Кр. Господа. Вопл. N 17 втор. Тамплиер Жак де Моле

Вот и сбылось мое предчувствие, что я в образе Георга де Мальваузена вновь окажусь во времени, где тамплиеры были элитой общества. Правда, именно, что были. Хорошо, что при штурме Акры меня не подстрелили из лука или арбалета, хорошо, что не раздавило рухнувшей Магистерской башней, что я не утонул в перегруженной галере при бегстве на Кипр – иначе меня бы сюда больше не занесло, и очень плохо, что не успел до конца ознакомиться с историей ордена. Но кое-что, даже весьма многое, я все же узнал, и в целом был готов к этому повторному воплощению.
Погибшего в бою от шальной стрелы Гильома де Боже на посту командора тамплиеров сменил некий Тибо Годен, который в свою очередь уже в апреле 1292 года неожиданно скончался, как предполагают от чрезмерного напряжения сил, уступив, таким образом, место Великого Магистра Жаку де Моле, человеку амбициозному, резкому, прямолинейному и не сдержанному на язык. Хотя, как утверждали его соратники, трудно было найти лучшего кандидата на должность Магистра, чем Моле, именно его сопротивление объединению с орденом госпитальеров, на котором давно настаивал папа Климент V, стало одной из предпосылок роспуска тамплиеров.
Я попал в самую конечную фазу расправы над Орденом рыцарей храма, и избежал ареста только потому, что материализовался в Португалии, где тамплиеров не преследовали, и вообще не считали ни в чем виновными. Более того, в благодарность за услуги, оказанные храмовниками в борьбе с сарацинами, король Диниш I через несколько лет создаст новый Орден Христа, а папа Иоанн XXII утвердит его в 1318 году, как продолжение рыцарского союза, изначально основанного еще в двенадцатом веке.
Итак, я собрался ехать во Францию. Так как знал Великого Магистра лично и даже имел основания претендовать на его дружбу, мне очень хотелось повидаться с ним, поддержать и укрепить его дух. Прежде всего, переоделся рыцарем мирянином: напоминаю – только-только начался 1314 год, и гонения на тамплиеров хоть и подходили к концу, но вовсе не становились слабее – близилась окончательная развязка. Вот уже семь лет, как их арестовывали, пытали, выбивая показания против самих себя, сажали в тюрьмы и сжигали на кострах, но командор ордена, как и наиболее приближенные к нему соратники, все еще оставался живым.
Из истории известно, что два неких рыцаря Ордена храма Скина де Флориана и Ноффо Деи, донесли на своих товарищей по оружию и вере, и король Франции Филипп IV Красивый, приказал без шума допросить нескольких тамплиеров, что и было проделано в подвалах королевской тюрьмы. Под пытками храмовники дали самообличающие показания, что и послужило основанием для Филиппа начать переговоры с папой Климентом V о проведении расследования. Папа был не в восторге от инициативы Филиппа, но, в конце концов, ему пришлось согласился – тот, кто стоял над Орденом не рискнул возражать решительно настроенному французскому королю.
В конце сентября 1307 года Королевский совет принял решение об аресте всех тамплиеров на территории Франции. Три недели в обстановке строжайшей секретности шла серьезная подготовка к этой операции. Никто из светской и власти, равно как и представители инквизиции, ничего не знали о том, что им предстояло совершить. Конверты с приказами вскрыли перед самым началом реализации утвержденных на самом высочайшем уровне планов. На удивление, все прошло «как по маслу», тамплиеры были захвачены врасплох и, думая, что произошла какая-то ошибка, сопротивления не оказывали.
Допрос вели совместно инквизиторы и королевские слуги, при этом – это было повсеместной практикой тех лет, и считалось целесообразным и законным – применялись жестокие пытки, в результате которых следственные органы добивалось нужных признаний, большинство из которых было ими же сформулировано заранее. Уже в мае 1308 года Филипп IV созвал Генеральные штаты, и при их поддержке отверг все притязания папы, который хоть как-то пытался защитить своих подопечных, хотя это тоже было лукавство с его стороны: ведь только формально спор с Римом вёлся о том, кто будет вершить суд над Орденом, по существу же решался вопрос, кто завладеет его казной и имуществом.
