Дневник. Февраль 1971

01.02.1971 Понедельник.

Подмораживает вроде на улице. Так соскучилась по лыжам, господи!

В прошлые выходные печатала карточки. Две пленочки напечатала. Василь
Василич - персик просто, так хорошо вышел. А Геночка - то мой, хорош гусь,
Ю.А. его "котом" назвал. Обнимается со всеми. То со Светой, то с Томой, даже
с Сашкиной девахой.

А Люся Машкова заметила, что Генка не  только девочек меняет, но и шапки.
У него, правда, две шапочки: синяя с розовыми полосками, с пумпоном и голубая
с козырьком, легко в шлем превращается, очень удобная и красивая (мне идет,
между прочим). Так и скажу ему: "Ну, Геночка, ты шапочки свои меняешь так же,
как девочек, с которыми фотографировался." Увижу ли я его, моего хорошего.

Носила фотографии сегодня на работу. Женщины посмотрели, а Ю.А. заявился
в обед. Я как раз писала Толику письмо и пишу: "Как ты поживаешь? Небось все
кадришься?"

А он подошел ко мне, спросил:
- Опять письмо пишешь. Сколько можно писать?
Интересно, что ты там пишешь?
И он взял у меня листок. Ну надо же! Я вырвала лист у него из рук: "Юрий Ксаныч,
как Вам не стыдно?

Он засмеялся, сел со мной рядом и сказал:
- Ну, показывай свои фотографии.
Бесцеремонно обнял, но не за плечи, как обычно, а за талию и так нахально, как
было позволено только Коле. Я удивилась, отводя его руку, сказала, вставая:
"Юрий Александрыч, перестаньте.

Но он и не думал успокаиваться, рука его полезла ниже. На миг мне показался
другой на его месте, но быстро я вернулась к действительности и возмутилась.
Хотела спросить еще: "Я что, Ю.А., очень аппетитно выгляжу?" Но сдержалась.

Показывала фотокарточки.
- Вот здесь я себе нравлюсь, - сказала я, подавая ему фотографию, где мы с
Надеждой стоим у "Трембиты".
- Да, у тебя здесь хорошие ножки, - заметил он.
Мне захотелось стукнуть его по голове пачкой фотографий в моей руке, я даже
замахнулась. Ох, и шельмец! Нет, сама виновата в этом, зачем болтала лишнее?
Зачем, мерзавка — девка?

Он думает, что ты забыла те недавние ласки (он уверен, что ласки были и от них
кружилась голова) и не будешь отвергать его. Нет, буду, буду! Его ласк я не хочу.
Эх, Наташка, Наташка, что ты себе позволяешь? Лапать себя, да? Почему не ударишь
по рукам? О боже мой! Ну что же это такое?

2.02.1971 Вторник.

Колька, ну что ты, что с тобой? Почему же ты мне не пишешь? Я никогда так не
ждала, как сейчас. Трезво рассуждая, можно сказать, что я не люблю тебя, не жду
встречи с тобой, но не могу успокоиться. Откуда в тебе это упрямство, гордость
ненужная? Ты просто пень бесчувственный - вот ты кто. Подумаешь, фигура.
Обиделся. И сплетни собираешь, небось, как бабка старая.

Ой, господи! Письмо что ли еще написать ему? Может не получил моего первого
письма.

"...Может письма затерялись в тайге,
Может письма заплутались в пурге..."

И что же он не отвечает? Забыть его, скорее забыть. Но его ласки... Боже! Меня
еще никто так не целовал, как он, даже Гомали. Я не могу этого забыть. Если бы
он только знал, как мне не хватает здесь его нежности. О! Я забуду через год, через
два и не буду впоследствии понимать свои трепетные чувства, излитые сейчас на
этой чудной бумаге. И бумага терпит всю эту белиберду.

Ой, Колька, грубый, неотесанный парень, зачем я бегала к тебе, зачем ты не отпускал
меня и зачем не простился? Я бы сама тебя поцеловала, хороший ты мой, на прощанье.

3.02.1971 Среда.

О, господи! Еще  горе на мою страданьем и ожиданием измученную душу. Коля
плохо вышел на пленке, можно сказать, не получился. Ой, какая дура, не придала
значения тому, что объектив и смотровое стекло затуманилось. Ну что же мне делать?
Я Костюку написала, что Коле пришлю фотографии.

