Дубна. Криостат

   С Дубной у меня связано много забавных историй. И главная из них, с которой все началось и вокруг которой всё потом вращалось, это история с криостатом…
Криостат
   В далеком теперь уже 1981 году летом перед моим окончанием Физфака Московский Университет заключил с ОИЯИ в Дубне договор о сотрудничестве. По оному договору институт обязался разработать и изготовить к декабрю 1982г. для факультета 4 низкотемпературных протяжных магнитометра на СКВИД'е, а Университет перечислил ОИЯИ 96 000 рублей – деньги в то время вполне себе значимые.

   Моя роль заключалась в том, чтобы после окончания Физфака МГУ распределиться на кафедру магнетизма принимать сии изделия, доводить их до ума и впоследствии на них же работать.

   И первое, что мне пришлось делать – это оформлять допуск, без которого нечего было и думать попасть на территорию ОИЯИ – строительство института курировал еще Л.П.Берия…. 

   И заложенные им принципы обеспечения безопасности и секретности неукоснительно соблюдались, несмотря на то, что ОИЯИ стал уже институтом международным.

   Но само имя Берии вкупе с прикосновением к атомным тайнам Родины вызывало лёгкий трепет и уважение – времени с тех бериевских времён прошло уже весьма изрядно, но эдакий ореол, знаете ли, ещё оставался…

   Весь октябрь и половина ноября ушли на эту непростую процедуру.
Но вот допуск получен и мой будущий шеф А.Н.Шалыгин, взяв меня с собой для ознакомления с будущим полем деятельности, отправился посмотреть на месте, что из всего этого получается.

   Поехали мы в декабре, когда уже выпал снег, и было просто очень красиво вокруг. ОИЯИ располагался в сосновом лесу, территория его была огорожена высоким забором с колючей проволокой на изоляторах. Для меня это было первым знакомством с такого рода режимным объектом.

   Проходная, военизированная охрана в форме с сиреневыми околышами, проверка документов, и мы, наконец, на территории института. Всё было необычным: и огромная территория, и корпуса лабораторий, стоящие прямо в сосновом лесу, и сотрудники, деловито снующие между лабораториями по протоптанным в снегу тропинкам, одетые порой только в рабочие халаты поверх рубашек.

   До корпуса ЛНФ было около километра – минут 15 ходьбы по зимнему лесу.
Нас встретили, показали лабораторию, которая и разрабатывала для нас магнитометры. Первый раз я столкнулся с интернациональностью науки физики – там было много корейцев-сотрудников, не всегда хорошо говоривших по-русски.

   Но это было ещё ничего, значительно большее удивление мне пришлось испытать, когда я узнал, что проектирование и изготовление рабочих чертежей было поручено корейцу-стажёру.

   Он всё показал, рассказал, как умел по-русски, но по ходу дела выяснилось, что всё немного задерживается по техническим причинам, чертежи до производства ещё не дошли, задержавшись во множестве согласований.

   Как выяснилось уже много позже, в тот момент они просто были ещё не готовы совсем, а то, что нам показывали, были всего лишь рабочие эскизы, которым ещё только предстояло стать рабочими чертежами и (после всех согласований) отправиться на производство…

   Однако впереди была у меня ещё защита диплома в январе, и такие мелочи меня совершенно не беспокоили. А зря… Я даже обрадовался тогда, что ничего ещё не готово, и вся работа по приёмке изделий будет проходить, когда я стану полноправным сотрудником факультета.

   Время окончания работ перенесли на лето и, познакомившись с институтской столовой, весьма и весьма необычной в смысле качества и цены на еду, я вернулся в Москву.

   Следующая моя (уже самостоятельная) поездка состоялась в июне, когда подошёл срок изготовления первого прибора. То, что мне пришлось увидеть, повергло меня в состояние сильного недоумения – магнитометр прибыл из мастерских, но это было корейской работы изделие, даже мне это было понятно.

   Криостат являл собою «кастрюлю» диаметром около 70 см и высотой около 60 см, выточенную из целиковой болванки нержавеющей стали. Вес оценить было трудно, но сдвинуть это устройство в одиночку я не смог. Накрывалась «кастрюля» крышкой из той же нержавеющей стали толщиною около 3 см и фиксировалась на «кастрюле» 12-ю 8-мм болтами из нержавеющей же стали.

   Однако, самое интересное представлял собой рабочий объём криостата, вмещавший чуть больше стакана жидкого гелия. Сколько гелия должно было уйти при этом на охлаждение всей конструкции и последующее поддержание рабочей температуры образца в 4.2 К представить было трудно. И возможность доливать жидкий гелий тоже предусмотрена не была.

