Красный Луч. Зинаида Михайловна. 1966

  Главбух Зинаида Михайловна на меня смотрела не так, как все. Однажды, в отсутствие заведующего, по его указанию, я готовила рабочие доументы в его кабинете. Зав. сказал:-"Галя, работай в кабинете, в случае позвонят из Обл. Управления, то запиши, или, если ты знаешь о чем речь, можно ответить. Я тебе доверяю. Меня вызывают в Райисполком." И ушел. Я тихо работаю. А бухгалтерия прямо за стеклянной стеной, занавешено плотно. Если Зaву кого-то надо вызвать из бухгалтерии, он отодвигал, то есть открывал занавеску и звал, или просил принести ему отчет и др.
   Зинаида Михайловна, услышав, что заведующий хлопнул дверью, значит ушел и в кабинете никого нет, раскрыла свой поганый рот:–"Девочки, а вы заметили, что Умарбекова даже разговаривает не так как русские, и не так как мы с вами, а Николай Тимофеевич говорит, что она русская, куда там, носится с нею, как с писаной торбой, еще посмотрим..."
   Нина, старший бухгалтер, заговорила:–"Нет уж, Зина, если Николай Тимофеевич сказал, то так оно и есть, он никогда в людях не ошибается..." Кто–то окликнул Зинаиду и она вышла. Кроме Зины и Нины еще два бухгалтера работали, одна Aльбина, другую забыла как звали. Та, другая, и говорит:–"Зинаида Михайловна боится, что Умарбекову посадят на её место, поэтому и невзлюбила её." Все дружно захихикали, а когда Зинаида зашла– замолкли.
   Мне так было неприятно, что слёзы накатились на глаза. Как раз у меня кончились деньги, есть было нечего. Мама говорила, "если денег не хватит, то приезжай, возьми ведро картошки мелкой и продай на базаре. Хоть за два рубля и то, на хлеб и молоко хватит, хлеб стоит 20 копеек буханка, а молоко 24 копейки 1 литр. До получки перебьёшься."
   А тут еще эта главый бухгалтер меня осуждает, не знает, как бы очернить меня, чтобы никто меня не уважал. У меня не было сил, я не способна ругаться, просто чтобы они замолчли, я открыла немного занавеску. И... воцарилась тишина. Я увидела испуганные глаза Зинаиды Михайловны и удивлённые глаза трёх бухгалтеров. Они не ожидали этого. Они догадались, что я всё слышала, и из-под лобья поглядывали на Зинаиду Mихайловну. Одна Нина улыбалась, потому что знала, что за её слова я на неё не обижусь.
   В общем, рабочий день заканчивался. Пришел Сафонов. Я сказала, что из области никто не звонил и собралась идти домой. Надо было закрыть и опечатать сейф. Работники все уже ушли. Охранник Екатерина Григорьевна приняла у меня ружье, расписалась в журнале и проводила меня с крыльца. Она заметила, что я была расстроена и только хотела спросить, что произошло, как я её опередила:–" Завтра я Вам всё расскажу". На автобус я опоздала. Дома, на Чкалова 98, я быстро собралась, и на попутной машине за 10 копеек доехала до Ивановки. За полчаса я добежала до Степной. Утром чут свет, с ведрм картошки в сумке, я села в автобус и до восьми часов утра успела продать на базаре за 2.50,чем была довольна, что до зарплаты дотяну, не умру.
   К восьми часам я успела в сберкассу вбежать и поздороваться, но Заведующий, Екатерина Григорьевна, главный бухгалтер, и другие смотрели в упор на меня, как на преступника. Мелькнула мысль:–" Это наверное главбух что-то придумала, чтобы еще раз очернить моё имя." Заведующий Сафонов подозвал меня ближе. Я подошла. "Галя, а ну-ка покажи, где твои ключи от сейфа и сургучная печать..." подозрительно сказал Зав.. Я быстро открываю сумочку, ключей нет, печати тоже. Зинаида:"Во! Она даже не знала, что не положила в сумку! Это точно, она присвоила деньги, теперь скажет, что ключи потеряла!"– обрадованно закричала главбух на весь зал. " Зина! Прекращай делать преждевременные выводы. "– сердито отозвался заведующий"– а ты, Галя, заходи к. своему сейфу."
   Я подошла к своему сейфу и обомлела– ключи торчали в замочной скважине открытого сейфа, рядом на столе ллежала сургучная печать, железная баночка с сургучем и маленькая дощечка с привязанными верёвочками для опломбирования сейфа. В сейфe лежали ценности и готовый отчет.
   "А ну-ка разойдисеь все по рабочим местм, останься Валя и Софа. Я буду проверять всё, что в сейфе. Еще пусть свидетелем будет Екатерина Григорьевна, как ночной охранник и сама Галя."– приказал Сафонов. Мы замерли, а Николай Тимофеевич, как заправский ревизор, начал проверять.
