Захар Сорокин Последний день

Кашель, проклятый кашель... Не уснуть, ломит не только в груди, но и отдает в спину. Вчера бригадир на разводе сообщил: ну что террорист Сорокин, немного тебе осталось? Сам, гад, урка, сявка. Повидал таких в исправдоме в 25 году. Выслуживается, падаль, чтобы не согнали с теплого местечка.

Память отрывками выдавала картины из прошлого. Вот он, бравый солдат вместе с Шурочкой стоят в ателье, делая фото на память. Дома с матерью остался крепкий Ванятка, а Шурочка носит под сердцем Надюшку. Шурка-Шурка. У цыган родни много, не пропадет, жаль отец ее Костя уже умер. Все-таки хорошо, что Надька выжила. Теперь и Томка с Аркашкой не так грустно будет всем...  Перед глазами проплывали лица детей: Ивана, Нади, Лизы, Сонечки... Эх Соня-Соня, красавица, любимая, простыла и сгорела за месяц. Колька с серьезным взглядом. Лица детей расплывались и оставалось одно Шурочкино лицо с усталым отчаянным взглядом. Снова и снова звучал ее голос: Захар, пойдем домой!  Захар, ну что ты делаешь!... Захар!!!!

Три года за хулиганку, за пять рублей, чтобы не отдавать стоимость валенок. Понимала, гадина, что отвечать придется, вот и написала донос, что угрожал убить Сталина. Рожа заведующей чайной, написавшей донос, ухмыляясь, кружилась перед глазами, строила рожи. И зачем Шура наняла адвоката? Подал жалобу и опротестовали приговор, теперь червонец в зубах... Внезапно появился сержант госбезопасности с его: "Ты, кулацкая гадина, Сорокин, подписывай протокол!" Камера Таганской тюрьмы, битком набитая такими же бедолагами, пять дней, два допроса и на тебе - уже не хулиган, а террорист и контрреволюционер с десятилетним сроком.

Захар хорошо помнил первый срок в исправдоме с его "не верь, не бойся, не проси". Хорошо судья вошла в положение, поняла, что его не раскулачивали, а грабили. Да и кто? Лодыри, пьяницы, лентяи. Только и умели, что горлопанить. Пришли к риге и начали ломать дверь и выносить пожитки, попутно хлебать прямо из горла большой бутыли перегнанный накануне самогон. А когда стали выводить лошадей не выдержал, схватил кол из плетня и начал отшвыривать пьяных комбеловцев. Так окруженный собачьей сворой вертится и бьется волк-одиночка. Успел одному проломить голову, а остальная свора сбила с ног и долго смачно месила ногами. Захар и не чаял выжить, хорошо, что успели определить в больничку при тюрьме. Да и чему можно было бояться после гражданской войны, с ее жутким ночным страхом. На всякий случай был припрятан наган. Его не нашли, Иван себе забрал, сказал - так сохраннее.

Иван... Муж Надежды. Захар до сих пор помнил заплаканное лицо Сашки, которая обнимала его ноги и только повторяла; прости, прости. А за что прощать? Солдатка с ребенком, с Ванькой, на руках, приехала к нему на побывку и понесла. Родилась Надька. Саша цыганской привычкой придавила младенца подушкой и ушла по делам. Думала задохнется сама и все по-легче будет. Вернулась через час, а Надя красная вся, мокрая от крика, но живая. Саша говорила, что она сама зашлась в плаче от ужаса, что могла натворить. А теперь и Томка и крепенький Аркаша. Колька. Внуки. В глазах у Захара защипало, но он не открывал их. Когда еще удастся свидеться, хотя б и во сне. Сквозь дрему он слышал шум просыпающего барака, но он был где -то там, как музыка в фильме, на который он ходил еще давно, при царе, как сейчас говорят.

Снова перед лицом Захара мелькали лица его детей: Ваньки, Нади, Лизы, зовущей его к себе красавицы Сонечки, Кольки, черное от горя лицо матери и на какой-то миг ему стало тепло и даже надоедливый кашель куда-то ушел. Захар не почувствовал, как из-под подушки вытащили спрятанный кусок полусырого хлеба.
- "Легко отделался, контра, - сплюнул нарядчик, - тащите его," - приказал он двух доходягам. Тело Захара, контрреволюционера и просто справного крестьянина ухнуло и успокоилось вместе с такими-же несчастными в одном исподнем в яме с черной болотной водой. Великая стройка на Канале имени Сталина продолжалась.