Один год любви 7

Дима (27 июня 1975 г.)

Это была третья почти бессонная ночь (я ночевал у друга Вити). Я лег где-то около часу. Заснуть все никак не удавалось, в голове все формировались новые тексты телеграмм Ане и Рае, и все мучил вопрос о том, как я смогу поймать Аню, где? Выходило, что, если я 27 сдаю экзамен (кандидатский экзамен по философии), 28 обязательно дождусь Лию, то выезжать надо 29 вечером, но куда: в Вологду, в Ярославль, в Озерное?
Я заснул, наверное, на минут двадцать, но потом опять стал искать выход: «Но что же делать? Что делать?» – неотступно стучало в мозгу. Где-то около 4-х я встал, но, чтобы не беспокоить Витю, лег опять. И тут я решил, что выход один: ехать сегодня. А как же экзамен, а срочное написание аннотации по хоздоговорной работе?
Экзамен можно попытаться сдать 30-го (это будет последний день приема экзаменов только соискателя из Тамбова), если разрешит Ольга Васильевна (преподаватель по философии). А аннотацию написать утром и оставить для оформления и отправки ребятам, только бы взять билет на поезд, хотя можно и «зайцем» или на попутках.
Я пошел на платформу. До первой электрички на Москву было еще 45 минут. Я ходил взад-вперед по платформе. То, что было принято какое-то решение, действовало успокаивающе.
В Москве я встал в очередь в кассы Ярославского вокзала и перекомпилировал билет с 1.07 на 26.06, поехал в общежитие, собрал вещи и поехал в институт, набросал аннотацию, отдал машинистке и поехал на вокзал.
В Вологде я был в 8 часов вечера. Ни автобусов, ни пароходов на Озерное не было. Я метался на привокзальной площади, пытаясь как-то уехать. Парохода до утра не было, самолеты туда не летают, автобус из-за плохой дороги не ходит. Оставалось такси. Как ни странно, такси было много, они подъезжали одно за другим и увозили клочки очереди, которая не успевала образовываться. Но в Озерное никто не хотел ехать. Диспетчер объяснила, что пассажиров в Озерное, видимо, уже не будет, а одному мне будет дорого. Я попытался узнать, сколько это «дорого» – две красненькие, объяснил один таксист. Да, это было, действительно, дороговато. Прикинул, сколько остается денег на обратную дорогу и выходило, что для двоих денег мало.
Я подождал еще минут двадцать и понял, что до утра жать не смогу – решил ехать на такси, несмотря ни на что.