5.02.1971 Пятница.

Завтра соревнования на мою голову. Не представляю, как пробегу и пробегу ли я
вообще. Ну и как тут откажешь, если так просят.

07.02.1971 Воскресенье.

Кажется мне, столько новостей! И я очень счастливая, мне кажется. А почему?
Не знаю. Просто все хорошо. Так бывает хорошо только  перед жутким кошмаром,
ужасом каким-то. Господи! Ну что со мной? Я танцую, смеюсь, подмигиваю себе
в зеркало.

В пятницу ходила на каток, послушала чудную музыку и покаталась хорошо.

В субботу утром ездила на соревнования. Бежала пятерку, умоталась. Схватило
в пояснице и бок заколол. Вел меня по дистанции  Витька Переферов, настоящй
друг, без него я с дистанции бы сошла. Да, за 26:12 пробежала-то неплохо без
тренировок.

Вечерком печатала фотографии. Вроде пленки все.  Умучилась я с этой рассылкой
фотографий.

Приходят благодарные письма. Даже фотографию прислали весьма для меня ценную,
молодец все же Ленка, от нее я меньше всего ожидала.

В воскресенье с утра на лыжах покаталась. Ой, как я соскучилась по родным лыжам.
Подмазалась классно. И каталась-то со Стасиком, Витей и Федором.

Стасик первым делом спросил: "Ну как, перцовку научилась пить?"
- Ой, Стасик, я так подорвала здоровье там!
- Почему? Замуж что ли вышла?
- Нет, что ты, - смутилась я.

Стась, ты знаешь, у меня что-то пропала к тебе та прошлогодняя любовь, может от
долгой разлуки? Да и Коленька все время вспоминается... "Ты знал, что я приду к
тебе?" - "Я не верил... Мне так хорошо с тобой!"

Господи! В 20 лет не иметь человека, которого безумно любишь, которому отдала
бы все свои ласки, всю нежность. Как это вообще трудно. Зря я нацеловываюсь
так в поездках, травлю себя только.

Коле задумала еще одно письмо написать. На фото он у меня не вышел, одни
очертания. И ему нечего послать и у меня нет его фотографии.

Надька письмо прислала. Написала она письмо своему Василь Василичу.

8.02.1971 Понедельник.

Бессонница что-то мучает. Времени около 12 ночи, а я не могу уснуть.
Коле написала второе и последнее письмо, неважное, правда, но выслала
фотографии и значок. Черт с ним! Не ответит - попереживаю немножко
и забуду.

13.02.1971 Суббота.

Зашилась я с фотографиями этими, письмами, встречами. И когда я все их
разошлю, не знаю. Третью субботу печатаю. И хоть бы две строчки написали
мне в ответ. У Паши песни просила - не прислал, У Толика - адрес, тоже как
в воду. От Костюка и Прокопа бесполезно ждать ответа.

Людка, правда, прислала очень интересное письмо. Есть там такие строки:
"...Василий Васильевич даже и не пишет, наверное думает: приехали домой
и забыли его, а в общем, старый трус. А Томка - глупая девочка и несчастная
тем, что она не замечает шутливого (игривого) отношения к ней..."

В общем-то, правильное суждение. Но что она еще пишет, боже мой!
"...Я ведь и не знала, что во Львове нас будут встречать Валентин, Миша,
Саша и Гена. Сразу обратила внимание на Гену; он был грустный, но я ему
передала привет от тебя (не ругай меня за это), что в общем-то посодействовало
повышению его настроения..."

Ой, Людка, ну и шельма, глупости какие, это же неправда, успокаивает меня,
мол, он к тебе как будто тоже неравнодушен. Ерунда. Я и сама не знаю, как я
к нему отношусь.

Напечатала себе его фотографии и целую их, как дурочка. Но скоро все забудется,
ведь это не тот Генка, не мой Генка. А моего у меня нет. Глупо, конечно.

Ой, Людка, кретинка, заставляет меня краснеть, пишет: "Ната, я хочу узнать,
приходил ли к тебе Гена? Если придет, то передай привет в виде поцелуя в губы..."
Вот ненормальная. А вообще-то, интересно: если бы я могла целоваться,
поцеловала бы я его?

16.02.1971 Вторник.