   Надо всем этим возвышалась тренога выше меня (больше 2-х метров в высоту) с журавлём, как у колодца, на которой крепился шаговый двигатель ШД-1, размером с большой мужской кулак, задачей которого было через систему блоков опускать ампулу с образцом в криостат и вытягивать обратно.

   Надо сразу сказать, что ШД-1 штука весьма своеобразная и, если взять его в руку, когда он работает, изрядная вибрация сразу же ощущалась. Кроме того, даже при малейшем прикосновении весь этот «журавль» начинал заметно вибрировать.

   Здесь нужно отметить, что измеряться должна была магнитная восприимчивость при равномерном движении образца, исключающем какие-либо посторонние воздействия и вибрации. Поэтому была налицо видна  откровенная «халтура», и это был только первый экземпляр. А впереди должны были быть ещё три.

   В Москву я возвращался со всей возможной скоростью, поскольку «права решать» у меня не было, а принимать такое чудовище и расписываться за его получение я был совершенно не готов…

   К тому же электроника СКВИД'а вообще была ещё не готова. Единственное, что слегка обнадёживало, это был, так сказать, только пробный экземпляр и можно было попытаться внести некоторые коррективы в изготовление остальных.

   Шеф не сразу и не до конца поверил в мой рассказ (слишком уж он противоречил ожиданиям) – сначала позвонил, а потом съездил в Дубну сам, а вместе с ним и мы с коллегами, желавшими увидеть всё на месте своими глазами. «Криостат» и «журавль» произвели неизгладимое впечатление на всех… Общий же итоговый вывод был таков: нужно переделывать всё «с нуля», самим и быстро, не доверяя больше ничего корейским «братьям по разуму»…

   Поэтому конечным итогом моей поездки стала остановка изготовления этой странной конструкции и переделка собственными силами чертежей для изготовления одного экземпляра магнитометра, а в счёт трёх четвертей платежа ОИЯИ передавал факультету материалы по нашему выбору и электронные блоки КАМАК (тоже по нашему выбору).

   Материалы, которыми располагал ОИЯИ в силу своего статуса, были для нас сугубым дефицитом, получить который у Физфака МГУ не было никакой возможности, равно, как и блоки КАМАК, представлявшие собой модульную систему управления экспериментом и первичной обработки его результатов при помощи встраиваемого в КАМАК микропроцессорного блока.

   Лично для меня это вылилось в 2 с половиной года  жизни в поездах между Москвой и Дубной (иногда по 3 раза в неделю) «туда-обратно». В Дубне же (при необходимости иногда контролировать изготовление деталей опытного образца) я останавливался в гостинице, построенной для нужд ОИЯИ на самом берегу Волги.

   Порою прямо в поезде мне приходилось заканчивать эскизы, по которым изготавливались рабочие чертежи, шедшие затем в опытное производство ОИЯИ…

   В конце концов, наша деятельность привела к изготовлению устройства, опускаемого в стандартный 40-литровый транспортный сосуд Дьюара, что сразу решало проблему «долива» гелия. Тихоходный двигатель с редуктором для «протяжки» образца располагался на трубке из нержавеющей стали, сразу опускаемой в дьюар, внутри которой и протягивалась кварцевая ампула-пробирка с образцом.
 
   Простое, лёгкое и компактное устройство (не в пример изделию «братьев по разуму»). Жаль только, что это произошло уже в апреле 1985 года, после объявления нашим «Меченым» генсеком курса на «перестройку», что закончилось сокращением денег, выделяемых на науку, в частности, для Университета.

   Нам удалось провести только одно пробное измерение магнитной восприимчивости воды и убедиться в достижении расчётной чувствительности нашей установки. Потом жидкий гелий закончился.

   И через полгода он стал стоить 10 долларов/литр (при потребности 40л/неделю). А таких денег у Физфака не было… Как не стало их и у наших заказчиков из ВПК, с которыми у нас был договор о сотрудничестве.

   Но мне тогда удалось договориться со знакомыми физиками из ФРГ о «братской помощи» – нам были готовы поставлять 40-литровый дьюар раз в неделю с доставкой до а/п «Шереметьево» совершенно для нас бесплатно, однако, тут же выяснилось, что «растаможка» и доставка на Физфак МГУ из а/п «Шереметьево» будет стоить те же 10 долларов (или больше)…. И на этом наши низкотемпературные измерения закончились…

   Денег у государства ни на науку, ни на многое другое просто не стало…