Безумный бриллиант. Год спустя

В оттепель всегда хочется помыть окна. Чтоб задышалось. По экрану балконной рамы беспричинно шмыгают галки. Моя родная кошечка, умница и красавица, вытянулась вертикально вдоль окна: передние лапки сучат по стеклу, задние мысочками отталкивают мягкий цветастый матрасик, сшитый специально для её сна на подоконнике, глазки в охотничьем азарте не отпускают дразнящих птиц, а хвост... Хвост, длиннющий, бело-серый, пушистый-препушистый, диаметром сантиметров двенадцать, одна штука, метёт, будто блок питания подключили. И вся-то из себя ладненькая. Часто ходит на задних лапах. Смотрю и думаю: за что же мне этакое счастье привалило? И вообще, полугодовалый сибирский котёнок, величиной со взрослое животное, является стихийным бедствием и превращает наш с ней дом в руины.

Цветочные горшки со всех подоконников давно перекочевали на стены и холодильник. О причинах не трудно догадаться. За четырёхмесячное пребывание в доме кошка успела отжать в свою пользу практически всю территорию. А я - что? Я - мягкотелая. Верёвки из меня вить.

- Воспитывай её, - учит меня уму-разуму друг. - Я бы её бил. Животное должно знать своё место, а не садиться хозяину на голову.

- Воспитываю как могу, - вяло сопротивляюсь, наблюдая, как Миланья осваивает холку моего друга. Ей явно пришелся по вкусу кашемир Димкиного джемпера и аромат одеколона, потому что с упоением начинает вылизывать волосы на его затылке. Потом спускается ему на колени. Хвост трубой, туда-сюда, туда-сюда. Ни секунды на месте. Димке явно нравится её интерес. Он прикрывает веки и уже почти мурлычет, продолжая гнуть свою линию. Ай, ладно. Пусть воспитывает своих котов, которых нет. А мы уж как-нибудь. Да, моя детонька?

Детонька тем временем сиганула с подоконника, поточила коготки о гладильную доску, много лет невидимкой прохлаждающуюся за плотной гардиной, никому не мешающую и превратившуюся теперь в древо со свисающими лоскутно-поролоновыми лианами, а потом притащила в зубах и положила к моим стопам скатанный из журнального листа шарик, глянув вопросительно: "Поиграем?"

Условность подразумевает не относиться к животному как члену семьи. А если сама жизнь приобрела условность? Она как бы есть, и в то же время зависла в ожидании перемен. Восстановление затягивается. И его условность иногда прорывается сквозь прорехи упругих педалей велотренажёра, подаренного братом для безусловности победы. Значит, стремление выпрямить сорванную спину должно быть вознаграждено. Дело времени. И желания.

Лучи заходящего солнца сеят снег в облачном решете и проникают в угол ниши книжного шкафа, которую занимает перевёрнутая вверх дном трехлитровая банка. Сто лет назад я узорчато инкрустировала её стеклянные бока кофейными зёрнами и покрыла лаком. Банка служит манекенной головой для маминого парика. Парики частенько обновлялись и последние годы приобрели платиновый оттенок.

- Зачем тебе парик? - недоумённо вопрошала я всякий раз, глядя на вполне пригодную для ощущения женской полноценности мамину причёску.

- Тебе не понять. Мне надо выглядеть.

Собираю волосы в пучок, надеваю мамин парик и иду к зеркалу. Едва мелированные пряди рассыпаются по лбу и вискам. Выпрямляю спину, всматриваясь в отражение. Многие говорят, что я очень похожа на маму. Похожа? Пытаюсь улыбнуться. Получается неестественно. Нет ничего хуже натянутой улыбки или выражения радости на отрешённом лице. Уж лучше как есть. Потом подхожу к маминой кровати, ложусь на бок, подтягиваю колени к груди и утыкаюсь носом в стенку. Спустя некоторое время кошка прыгает следом и начинает маяться, аккуратно прохаживаясь вдоль моей скрюченной спины. Наконец, умащивается на подушке и кладёт лапку на мой парик.

Галки раскричались. К весне.