Снова отпросилась на работе. Еду на соревнования. Цеховые соревнования,
Володька умолил пробежать трешечку.

Столько новостей - боже мой!
И где взять на все время? Позвонила Надьке сегодня. Назначили встречу
на субботу в 16:00 у кинотеатра "Художественный". А в субботу утром
мне надо бежать 3 км за МГС "Динамо" или за свой институт.
В общем, кого хочешь — выбирай.

А в воскресенье ко мне должен приехать Сереженька. Мы с ним совершенно
случайно встретились.

Как все получилось интересно. Мне Лилька (Кавказ) письмо прислала. Наташ,
мол, достала путевку в Карпаты, позвони мне. Я ей позвонила, и мы встретились
в метро "Маяковская" у лесенки.

Иисус Мария! Она купила путевку туда же, Межгорье Прик-ВО. Ну надо же!
Я ей описала обстановку, рассказала о нашей жизни в Карпатах. Наказала ей:
передать приветы Коле и Костюку, спросить Колю, получил ли он мои письма,
купить мне штормовку, списать песни и рассказать, как там после нас дела,
понаблюдать за поведением Коли и Василь Василича Надькиного, письмо
оттуда прислать обязательно, в общем, отправила с поручениями. Вот здорово-то.
Не перестаю удивляться.

20.02.1971 Суббота.

Снова накопились новости. Сжато надо упомянуть о них. В пятницу ездили
с Машковой во Дворец Съездов на "Кармэн". Чудо такое! Особенно понравилась
Архипова, очень приятный голос. Музыка очаровательная, танцы все эти цыганские.
И эта ария Кармэн:
Люблю тебя я, а ты не любишь - так берегись любви моей!"
Удивительные вещи создают люди.

А сегодня с утра - соревнования. Выдалась чудная погода. Насыпало снегу.
Лыжня свежая, узкая, мягкая и сверкающая! Бежала 3 км. за свой институт.
Первенство командное, эстафета была, поэтому мы, конечно, в хвосте. но
бежала я вдохновенно и с удовольствием.

Сначала прокатилась по дистанции, а потом пробежала, правда, неудачно
подмазалась, немного тупили. Узнала наших комсомольцев, хорошие ребята,
удивлены, что не знают меня до сих пор.

Вечером встретились с Надькой. Бродили по Арбату, Кутузовскому проспекту,
много говорили о любви и всяких разных отношениях.

Поняла я, что от Коли бесполезно ждать писем. Если ничего серьезного, пустота
одна - так зачем писать (с его точки зрения)? А с моей стороны - два слова,
успокоить мою истерзанную душу. Господи! Неужели он не понимает, как мне
нужно его письмо!  Одно, коротенькое, его письмо! Ну что же теперь поделаешь?
Мы женщины, а они мужчины и у них другие взгляды на эти вещи. И ты должна
понять это. Ты ведь сделала свое дело. Боже! Какая же все это-чепуха.

Зашли в кафе "Хрустальное". Пили вино, курили "Столичные сигареты", ели
вкусные вещи, а также, кофе и мороженое, слушали музыку.

21.02.1971 Воскресенье.

Утром катались в лесу на своих родных. Еще в пятницу хлопьями валил снег, и
трепетная радость охватывала меня. Сегодня надо было ехать на соревнования,
Володька ныл все. Но разве я могла бежать 5 км после вчерашнего выпивона и
стольких сигарет?

Я неважно чувствовала  себя. Но постепенно ощущение тяжести в груди
прошло. Ведь лес заманил меня в дивную сказку.  Как хорошо-то, господи!
Ребят я не встретила, да и неинтересно мне стало с ними. И Стасик не радует.

Шла я по нашему маршруту Усово - Перхушково, кое-где прокладывала лыжню.
Видно, вчера эти гаврики тоже не ездили. Вообще, очень хороший все же этот
маршрут: подъемы, горки, красивые аллеи берез или сосен - чудо! А главное,
народу очень мало и можно быстро скользить по сверкающей лыжне, а,
остановившись, откровенно, со счастливой улыбкой любоваться, до одури
наслаждаться очарованием лесного пейзажа.

