ты еще не получил мое «последнее» письмо, раз написал.
Не надо, Дима, ничего уже не надо. Уже слишком поздно, чтоб что-то переделывать, да и я не из тех, кто обманывает.
Я знаю, Дима, что это очень тяжело, когда так выходит, но теперь уже ничего не сделать. Наверное, это звучит смешно и глупо, но мне все время кажется, что я отдаю себя в жертву. Да, Дима, он меня очень любит, он не может без меня. А ты для меня потерян навсегда, ты не был моим и не будешь, так что я о себе теперь не думаю и не хочу думать. Пускай ему будет хорошо. Он давно добивался моего согласия выйти за него замуж. (все серьезно, Дима, без шуток). Конечно, не сейчас. Но с того дня, когда я согласилась, я теперь не чувствую себя своей, а наоборот появилось новое чувство ответственности за свои поступки.
Он сказал, что добьется моей любви. Может, и правда добьется.
Дима, не надо приезжать. Я очень хотела бы увидеть тебя, но так нельзя делать, я не выдержу такой пытки, когда ты будешь рядом и не увидеть тебя. Тебе я ничего не обещала, а ты тем мне – тем более. SN все время мне напоминала о том, что ты женат, что нельзя тебя любить. А я сейчас думаю, что лучше бы не встретить тебя совсем, теперь мне рана в сердце на всю жизнь.
Ты мне не веришь, Дима, я знаю, но ты просил меня обо все писать – вот я и пишу, ты все знаешь обо мне.
А сейчас думаю: «Поступить бы мне в пединститут, ничего бы этого не было, Любовь Васильевна не познакомила бы меня с Сашей (знал бы ты, как я не хотела с ним знакомиться), ничего бы не было».
А сейчас – все. Не приезжай, все равно не успеешь: 27 я поеду в Ярославль, а он приедет туда на время экзаменов. Теперь я его, Дима, только его. Он сказал, что сделает для меня все, а SN сказала: «Аня, может правда, главное, чтобы тебя любили, а ты будешь счастлива?»
Вот так, Дима.
Большое тебе спасибо за фотокарточки. Теперь у меня есть ты.»