За Ёлками

    Тысяча девятьсот шестьдесят шестой  год от Рождества Христова заканчивался. Конец декабря был в меру холодным  и снежным; до Нового года оставалось дня три. Я, как всегда отучившись в первую смену, сидел после обеда дома и развлекался тем, что слушал по телевизору музыку. В то далёкое время днём  никаких программ по телику  не было - не то что сейчас. На экране висела только сетка настройки и играла современная по тем временам музыка; эта музыка была единственным моим развлечением, так как все книги в школьной библиотеке я уже перечитал, а других было взять негде.
   Часам к трём, обычно, пацаны с нашего околотка  собиралась на льду речки, разлившейся на заливных лугах перед самым ледоставом, и  до темноты играли там в хоккей. В ожидании этого я и коротал время, сидя возле окна и слушая телевизор. Вдруг послышался стук открывающихся  дверей, скрип половиц в сенях, дверь в дом отворилась, и в дверях появился мой друг Валерка.
– Антон, пацаны взрослые за ёлками собираются на Сазычиху сейчас. Пойдёшь? – вместо приветствия спросил он, видимо, полагая, что не стоит тратить время на  пустые разговоры. 
–Конечно, пойду! – обрадовался  я. Любое маломальское предприятие, разнообразившее  зимой скучноватую повседневную жизнь ребятишек в посёлке, всегда  встречалось мною с энтузиазмом.
 – Приходи к столовой, все там собираются, - сказал Валерка и выскочил из дома.
  Через пять минут я с лыжами был  возле столовой. Компания желающих пойти за ёлками была уже в сборе. Всего набралось пять человек: Витька, Вовка и Саня – пацаны  тринадцати-четырнадцати лет и мы с Валеркой; нам  было по десять с небольшим. На всех был один топор;  нести его старшие пацаны решили  по очереди.
  По посёлку шли толпой. На опушке обули лыжи, встали на лыжню и скорым шагом направились  в глубь леса. Это старшие пацаны шли скорым шагом, а нам с Валеркой, по причине малорослости, приходилось  бежать  почти бегом, чтобы не отстать и не быть отчисленным из отряда  за профнепригодность.
  До Сазычихи от посёлка прямая дорога - километра полтора.  Пробежав  около километра, оставив позади два моста через лесные речки, дорога, по которой раньше вывозили по рельсам лес, стала подниматься в гору. Чернолесье сменилось сосновым бором с молодым подростом; заходящее, по- зимнему рано, солнце, золотило стволы мачтовых сосен.
   Шедший первым Витька, остановился и спросил: - Куда пойдём дальше?  Обращался он, конечно к Вовке с Саней, так как мы с Валеркой, по его мнению, по малости лет не могли знать: где растут ёлки.  Старшие пацаны заспорили; я решил сунуть свои пять копеек,
 - Надо за плотину идти  по дороге в сторону Ершовки, там мы  с дедом летом траву косили на полянах, я ходил в лес по костянику, дак ёлки кругом были.
 – Молодец Антошка, правильно говоришь. Айда, пацаны, туда, - похвалил меня Витька.
    Добежав до Сазычихи, где стояло  в ту пору три жилых дома, наша команда устремилась по лесовозной дороге  в сторону   Ершовки.  Метров через триста, миновав плотину,  мы попали на большую поляну.  За поляной стеной стоял хвойный лес; подлесок темнел подростом из молодых ёлок. 
– Во, самое то, что надо пацаны, пойдём выбирать. – Сказал наш предводитель, и вместе с Вовкой и Санькой направился через поляну.
    Выбрать подходящую ёлку, как я понял из комментариев пацанов, которыми они сопровождали свои поиски, оказалось делом непростым: одни были слишком разлапистые, другие имели слишком мало веток, третьи были однобокими. Мы с Валеркой, ухряставшись в погоне за старшими, сидели прямо на   обочине лесовозной дороги, пробитой тракторами в снегу, и ждали, когда те выберут себе ёлки. Пацаны,  в поисках образцовых экземпляров рыскали между молоденьких елок; нам с Валеркой всё было до лампочки – мы, уставшие от такого забега, переживали: как побежим назад. Наконец пацаны вырубили себе подходящие ёлки и стали выходить на дорогу.
 – Стой, - сказал Витька,- а этим чё? – Он мотнул головой в нашу сторону, - им ведь тоже елки нужны. Они чё, зря ума с нами бегали?  Вам ёлки нужны? – обращаясь к нам с Валеркой, спросил  вождь. 
    – Конечно, чё мы рыжие что ли?  - наперебой загалдели мы с Валеркой. Отказаться было нельзя – иначе нас посчитали бы за слабаков и в другой раз никуда бы с собой не взяли. Свою взрослость и «крутость» надо было подтверждать делом.  Хотя, честно говоря, мне, да и Валерке, наверное, тоже, было уже не до ёлок. Нас больше волновал вопрос: как добраться до дома. Витька с Санькой воткнули свои ёлки в снег возле дороги и  снова  отправились в ельник.  На этот раз ёлки выбрали быстро.