  А я думала, как я могла такое допустить, что со мной случилось, это что, мне уже не будет доверия? Насчет того, что в сейфе всё будет в порядке, я нисколько не сомневаллась, ведь за ночь никого здесь не должно быть, а Екатерина Григорьевна кристально чистый охранник и вообще она, как я,– "не твоё, не бери"...
   Наконец Сафонов закончил считать, сопоставил данные с отчетом и громко сказал, чтобы все четыре челoвека, в том числе старший контролер Валя и старший кассир Софа, я и охранник слышали:–" Копейка в копейку, всё цело, ничто не тронуто: деньги, облигации 3 процентного займа и лотереи соответствуют правильному остатку. Все, кроме Гали, свободны. Екатерина Григорьевна, откройтe сберкассу и постойте около двери, чтобы народ не хлынул, пускайте по 5–6 человек. Галя, сейчас клиенты не дадут нам поговорить, а в перерыв ты мне раззкажешь, как это получилось."– серьёзно, чуть с раздражением приказал Сафонов.
   В перерыв он сам зашел за барьер и спросил:"У тебя дома горе? А что стряслось? За мою практику такого случая не было, хотя был случай, но при проверке оказалась недостача 1000 рубоей. А тут чудо! Всё цело, а сейф не закрыт, ключи торчат..."
   "Николай Тимофеевич, обещайте, что Вы не будете ругать бухгалтеров, тогда я всю правду расскажу,"– попросила я. – "Я не люблю жаловаться начальству на работников, уж такая я есть..."
"Ну, не буду ругать, рассказывай,"– сказал он.  И я подробно ему рассказала, что целый день ничего не ела, денег на питание не было. Предстояло мне съездить к маме за картошкой, чтобы хоть одно ведро продать и перебиться до зарплаты. Всё это надо было сделать за вечер/ночь, чтобы утром до работы успеть продать картошку на базаре. Голова у меня была забита, я боялась опоздать на автобус и вдруг услышала, как Зинаида Михайловна осуждала меня. Я вспомнила, и рассказала, как главбух Областного Управления говорил, что в Красном луче главбух без образования и областная ревизия делала неоднократные замечания, чтобы заменили её специалистом. Я вам об этом раньше не говорила, да и к чему, ведь я не претендую на её место и никогда никого не подсиживала, я сама неавижу тех, кто подсиживает. А она, боясь, что не дай Бог, меня назначат главным, решила заранее меня унизить перед  коллективом, я это замечала за ней с начала работы, сегодня она это подтвердила. Что я ей сделала плохого? Она будет чернить меня, а я по характеру своему не умею ругаться, не люблю, так меня можно до слёз доводить?  Вчера я пошла закрывать сейф, уже все ушли домой. Мне слёзы не давали работать, составила отчет и пошла умыть лицо в туалет.  Когда вышла из туалета, Екатерина Григорьевна попросила выдать ей ружье. Я дала, она расписалась. Я взяла сумочку в руки, уверенная в том, что сейф я уже закрыла и опечатала. Сказала Григорьевне до свидания и побежала к автобусу, надеясь, что в сумочке есть  копейки на дорогу. Но автобус ушел. Я сбегала на квартиру (2 километра), взяла сумку для картошки, побежала на дорогу и на попутной машине доехала до Ивановки. А там бежала 6 километров до п. Степной, как загнанная собака, потому что надо чуть свет вернуться в Красный Луч, на базар, продать картошку и успеть к 8-ми часам на работу."– закончила я.
   "Галя, но ты же не на острове живешь, а среди людей. Почему же ты сидела голодная и ни у кого не могла занять несколько рублей? Да мне бы сказала, у меня всегда с собой бывают деньги. А мама? Разве она не может чем-то помочь? Ну как это так? Я не пойму."
   У меня горло сдавило от его удивления, и я еле выдавила сова в ответ:–" Николай Тимофеевич, вы никогда не поймете, потому что за две зарплаты воспитывать одну дочь или на две мизерные зарплаты (мою и мамину) троих детей, это большая разница. Да когда всё нажитое пришлось оставить, чтобы в живых остаться
, а теперь в семье всё нужно, и приходится покупать. Я никого не обвиняю, всю вину я беру на себя. В результате чего я и натворила то, что вы увидели. А мама чем может помочь мне, кроме картошки, свою зарплату она тратит на моих детей. Спасибо ей."
   Вскоре после этого случая местный комитет профсоюза выделил мне материальную помощь в сумме 20 рублей, которые пошли на покупку обуви всем. Весь штат сберкассы понял, что Умарбекова не воровка, а от расстройства забыла закрыть сейф. Большинство мне сочувствовали, чего я не заметила со стороны главбуха. Зинаида придиралась ко мне совершенно без оснований. Я это замечала по мелочам. То она кричит:"Скажите Умарбековой, пусть она принесет отчет о ревизии!" – Я отвечала:" Мой отчет у вас на столе." Молчок. То опять кричит:" Почему в командировочном удостоверении нет печати?" Я подхожу, открываю удостоверение и показываю печать. Молчит.
