Горстка земли

       Этот случай произошёл с нами в Венеции. Был месяц май. Венеция была прекрасна. Воды её каналов были густо окрашены ультрамарином, воздух был чист до прозрачности, и запах гниющих водорослей ещё не заполнял вместе с духотой её улочки. Виделось над морем далеко, и остров Сан-Микель был, как на ладони.
       Посещение острова-кладбища, где был похоронен великий поэт, входило в наши планы, но мы невольно откладывали эту поездку, не желая портить радостную эйфорию, которая сопровождала нас в городе нашей мечты, в городе, который так любил Иосиф Бродский. Однако наше венецианское путешествие подходило к концу, мы, наконец, решились сесть на маленький кораблик, который отвёз нас на печальный остров, где кроме кладбища, по сути, ничего больше и нет.
        Судёнышко, жёстко пришвартовалось, и мы сошли на жёлтый каменный пол небольшой площади перед входом на кладбище, сразу за воротами которого пропал шум моря, и наступила полная тишина, лишь иногда нарушаемая поскрипыванием гравия под нашими подошвами.
        В отдельном дворике мы нашли могилу Бродского, которая ничем особенным не выделялась. Ухоженные дорожки, яркие цветы на могиле и немного тени от растущих вдоль кладбищенской стены деревьев. Мы немного постояли, думая о том человеке, который покоился в раскалённой от яркого солнца земле, далеко-далёко от северной прохлады Васильевского острова, от земли, где он родился, от страны, которая отвергла своего поэта только за то, что он был поэтом…
         Полуденный зной не располагал к долгому раздумью, и мы уже собирались уходить, когда к могиле подошла пожилая женщина в строгом сером костюме и шляпке с вуалью, которая соответствовала месту и цели их посещения. Идти ей было тяжело, и она опиралась на руку сопровождавшего её юноши, как оказалось потом, он был её внуком. Женщина, поздоровавшись с нами, приблизилась к могиле и, приподняв вуаль, положила руку на серый невысокий памятник. Она постояла, прикрыв глаза, некоторое время, потом открыла свою чёрную сумочку и достала из неё небольшой, похожий на старые кисеты для табака мешочек. Передав внуку мешочек, она попросила его высыпать содержимое мешочка на могилу. В кисете оказалась привезённая ей из России земля. «С Васильевского…» – сказа она нам, поскольку мы оказались единственными свидетелями выполненной ею миссии, и это сразу возвело нас в ранг доверителей, которым можно поведать, если не тайну, то что-то очень дорогое и близкое. Она призналась, что об этой минуте мечтала всю жизнь, что они были с Иосифом когда-то знакомы по Ленинграду, по литературным кружкам, которые потом, как она выразилась: «Всех разогнали…». Глаза её увлажнились, а спина, наоборот, выпрямилась и поднесённый к лицу платок затрепетал на внезапно проникшем во дворик морском бризе, подобием маленького флага, отдавая честь её далёкому прошлому и великому поэту…
          Они ушли с кладбища раньше нас. Она тяжело опиралась на руку молчаливого юноши, который с величайшим терпением и ловкостью подстраивался под бабушкин шаг. Она бы, наверное, с удовольствием присела на скамейку передохнуть, но на кладбище острова Сан-Микель скамейки не предусмотрены. Это не удобно, но, наверное, в этом тоже есть свой смысл… Может быть, мне показалось, но горстка земли на могиле стала постепенно сереть на наших глазах и вскоре перестала выделяться совсем, но мы-то знали, откуда эта земля…