Наедине с лесом слушать его тишину, вспоминать о любимом человеке,
тихонько напевать, или снова лететь по лыжне, набирая скорость, резко толкаясь
палками, с удовольствием вписываясь в лыжню и внутренне радуясь тому, что
лыжи так преданно слушаются, знают, чего ты хочешь. Идешь легко, не уставая
совершенно.

Так бы всю жизнь быстро-быстро лететь, уверенно и счастливо чувствуя себя,
умело объезжая преграды и сломя голову нестись с крутой горки, рискуя, не
боясь, побеждая страх. А, страшно? Ничего. Съезжаю, болтая под нос бодрые
слова уверенности в себе.

22.02.1971 Понедельник.

Ой, мамоньки мои! Никак опомниться не могу. Генка, мой хороший!  Я вся горю,
как в огне. Я не могу понять, что произошло. Вечер. Вдруг стук. Я  выбегаю и в
таком затрапезном виде. И они. Боже мой! Саня с Геночкой.

24.02.1971 Среда.

Да, они приезжали ко мне в понедельник вечером. Неожиданно пожаловали.
Я стирала, развешивала на веревке нижнее белье. Вдруг постучались как-то
незнакомо. Открыла, извиняться начала за вид. Санька вручил мне коробку
конфет. Я чмокнула его, он сразу изрек: "И Гену". Ой, господи, как маленький.

И маленькому ему я сказала: "Санечка, ну конечно и Гену тоже." Пока я
переодевалась несколько поприличней, Генка успел разуться. Я его заставила
немедленно обуться. Провела их в комнату, усадила за стол, раскрыла перед ними
альбомы, отдала фотографии.

Сама засуетилась, была совершенно не подготовлена к встрече гостей, даже
морально. У меня дрожали руки, ничего не было, даже хлеба. Поставила чай.
Вообще-то я плохая хозяйка, зачем только гостей к себе приглашаю.

Рассматривали фотографии, разговаривали. Я что-то много болтала, как сорока,
много лишнего, перебивала ребят и почему-то часто смотрела Генке в глаза, как
будто хотела запомнить его живой взгляд.

Расспросила их о работе. Окончили училище, работают в аэропорту, готовят
самолеты к вылету. Генка работает без выходных,  Саня-в ночную смену.
Сидели они у меня недолго. Время позднее, и торопились на поезд. На прощанье
я их поцеловала. Вышла на крыльцо, стало так грустно.

Они тоже  остановились. Грустно улыбаясь, я махнула рукой: "Идите же, опоздаете
ведь." И они пошли. А я стояла и смотрела им вслед. И только когда они скрылись
из виду, я почувствовала, что замерзла и ужасно хочу реветь.

Я даже не поняла, что случилось со мной вдруг и почему мне стало так тяжело.
Хотелось курить, но я не вставала с постели, чтобы мать не видела моего разбитого
вида. А тоска немилосердно давила на сердце, душили слезы. Как же хотелось
громко разрыдаться бабьими слезами, облегчились бы душевные муки.

Так, значит, переживают из-за любви. Любовь ли это - я не знаю, не понимаю
ничего. А он уходил, и я едва сдерживалась, чтобы не броситься за ним, не упасть
к нему на грудь и заплакать неутешными слезами.

Я ничего не ждала от этой встречи. Я знала, что он приедет с Сашкой, но как мне
хотелось видеть его! Саню, стоящего с ним рядом, я не вижу. Один Генка — передо
мной, как видение. Сколько раз я видела его во сне, закрывала глаза и представляла,
как встречу его.

Но всю свою нежность я разделила на двоих, отдала Сашке то, что предназначалось
тебе, тебе, мой хороший, мой любимый. Да, они все время вместе, друзья неразлучные,
а до Сашки и не дойдет, что Генка мне нравится и Саню я целую только потому, чтобы
не показывать этого. Я для Генки собираю слова, а двоим мне так трудно что-нибудь
сказать.

Я долго не могла уснуть в эту ночь. Глотала слезы, но они неудержимо текли по щекам
и капали на подушку. Было так обидно, что я такая несчастная. Лучше бы он не
приезжал ко мне, чем так терять его. И он не любит меня нисколечко. Наташка,
глупая, разве это любовь? Нет-нет. Но откуда эта опустошенность и почему я плачу?
И снова льется песня вместе со слезами:

"...И чтобы он ее дождался,
Прижался к трепетным плечам.
И чтоб никто не догадался,
О чем я плачу по ночам..."