   Итак настолько часто, что другой работник не вытерпел бы и уволился. Этого она желала. Но я думала, что она ничего не добьётся этим, я всё всегда делаю правильно.
   Я работала уже ревизором. Томочка была в интернате. Однажды перед праздником Октябрьской Революции 6го Ноября мне позвонили из центральной сберкассы, чтобы я пораньше закончила ревизию и возвращалась в коллектив для празднования. Молодежь, в основном, приготовили продукты, наготовили и накрыли столы, (в складчину по 1 рублю). Такое делали все организации.
   Я чуть пипозднилась из–за автобуса. Из бухгалтерии четыре человека сидели у двери, остальные– дальше. Всего было человек до 25-ти. Чей–то муж играл на гармошке так заливисто, что ноги сами рвались в пляс. Я поздоровалаь и попросила воды. Всю дорогу терпела – во рту пересохло. Кто–то налил мне в стакан и подал. Я залпом выпила. Мне показалось, что вода была необыкновенная, острая, горьковатая. Но жажду я утолила. А все знали, что я алкогольное не пью. Потому я подумала, что мне дали не из крана воду, а газированную. Кто–т крикнул:" Гале штрафную!" Екатерина Григорьевна:" Да она же непьет!" "Ну так пусть сляшет!" – и все закричали:" Пусть спляшет! А ну, циганочку!" Я не хотела чваниться, раз просят – надо сплясать. Мне уступили место и я пошла...–"Сербияночку плясать, надо соображение. Сперва тропочку топтать, а потом кружение." Я стала каблучкми выбивать дроби и только начала кружение, как голова моя закружилась, ноги не стали слушаться и я, еле удерживаясь за стул одной рукой, всем туловищем грохнулась на пол. Голова стала тяжелой, подняться не могу, только слышу голос Николая Тимофеевича:" Зина, кто давал Гале воду? Я вас выведу на чистую воду! Альбина, ты наливала водку вместо воды?" –"Нет, не я..." Елена Тимофеевна из последующего контроля ( лет 40 ей),:" Ну да, Альбина выдаст своего гдувбуха, я видела, что Зина подавала стакан Гале."
   "Зина, признавайся, это ты налила вместо воды водку, мне надо знать, почему она упала!–" кричал заведующий. В это время девочки меня подняли и усадили на стул. Я мельком глянула на лицо заведующего, оно было красным от злости. "А при чем я? Ну, я подала. Но я же не наливала."– огрызалась Зина, – "Она сама приехала голодная, вот и упала." (Это она обо мне). "Откуда ты знаешь, что она голодная?, она же была на ревизии?"– не успокаивался Зав. Сафонов.  "Она же делала ревизию в поселке Шахты 152, там нет столовой,"–доказывала свою непричастность Зинаида. –"Причем здесь столовая, да тебе известно, что  если человек совсем не пьет спиртного, то из–за 30 грамм он может умереть?"
   Тут я почувствовала облегчение и вмешалась:" Не надо сссориться, ведь мы должны праздновать, мне уже легче, я хочу прилечь." Екатерина Григорьевна повела меня на диван, на ходу спрашивая:" Может мы лучше поедем домой на автобусе, вызовем врача? А?" "Если это чистая вода, смешана с водкой, а не с какой нибудь отравой, то до затра пройдёт."– успокоила её я, – "но праздновать я не смогу. Что этой Зинаиде надо? У неё двое детей, муж есть, живет в своём доме, хорошо живут. А у меня трое детей, мужа нет, дома нет, живу бедно, у меня нет ничего, если я уйду от мамы. Что за радость ей обижать меня на каждом шагу? За что?"
   На другой день и на третий, то есть 7-8 ноября мы не работали, а 9-го ноября Зина не вышла на работу. Её муж (работавший щофером) заехал к заведующему ЦСК и сообщил, что у них случилось горе. Их сын–подросток нечаянно напоролся на ножницы прямо глазом. Зина плачет, убитая горем.
   В сберкассе пошли пересуды. Одни говорили, что не всегда Гале плакать от неё, пусть и она поплачет. Другие говорили, ну при чем здесь её сын, не она же осталась с одним глазом, а мальчика жалко. Да, я тоже очень жаллела её сына, с 14 лет на всю жизнь остался с одним глазом, это же надо, и в Армию не возьмут... Жалко. В то время рвались в армию все ребята. Не то, что сейчас, и сами ребята не хотят, и родители подкупают  начальство в военкомате, чтобы их сын остался дома, под предлогом какой нибудь сочинённой ими, вымышленной болезни. То и дело слышишь от одителей, что в армии дедовщина, надо все силы приложить, чтобы сына не взяли в армию. А мой сын, мой Славик, ждал, когда его возьмут в аримию и все мои двоюродные братьья служили.
   Но с этого горестного дня Зинаида Михайловна изменилась до неузнаваемости.  Она больше не делала мне гадостей. Она говорила, какой у меня хороший Славик, учтивый, приветливый, что девочки такие смирные, ласковые, послушные, как Галя. Жизнь пошла спокойней.