Немец

От Глейбермана ушла жена, чтобы стать опять Телкиной, и уже в таком качестве пойти по всяким святым местам, моля бога о ребеночке.

Глейберман же, посчитав, что может найти своей еврейской национальности, наконец, достойное применение, тут же эмигрировал в Германию, которая хоть и приняла его сдержанно, но поставила на довольствие без всяких проволочек.

Глейберману нравилось там ездить на велосипеде. Он исколесил вдоль и поперек весь свой уютный городок, его окрестности, и даже ночью во сне его ноги время от времени как будто крутили педали. Зимой на неделю-другую удавалось выбраться на какой-нибудь недорогой горнолыжный курорт в Альпах. Работать он и не думал, полагая, что быть своего рода ходячим напоминанием великой нации о ее постыдном прошлом и есть его миссия деликатнейшего свойства. И все его вроде бы устраивало, кроме одного – женщины. Русскоговорящие женщины, с которыми Глейберману удавалось заговорить, почему-то сплошь оказывались выходцами из государств – бывших южных республик Союза, и всем своим видом показывали, что приехали сюда бог знает откуда не для того, чтобы с таким, как этот Глейберман, быть в каких-либо отношениях. Ну а с немками – это когда язык сам собой уже у него подучился – было не лучше. Те вежливо улыбались и не более. Захотелось хоть ненадолго в родные края.

Он приехал, снял квартирку и стал неожиданнейшим образом вдруг опасаться, что его или арестуют, или чего хуже – он случайным образом на улице встретит бывшую жену, и та его проклянет. Потом он робко позвонил давнему приятелю и начал как бы издалека, но минут через пять приятель, все поняв, прервал Глейбермана на полуслове и сказал, что есть у него на примете одна семейка – мама и две дочери…

На следующий день ровно в семь вечера с цветами, большим тортом и шестью бутылками вина Глейберман, испытывая некоторое волнение,  предстал перед дебелой дамой, которая была в черном вечернем платье, в черных туфлях на высоком каблуке и с ярко-красной помадой на губах. За спиной дамы скромно стояли две ее дочери в простеньких домашних платьицах и в белых носочках. Одной было лет двадцать пять, другая на два-три года старше. Глейберман выдал длинный комплимент женщинам, удачно ввернув в него несколько немецких фраз.

- О, вы прекрасно говорите по-русски, - сказала дама. – Я Антонина Петровна, старшая дочь - Маша, младшая – Даша.

- А я Ганс, - соврал Глейберман.

Сели за стол. Глейберман предложил выпить за хозяев дома. Потом выпили за гостя. Потом за что-то еще, и все хвалили торт.

Глейберман старался говорить с легким акцентом, но, несколько захмелев, все чаще забывал это делать.

- Так где вы научились русскому? – спросила Антонина Петровна. – Говорят, для иностранцев он очень сложный.

- Бабушка прекрасно говорила по-русски, - сказал Глейберман и продолжил врать: – Дедушка служил в Вермахте. А как война закончилась, его отправили разбирать завалы. Так получилось, что там он откопал мою бабушку. Она оказалась русской еврейкой, выдававшей себя за армянку при гитлеровском режиме. Потом они поженились.

- Как романтично! – воскликнула Маша.

- А тебе все романтику подавай, - сказала ей мать, и уже глядя на Глейбермана, продолжила: - Найдет себе кого-нибудь и уйдет к нему, а через месяц возвращается домой. Я со счета сбилась. А младшую в секту религиозную вовлекли.

- Мама, не вовлекли, а я сама, - возмутилась Даша.

- Сама, сама, - проворчала Антонина Петровна.

- А вы, Ганс, верите в бога? – спросила Даша.

- Что касается формальной стороны, то это не мое, - отвечал ей Глейберман. - Но мне кажется, что-то в некотором роде потустороннее непременно присутствует, потому что…

- Вы женаты? – прервала его Антонина Петровна.

- В прошлом. На немке из бывшей ГДР. Она все тосковала по демократическому централизму, а тут ко всему прочему у нее выкидыш за выкидышем, выкидыш за выкидышем.

- В следующий раз женитесь на русской, - сказала Антонина Петровна.

- Придется, - выдохнул Глейберман.

- А хотите, Ганс, я вас научу богу молиться? – сказала Даша.

- Пойди и покажи лучше гостю свои фотографии, где ты маленькая, - обратилась к ней мать. – Она, Ганс, была чудесным ребенком.

Глейберман и Даша ушли, а когда вернулись, мать как-то пристально всматривалась в младшую дочь, словно та должна была подать какой-нибудь знак, но ничего подобного не было, и тогда Антонина Петровна уже обратилась к старшей дочери, чтобы та показала гостю свои рисунки.

Когда Глейберман и Маша пришли обратно, мать уже пристально стала вглядываться в старшую дочь, видимо тоже ожидая знака, но знака не последовало, а Глейберман, пропустив несколько полных бокалов вина, так захмелел, что благосклонно позволил женщинам препроводить себя спать.

Когда дочери уснули, Антонина Петровна, облаченная в ночную сорочку, на цыпочках прошла в комнату, где спал Глейберман, и легла рядом с ним…

Утром все снова сидели за столом и молча пили чай. Потом Глейберман сухо простился и ушел.
                2023