 – Вот тебе Антон, вот тебе Валерка, - раздал нам по пушистому деревцу Витька. Ёлки наши были в два раза меньше чем у них; меня это даже обрадовало –  легче тащить будет.
   Солнце к тому времени уже зашло; в лесу стало быстро темнеть, мороз крепчал,  под носом зашмыгали сопли. С ёлками в руках наша дружина направилась  в обратный путь.
   Тогда я, конечно же, как и все нормальные пацаны в посёлке, хорошо владел русской разговорной речью, в том числе и нецензурной бранью. Здесь я не стану, даже, вспоминать  свои  тогдашние эмоциональные стенания  в предчувствии тяжести обратного пути.  Сейчас, пережив за свою жизнь великое  множество моментов, когда  осознаёшь внезапно, в какую историю ты влип, и как теперь будешь выскребаться из неё;  попав в аналогичную ситуацию, я говорю сокрушённо: - « Япона мать!».  Вот и теперь, вспоминая дела давно минувших дней, я  думаю:  -« Япона мать! Как только мне тогда хватило силёнок добежать до дома».
   Дорога домой показалась гораздо длиннее. Только до домиков на кордоне мы, как мне показалось, тащились минут пятнадцать. К этому времени совсем стемнело и окошки домов на кордоне светились уютным жёлтым светом. При виде их я совсем раскис: мне захотелось немедленно оказаться дома, на кухне возле печи, и с кружкой чая в руках.   
  Старшие пацаны, заметив, что мы с Валеркой едва тилипаемся, шли не так быстро.  К счастью, дорога домой спускалась под горку, и бежать было не так тяжело; вот только лыжи с креплениями из сыромятных ремней то и дело слетали с ноги или, плохо слушаясь, наезжали одна на другую. Ёлка со смещённым центром тяжести, хоть и была  невелика, однако изрядно выматывала  мне руки; я даже думал бросить её,  но перспектива прослыть слабачком, заставляла меня терпеть трудности и лишения похода, на который я сам напросился.
    Несмотря на то, что мы всё время двигались, я стал мёрзнуть, и мне сильно захотелось есть. Я вспомнил, что в обед мне было лень разогревать щи на плитке, и я ограничился кружкой молока и хлебом с вареньем. Теперь чашка с горячими щами мерещилась мне перед глазами.
    На мостике через речку Витька, шедший впереди, вдруг остановился и сказал, обращаясь ко всем :-  А где топор, пацаны?  Оставили в ёлках? Чё будем делать?
   Все остановились, стали вспоминать. Вспомнили, что последний топором рубил ёлки  Санька,  которому  топор  и принадлежал, значит, его вина.
 - Да фиг с ним, с топором, - сказал Санька, - завтра днём я за ним сбегаю налегке, не съедят же его волки ночью.
 – Ну ладно, - согласился Витька, - топор твой, так что без обид. Давай домой быстрей, что-то вовсе холодно стало и пацаны вон, -  он показал на нас с Валеркой, - чуть живы.
    Между деревьями показались жёлтые огоньки окошек в посёлке, слышался лай собак.
   Домой я пришёл едва  живой, но ёлку не бросил. Зашёл во двор, воткнул её в сугроб во дворе и чуть не на четвереньках вскарабкался на крыльцо.
    - Где это тебя носило? Клюшка дома,  на реке нет никого, где был?  - Спросила  меня мать.
  – За ёлками в лес с ребятами ходили, - едва ворочая языком, стаскивая с себя пальтишко, чуть слышно ответил я, и сел на лавку возле печки.
    Мать налила мне в миску суп; я съел  и попросил добавки.  Мать сильно удивилась моему аппетиту: обычно я одну миску  с трудом одолевал,  придя с улицы,  ел только молоко и хлеб с вареньем. 
   Вскоре  из города, с работы пришёл отец.
  – Кто это пихтушку притащил во двор? - Спросил он, раздевшись и входя в кухню. 
 – Я - с  гордостью отозвался  я, ожидая похвалы.
 – А на хрена?
 - Так, на Новый год!
 -  На новый год ёлку ставят,  - назидательно сказал отец, - пихту домой приносят только когда похороны, понял. Хотя, ты, наверное, ещё ёлку от пихты и не отличаешь.  Завтра выходной - пойдём за ёлкой вместе, я тебя научу.
      Сейчас, полвека спустя, когда никого из участников этого похода, кроме меня,  нет в живых, когда тот еловый подрост,  в котором мы вырубали ёлки, поднялся в матёрый ельник, я под Новый год  часто вспоминаю эту историю.  Иногда мне явственно видится, как ватага пацанов с ёлками, на лыжах, молча, бежит по ночному лесу. По мере приближения к посёлку, в чернолесье, на фоне ночного неба начинают таять, исчезать фигуры ребят. На опушку леса  выходит только один – это я…