Два теноры мои, два теноры

          Когда мне еще не исполнилось полных шести лет, я впервые в своей жизни выехал на Одесскую дачу. Сами мы бы ее не осилили - мама только готовилась к кандидатской защите. А вот дядя с тетей уже были аж доцентами  и могли себе позволить такое удовольствие. В это время их второй дочурке было полгода, и они решили, что можно всей семьей навесить любимую тетушку дяди в Симеизе. 
          Путь до пляжа оказался доступен моим ножкам, ласковое море пленяло. А на территории дачного кооператива поляны и деревья, цветники, новые товарищи детских игр. Но самое главное - на даче оказался оставленный теткой черный чемоданчик, напоминающий переносной электропроигрыватель. Это был патефон, да еще и с кучей пластинок плюс коробки иголок. Дело в том , что для качественного воспроизводства звука иголка должна была быть, да простит меня суровый читатель, острее бритвы. И после нескольких прослушиваний требовалась замена.
          Много было там неаполитанских песен в исполнении Сергея Лемешева, которым я старательно подпевал. Позже, посмотрев «Музыкальную Историю», увидел и услышал этого певьца  воочию.Репродукторы во всю транслировали песни в исполнении Сергея Яковлевича. Я, конечно, слышал, что существует еще Козловский, неизвестный мне. Лишь однажды он промелькнул в каком-то киноконцерте.(А ведь роль шофера-самородка предложили сначала именно Ивану Семеновичу, да он побрезговал)
           Я уже был в седьмом классе, когда в моем доме завелась любимая переносная радиола Волна. Я начал коллекционировать долгоиграющие пластинки, в том числе и полные оперы. И всюду там звучал чарующий голос Козловского. Мой друг, такой же меломан имел в своей коллекции «Евгения Онегина» с Лемешевым.
Однажды мы слушали и считали огрехи в партии Ленского. Думаю, что запись была сделана не в лучшее для певьца-туберкулезника время.
           Прошли годы и у меня появилась опера «Ромео и Джульетта». Я сражен был исполнением Лемешева наповал. Вскоре подоспела и «Богема» Пуччини.
           Что касается бельканто, то, думаю, им обладал лишь только  Лемешев, всегда сетовавший,  что железный занавес не позволил ему поучиться в Италии. Голос Козловского относится к типу Украинских теноров. Отвлекаясь, скажу, что в записи сцены Князя и Мельника из «Русалки» Шаляпину подпевает Поземковский неотличимо от Козловского)
           Первым сцену Большого Театра  освоил Козловский, дублером великого Собинова. Напомню читателю, что на середине одного спектакля у Собинова случился сердечный приступ. Разыскали свободного Козловского, одели, загримировали. Певец получил свою бурю оваций. Казалось, что вопрос престолонаследия решен. И тут в труппу пригласили Лемешева. Оба теноры попали на столичную сцену, пройдя долгий путь. Закон для молодых актеров, певцов и режиссеров в те годы был до безобразия прост, сначала покажи свой талант на периферии, и уж если заслужишь любовь зрителей, то тебя пригласят работать в республиканском центре, а может быть  даже и в столице.
          Два титана не дружили, но и не делали друг другу пакостей, принятых в суровой актерской среде (актеру Новикову во время выхода в виде Теркина - его коронной роли, однажды всыпали в солдатские сапоги толченного стекла, великому клоуну Владимиру Дурову для смывки грима подложили щелочь). Сергей Яковлевич не раз прилюдно восхищался талантом своего «голосистого» коллеги, Козловский не делал этого никогда. Сохранилась общая фотография, на которой певцы очень дружелюбно глядят друг на друга.

            Дуэтом они пропели лишь раз, поздравляя Книппер-Чехову.(Мне посчастливилось быть недалеко от нее на открытии памятника Чехову в Ялте). А мог бы быть ах какой цикл концертов «Два Тенора».
           В московских богемных кругах считали, что за Лемешевым бегают сердечные и красивые девушки, а за Козловским холодные и расчетливо умные.
           Козловский всегда был любимчиком Сталина и однажды осмелился попроситься за рубеж на отдых не смотря на то, что там уже постоянно проживал родной брат. На естественный вопрос вождя: «А не убежишь?» Иван Семенович промямлил о любви к родной деревне. Туда его и направили отдыхать. На подобную же просьбу Лемешева был ответ: «Хочешь - не хочешь, а за рубеж не поедешь».
          Лемешев поставил моровой оперный рекорд: пятьсот (500) раз выходил на сцену Ленским. А в день своего последнего юбилея пропел безукоризненно весь 501й спектакль, но не в обычном черном, а в седом парике.
            Козловский после неисчислимых попыток вырвал у всемогущей Фурцевой разрешение построить в родном селе (за свои деньги!) музыкальную школу. А еще Иван Семенович в страшные годы культа личности,  многим ссыльным певцам смело посылал теплую одежду  и продукты.
             Козловский трепетно берег свой голос. Бесшабашный Лемешев ел мороженное лошадиными дозами. Мало, кто теперь знает, что примерно половину своей творческой деятельности он пел, имея всего одно легкое. Будучи лихим кавалеристом Красной Армии, угодил в карцер, холодный и сырой каменный мешок, где схлопотал туберкулез. Позже поездки с концертами на фронты ВОВ обострили болезнь. Одно легкое пришлось удалить.
             У обоих артистов родились дочери. Мария Сергеевна неплохо пропела партии сопрано на сцене Большого Театра.  Унаследовал ли внук таланты деда, мы никогда не узнаем. Талантливый юноша нелепо погиб, когда перелезал на девятом этаже с балкона на балкон дабы ошарашить друзей.
             Анна Козловская от оперы далека. Хотя такое и с ней могло бы приключиться. Певицу Лилию Абели прямо со сцены забрали и сослали в Сибирь на долгие года из-за нежелательного родства. Реабилитировавшись, она стала в  Москве преподавать вокал. В знак любви и благодарности к Ивану Семеновичу, за лагерные посылки, она поклялась поставить голос Ане, к тому времени успевшей окончить университет и не обладавшую маломальскими данными. Несмотря на протесты девушки суровая и настойчивая учительница начала уроки. Представьте себе, звуки постепенно стали вытягиваться из горла несчастной жертвы благодарности. Уже прикоснулись к  прекрасно арии Далилы, но тут Лилия Абели скончалась. Эксперимент с согласия папаши прекратили.
         Существует легенда, что Сталин приказал лично для себя сделать две записи оперы Паяцы: Лемешев - Канио, Козловский - Пепе, и наоборот. Я не нашел нигде.

         Так вы меня теперь спрашиваете, кто более велик.
         Отвечаю: тот, кого я слушаю в данный миг.