Не любит... Больно это сознавать. Но что же значили те объятья на Синевире?
Вспомнилась фраза Машковой: "Пьяная была, ничего не помню." Да, был пьяный,
затуманило голову. В ту ночь я еле заснула и проснулась разбитая, с тяжелым
камнем на сердце.

Фи, какая сентиментальность. Перестань, Наташка, ведь все это - чепуха. Да, да,
конечно... Юрий Ксаныч намедни высказывал свое недовольство по поводу
наступления весны.
- Да ну ее, эту весну. По ночам бабы красивые снятся. Места не находишь...
А сегодня вдруг спросил меня: "Наташ, а у тебя возникают какие-нибудь
ощущения весной? Ты чувствуешь что-нибудь?""
Я вспомнила недавнюю ночь, свои бесконечные мысли о нехватке любимого
существа, о жестокости своей безответной любви, о своем одиночестве и о
своих мечтах, которые сбываются только во сне. Вспомнила и поняла, что не
могу ответить шуткой на его вопрос, а жалость вызывать не надо.

У каждого человека есть что-то свое и говорить об этом своем не нужно.
И я, не желая распространяться по этому вопросу, сдержанно сказала:
- Нет.
- Совсем никаких? - допытывался он, словно хотел услышать от меня еще что-то.
- Нет, - как эхо повторила я.
- Ну и железная ты.
- Да, - снова коротко бросила я.

На этом разговор прекратился. Да, я железная. Я каждую ночь думаю о нем, зову
его. Я бросаюсь в объятия каждому, любому встречному, который приласкает,
пожалеет меня. Я коплю в себе эти ласки, нежность, дурацкую страсть, а потом
пылко и необдуманно растрачиваю ее.

27.02.1971 Суббота.

В прошлый выходной приезжал ко мне Сережа. Правда, немножко нехорошо
получилось. Договорились с Надькой в Сандуны податься, бассейн там, все такое.
В три часа приехал он ко мне. Поговорили, фотографии его отдала ему, альбомы
мои посмотрел, сказал, что в них много ценного.

И стихи мои в альбомах ему понравились, прекрасно передают настроение.
Я молчала, говорил, в основном, он. Он руководит ансамблем, деловой такой,
записи достает заграничные, в политике хорошо разбирается, во всех вопросах.
Эрудированный такой парень.

Я, конечно, могла напоить его чаем, посидеть, поговорить. Но, извинившись,
поехала к месту встречи. Как назло Надежда подвела, не пришла.

Бедный мальчик! Он и не думал, что вместо гостеприимной встречи и милой
беседы он простоит полчаса на улице у газетного киоска при выходе из метро,
а потом раньше времени приедет к Д.К. им. Гнесиных где он должен быть в 7
часов, концерт смотреть.

Конечно, у Надьки могло что-то случиться, гости могли приехать. Сережка мне
даже сказал: "Ты меня и чаем не напоила..." Мне стало очень неприятно. И неудобно
перед ним и чем-то холодным повеяло от его визита. Тоже мне, подумаешь,
знаменитость.

28.02.1971 Воскресенье.

Последний день февраля. Кончается зима. Мне кажется, что она и не начиналась.
Снега не было и мороза тоже. А завтра - весна. Весна у нас еще очень застенчивая,
но слишком велико ее обаяние, чтобы остаться незамеченной.

Два выходных эти у меня прошли очень спокойно. Не ехать  на встречи, не ждать
гостей, соревнований никаких не намечалось. Сидела подписывала открытки
поздравительные, скоро 8-е марта. Гавриков накопилось много, коих надо поздравить.

Надька письмо прислала, извиняется, паразитка, гости у нее в воскресенье были.
Люда Стороженко хочет со мной встретиться. Валерик с ней переписывается.
Почему-то завидую ей.

Колька не забывается. И грубость его не отталкивает. Увидеть бы его сейчас.
Тяжело после стольких кавалеров не иметь ни одного. Поневоле тоска загложет.

Ой, господи, ну что же у меня в голове? Откуда такая чепуха? Чем набита глупая
моя башка? И где бы я ни находилась, эти мысли не покидают меня. Уже не верится,
что все это было, и вспоминается, как сон, удивительный сказочный сон.