Машина мчалась по вечернему остывающему асфальту. Дорога была пуста, лишь при выезде из города мы обогнали несколько грузовиков. Впереди до самого горизонта простилалась стрела шоссе. Такой же длинной, уходящей за горизонт была цепь моих мыслей. Я думал о том, что не купил цветы, но, неизвестно было, нужны ли будут они, а, вернее, кому их дарить? Еще я волновался относительно экзамена по философии, который наша группа будет сдавать завтра утром. Согласится ли Ольгу Николаевны, чтобы я сдавал экзамен на три дня позже.
Еще волновали тысячи пустяков: забыл позвонить Саше насчет статьи, выгонят ли из аспирантуры соседа по комнате в общежитии, Гришу, пойду ли я один в этом году в поход. Эти все мысли заслоняли собой важную проблему, о которой старался временно не думать. Мне хотелось ускорить время, чтобы кончилась наконец эта неопределенность, парализующая все мои мысли уже трое суток. Я рассмотрел уже все исходы проблемы на базе имеющийся информации и теперь у меня был информационный голод.
Машина приближалась к развилке: здесь кончалась хорошая дорога, вернее, не кончалась вообще, а кончалась для нас – надо сворачивать на проселочную дорогу.
– Ну что ж попробуем, может быть, и проскочим, – сказал шофер, - но вообще-то дорога здесь сухая.
– Если не проскочим, то я пойду дальше пешком, может, какая машина подбросит.
– Осталось семьдесят километров – много не пройдешь, а машины ходят очень редко.
Шофер был прав, вполне прав: если идти даже всю ночь, то к утру все равно не попасть в Озерное. Но все равно я готов был идти хоть всю ночь, лишь бы приблизиться к цели.
Мы ехали по проселочной дороге. Машину трясло и подбрасывало, в рот лезла дорожная пыль. Болтали с шофером о разных жизненных проблемах, и это хорошо отвлекало. Шофер рассказал о том, что окончил два класса школы с братом на двоих, и то эти годы брат забрал себе. Читать не любит – за всю жизнь прочитал одну книгу «Конек-горбунок». Удивлялся, что теща плохо видит, а постоянно читает.
В дороге у меня созрело решение: ужать с Аней не на пароходе ночью, а на этом же такси. Только все волновал вопрос, удастся ли ее уговорить. По правде говоря, сомнения в этом грызло все сильнее.
В 10 часов вечера мы были в Озерном. Я попросил шофера немного подождать и почти бегом пошел по улице. Подхожу к дому Лии, в окнах отсветы настольной лампы – значит, кто-то есть дома. Ну, слава богу!
Открываю одну дверь, прохожу в коридор, отворяю следующую дверь. Через прихожую вижу праздничный стол. За столом Лия и Люба. Потом замечаю какого-то бородатого парня. Неужели он? У всех застывшие вопросно-испуганные лица. У Лии на лице испуг и злость. Она вскочила и несколько секунд стояла в оцепенении, потом предложила сесть. Я плюхнулся на стул, на меня навалилась такая усталость, что я не мог ни говорить, ни двигаться. Я схватил первый попавшийся под руку бокал с шампанским и осушил его. Только тогда я взглянул на Аню. Это было не лицо, а маска – маска застывшей отрешенности и безразличия. В лице не было ни одного живого элемента, взгляд был потухший и холодный (О! Что сделалось с человеком!). Все молчали. Потом Люба стала хлопотать: принесла мне чистую тарелку, стала предлагать поесть, но я все отказывался. Когда возник вопрос о компоте, я еще пытался что-то сказать, эдакое бесшабашно-глупое, что-де компот-то, наверное, из сухофруктов, а не из свежих ягод. Ответ я сейчас не помню, т. к. его не слышал.
Воцарилось общее молчание. Я искоса разглядывал его (на Аню смотреть было незачем – там уже не было человека). Он был среднего телосложения с бородой и довольным самоуверенным лицом. Но ненависти к нему, как ни странно, не было.
Люба сказала, что мы не познакомились. «Саша» – сказал он. «Дима» –выдавил я.
Время шло, такси ждало, а за столом была могильная тишина. Надо было как-то вызвать Лию, чтобы с ней поговорить, но я все не мог сделать это, т. к. считал это немного неприличным (О! Господи! Еще тут я думал о приличии!).
Но вот я решился: «Лия, выйдем на минутку». она нехотя поднялась, и мы вышли на улицу.
И тут произошло то, что я никак не ожидал, хотя, зная столько лет Лию, нужно было ожидать (я все еще наивный человек в этом плане). Она обрушила на меня гору обвинений во всех смертных грехах. Она сказала, что не видит ничего опасного, все нормально (?!), она обо всем знает, письмо Аня написала под впечатлением и т. д. Ее слова были вполне искрение, в них звучали ноты собственной боли. Я чувствовал, что мои слова доставляют ей чудовищную боль, но выхода у меня не было – из двух зол я выбирал меньшее (хотя как это сейчас я понимаю, выбор был ошибочным: при выборе между живым и мертвы – выбирают живое) Я чувствовал, что с каждой фразой теряю Лию. Если мы и останемся друзьями, то это уж будет совсем не то, что было несколько лет назад. Я резал по живому, но что было делать? Что?
– Все вы одинаковые, летите как мухи на мед (ну, это уж слишком!).
Вызвать Аню она отказалась категорически. Я вошел в комнату. За столом никого не было. Из кухни слышался тихий разговор, затем появилась Аня. Я руками показал ей, чтобы она вышла, но она категорически мотала головой. Мы еще некоторое время повторяли этот жестовый диалог. Потом я показал один палец, говоря, что на минуту. Она согласно кивнула, и мы вышли.
Я не думал, что встреча продлится всего 20 минут. Я надеялся на несколько часов, ну на час, но 20 минут(?).
Наш диалог был похож на диалог с ЭВМ.
– Так нельзя, это глупо.
– Можно.
– Ты меня любишь?
– Не мучай меня.
– Ну, Анечка?
– Я теперь другая и такой, как была, уже не буду.
Я еще за что-то цеплялся, еще не понимая, что все погибло.
– Я ему обещала выйти за него замуж, а тебе я не обещала.
– Но ведь так нельзя, из-за глупого принципа гробить несколько жизней.
– Можно, я жизнь гроблю только себе и больше никому.
– Как «больше никому», еще мне, своим детям.
– У меня не будет детей.
– Почему?
– Не будет и все.
– Но ведь ты его не любишь?
– Ничего привыкну.
– Пошли.
– Нет.
– Там ждет машина, и мы уедем в Москву.
– Нет.
– Анюта!
– Нет, я теперь никому не верю, даже тебе.
– Но, ведь я тебя ни в чем не обманул.
– Да, но я все равно не верю. Я теперь другая – я стала как все. Еще в мае я была не как все, а теперь – как все.
– Анечка, поехали!
– Нет, не мучай меня, я сейчас уйду.
Я взял ее руку и посмотрел в глаза – рука была безжизненна, а взгляд стеклянный.
– Уедем.
– Уже поздно, надо было месяц назад.
– Анюта еще ничего не поздно.
– Нет, все, Дима.
– Ну, также нельзя!
– Можно, мне теперь все равно с кем.
Это было самоубийство, медленное моральное самоуничтожение. Она встала со ступенек и медленно попятилась к двери. Я схватил ее за руки и потянул к себе, но встретил твердое сопротивление. Все было кончено. Взглянул на нее в последний раз и попросил позвать Лию, чтобы она проводила меня до машины.
 Лия вышла немного растерянная и не такая строгая. Ее лицо выглядело похудевшим и осунувшимся от всего пережитого. Они медленным шагом пошли по дощатому тротуару, ведя неспешный «анализ» событий.
– Лиечка возьми апельсины – мне их незачем везти назад.
Я доставал апельсины из портфеля, а она отрешенно засовывала их в карманы куртки. Мы молчали. Я все продолжал доставать апельсины, когда заметил слезы на Лиином лице. Это были не просто слезы, это было молчаливое рыдание. Она слегка отворачивала лицо, которое выражало обнаженную боль – это было лицо живого человека!
Хотя Лия много пережила, в отношении со мной стала недоверчивой, кое-что в ней сломалось, но она была живым человеком. Пусть крайне уставшим, измождённым и вроде отчаявшимся. Но желающим жить и это было главным. Да и ее работа с детьми не дает ей умереть – в этом ее большая удача, поскольку еще неизвестно что бы было, если бы она была на другой работе.
Я побежал к такси, плюхнулся на кресло и сказал: «Поехали». Всю дорогу молчал, напряжение спало – меня одолевала усталость. Можно было бы сказать, что мне тоже стало все равно в этот момент. Единственное, что удручало – потеря Лии. А остальное все исправится – я себя знал. Верил, что никогда не сломлюсь. Это уже проверено опытом: что бы ни было, я всегда продолжал идти вперед, т. е. жить.
Все же что-то во мне переменится. Я сразу стал старше на несколько лет. То детское, юношеское, что я в себе задерживал не оправдано долго, будет отброшено.
Но пока полнейшее безразличие к работе, к науке, к тому, где я буду жить и работать, кем. Как быть с женой? Разводиться. Зачем? Жить дальше – опять же зачем это? Ради нее? Ради дочери? Оправдывает это себя?
Ясно одно – надо жить!
На вокзал приехал за 7 минут до отхода поезда.

