И вновь талмудизм волос рыжей Ландер

                Моей любимой Андрее Пришакариу
     Сикейрос, Ривейрос делла Крочче - Пикколомини и прочии Марии де Медейрос терялись и бледнели перед густыми бровями Фриды, ощущая себя ничтожными мандавошками, недостойными и приблизиться к такому скрытому от мира таланту, копошились и пресмыкались, являясь, по - сути, всего лишь малярами и жалкими поденщиками, ловко уловившими дуновения новых ветров социальных преобразований и справедливости для всех, чохом и гамузом, вкупе, ин масс, но более всех уязвленным чувствовал себя, как ни странно, крайне далекий от Мексики и художеств социализма Ильич, четвертый этого имени, ни разу не побывавший в Каноссе, никогда не высаживавшийся с горсткой верных на побережье Чешира и Кента, но таивший сходные желания со Славным корольком Белль Франс, просто тот по галльскому легкомыслию мечтал о курице в воскресной похлебке любого крестьянина от Гиени до Руана, а молдаванско - советский - о непочатой бутылке  " Алабашлы ", кою имел бы возможность прикупить на трудовые доходы каждый, имеющий право.
    - Спивается народец, - брюзжал артиллерийский поручик граф Толстов, высокомерно тыча неопрятной бородой юлящие глаза лукавых царедворцев, на много лиг отстоящих от места дислокации философствующего старца и еще далее от талантов написавшего вовсе нечитаемый роман о войне и мире писателя, - лишь кулак - мироед раздувается и душит.
    Чертков незаметно зевнул, деликатно пряча лицо за пыльной портьерой. Ему три раза приходилось вскакивать и отбегать, но принужденная зевота раздирала рот, смущая Софью и немало смеша Андреева, звучно бултыхавшего мельхиоровой ложечкой в неизменном стакане чаю. " Шиш да кумыш тебе, мудаку, - думал Чертков, с трудом сдерживая позывы к чиханию, - трындишь ни о чем целыми днями, я - ста да я - ста, нет бы все заработанное народу отдал, хрена ему твои разглагольствования ".
    - И не страшно вот ни на столько, - отвлекся на Андреева граф, показывая пальцем на ноготь мизинца левой ладони, - не верю вот ни единому слову, безногие, висельники, потроха, обстрелы и геноцид, а не страшно.
    - Да я, - смущенно кашлянул Андреев, отодвигая от себя стакан чаю, - ваше степенство, как - то и не намеревался пугать - то.
    - И толстая ты ! - закричал дребезгливо Толстов на супругу, испуганно вскочившую из - за стола. - Постарела, сморщинилась, волосом диким заросла.
    Близкие и верные, удалившись в гостиную, наскоро переговорив, решили привести в Ясную знаменитого Юшку комедианта, известного в купеческих кругах Иосифа Макарыча, зазывалу и купца Третьей гильдии, развлечь или отвлечь замеланхолившего барина, вторую неделю отказывающегося наотрез написать хоть строчку, что било по карману Черткова, по самолюбию Софью и по нервам Андреева, более всего любившего смеяться над произведениями морализатора землицы Русской, творящего из народа икону, повторяя вывихи народовольцев, хотя простейшая истина  " народ - это толпа из отдельных людей " не приходила, видимо, в голову графа, народовольцев, модных эсеров и примкнувших к ним большевиков.
    - Привел, - сказал Чертков, подталкивая в спину какого - то господина в партикулярном платье, - только не Юшку, в запое Юшка, третий месяц куролесит по Нижнему, вдрызг пропился, нет ничего, кричит, окромя совести и нервов. А это вот, рекомендую, новейший писатель России Пелевин. Или Сорокин, - неуверенно представил толкаемого издатель, распахивая дверь в кабинет графа. - Щас он ему врежет, - пообещал Андреев, заходя следом.
    Раскладку проводили в маленькой комнате рядом с кабинетом Реброва. Когда все сели на стулья по углам расстеленной на полу развертки, Ребров бросил эбонитовый шар на середину. Шар остановился на «радости». Ольга закрыла лицо руками.
    – Ничего, ничего, – успокаивающе улыбнулся Ребров.
    Она положила обе свои пластины на 6. Штаубе тронул жезлом красное. Сережа пометил «стену-затвор». Ребров оттянул по второму, сдвинул сегмент к «коню», тронул шар. Шар показал «рассеянье». Ольга переставила левую пластину на 27. Штаубе прошел кольцом желтое и «борк». Сережа провел мелом по «стене-маяку». Ребров оттянул по шести и девятке-кресту, сдвинул сегмент к «кунице», тронул шар. Шар показал «доверие». Ольга переставила правую пластину на 18. Штаубе тронул жезлом синее и завершил петлю. Сережа стер «стену-затвор», пометил «стену-препятствие». Ребров оттянул по двенадцати, сдвинул сегмент на поле, тронул шар. Шар показал «согласие». Штаубе в раздражении бросил жезл.
    Ольга плакала. Ребров раскрыл книгу списков, нашел нужную страницу:
    – 9, 46, 21, 82, 93, 42, 71, 76, 84, 36, 71, 12, 44, 47, 90, 65, 55, 36, 426.