Дима (29 июня 1975 г.)

Я еще на что-то надеялся и поехал в Ярославль узнать, не поступила ли Аня в художественное училище. Я никогда не был раньше в этом городе, но по плану быстро сориентировался и вышел на училище. Прошелся по коридорам, нашел список поступивших, но ее фамилии там не было. С этим я и вернулся в Москву.
Вот и все! Надежды больше не было. Мне очень было жаль Аню, хотя она поступила довольно расчетливо. Какие со мной перспективы? Очень смутные: я еще женат, жилья нет, есть аспирантская стипендия, прописку Ане в Москве не получать, работу не найти. Я бы на месте Ани, конечно, «кинулся бы в омут с головой» – рискнул бы поехать в Москву, хотя это и было бы безумство.

Прошло 45 лет.

Аня (2020 г.)

Летом после окончания школы ездила в Ярославль. Пыталась поступить в художественное училище, получила четверки по живописи и рисунку, тройку по композиции (не успела закончить) – в результате не хватило балла. Мама уговорила поступать на иняз. Сдала экзамены довольно прилично и прошла.
Замуж за Сашу вышла рано – на 2 курсе (без особой любви с моей стороны). Когда сыну и дочке было 10 и 13 соответственно, муж куда-то испарился. Чтобы накормить семью приходилось работать на «58» работах – в школе в начала девяностых платили мало.
Дочка закончила в США университет (получила грант). В 2005 г. вышла замуж, родила в 2010 сына, и я взяла академический год помочь с ребенком.
В США встретила Джона, и он как-то не по-американски быстро на мне женился. Я просто не могла устоять перед умным мужиком, хотя никогда не думала, что выйду замуж второй раз. Джон – профессор, лингвист, ученый с мировым именем в своей сфере, написал много книг, преподавал древние языки, говорит на немецком, арабском, иврите и еще семи языках.
Я очень ценю свою свободу, и он ее и не ограничивает. Дальше, как в сказке: жили долго и счастливо.
Что касается нас «тогдашних», даже хорошо, что так получилось: мне надо было пройти свой путь, вырасти, стать такой, какая я сейчас, родить этих детей, которые воплотили все мои мечты.

Дима (2020 г.)

Я не стал больше искать Аню. Через два года я все же развелся и женился во второй раз, родилось двое сыновей. Брак оказался неудачным. Новый развод и женитьба на великолепной женщине, с которой мы в любви и полной гармонии живем уже 34 года. Наш сын получил степень PhD и работает в крупной ИТ-компании в Великобритании. 
Мой старший сын, кандидат химических наук, работает в Германии, а средний сын и дочь окончили московские вузы и живут в Москве.
Я окончил аспирантуру, защитил диссертацию, работал в научных организациях, потом в вузах доцентом, заведующим кафедрой, проректором, а закончил работу профессором в университете.
На пенсию мы с женой уехали в Грецию, к морю, которое видим два раза в день – о чем я всегда мечтал.
Так, что жизнь удалась!
Мое отношение к «году любви»? Немного жаль, что мы расстались, но сейчас понимаю, что нас ждало очень много трудных моментов. Я благодарен Ане за этот подарок любви, державший меня целый год в состоянии эйфории, когда ты любишь и любят тебя.