Непомерные богатства Ордена давно вызывали зависть французского короля Филиппа IV Красивого, который сам был крупным должником крестоносцев. Никто не любит отдавать долги, а тут можно было не просто остаться при своих, но и прибрать к рукам сокровища Ордена. А подсудность тамплиеров лишь папе Римскому и освобождение от церковных налогов – вызывали недоброжелательство со стороны церковного клира. Храмовников обложили со всех сторон, и уже семь лет светская и духовная власти, методично уничтожали истинных приверженцев веры, вменяя им абсолютно надуманные обвинения.
Арестованным тамплиерам приписывались тяжкие преступления против религии и морали: богохульство, отречение от Христа, культ Дьявола, распутство, мужеложество и скотоложество. Были и другие сколь странные, столь и неправдоподобные наветы и оговоры.
Жак де Моле, последний Великий Магистр Ордена Христа, томился в заточении с октября 1307 года. Следствие велось уже седьмой год; под жесточайшими пытками главный тамплиер несколько раз менял свои показания – он то признавал себя и Орден в целом, виновными в отречении от Христа, оплевывании распятия, поклонении идолу Бафомету и прочей подобной бредятине, то брал свои слова назад, заявляя о том, что оговорил себя, дабы избежать мучений. Как бы там ни было, но следственные действия подходили к концу.
В конце февраля мне, используя знакомства и связи, коими обзавелся, пока еще Орден был в силе, удалось добиться свидания с опальным Магистром. Меня провели темными тюремными коридорами прямо в камеру к де Моле.
– У вас есть тридцать минут, – тюремщик запер дверь снаружи и удалился – большая любезность с его стороны: разговаривать в его присутствии было бы затруднительно.
– Видите, – услышал я приглушённый голос и вздрогнул от неожиданности, – в каких условиях живет уже семь лет некогда самый могущественный и богатый человек Европы?
Мои глаза еще не привыкли к сумраку, царившему в этом сыром каменном мешке, но я все же различил силуэт, поднявшегося из угла каземата человека. Привидение сделало несколько шагов, приблизившись ко мне вплотную, и я, хоть и не без труда, признал в нем Командора Ордена храма.
– Жак! – Я протянул руки к бывшему Магистру, – ты ли это, Жак де Моле?!
– Увы, – он в свою очередь положил мне ладони на плечи, и я заметил, как неестественно вывернуты его пальцы – вероятно, результат пыток: в этих застенках устранять последствия нанесения увечий, было не принято, – я и сам не знаю, кто я теперь.
Мы обнялись. Он тяжело вздохнул и, разжав объятия, опустил руки вниз.
– Семь лет, – он горько усмехнулся, – семь долгих лет я не видел голубого неба, не вдыхал полной грудью чистого степного воздуха, не подставлял лицо ветру, не спал с женщинами. Лучше бы меня казнили в том злополучном тысяча триста седьмом году, положившему начало расправы над крестоносцами. Сколько раз под пытками я отрекался от своих убеждений и верований, сколько раз предавал братьев во Христе – нет мне прощения!
– Но я слышал, что вы отказались от всех этих показаний, и заявили, что тамплиеры не виновны в том, в чем их обвиняет инквизиция и светская власть.
– Разве? – Де Моле казался удивленным, – впрочем, может и так, ведь за годы, проведенные в застенках, это повторялось не один раз. Совсем скоро будет новое слушание, и если я буду упорствовать в отрицании вины, жители Парижа увидят интереснейшее аутодафе. Если же я признаю себя виновным, есть некоторый шанс, что меня оставят в живых. Правда, лишения сана и пожизненного заключения мне не избежать.
У меня возникло чувство державю  – в своих пространственно-временных странствиях, нечто подобное уже происходило. Я напряг память – вспомнил! Подобный диалог у меня состоялся с Филиппо Бруно. Тогда философ и астроном кончил очень плохо. Впрочем, я точно знал, что Великого Магистра сожгут, но не помнил ни года, ни, тем более, даты, когда это должно произойти. И тут я ничего не мог поделать – это так ужасно, находясь в прошлом, знать, что будет в будущем.
– Вы должны бороться до конца, – не очень искренне сказал я, – сломаетесь – и навсегда останетесь виноватым в глазах потомков, будете тверды – история расставит все по своим местам, а Господь наш найдет способ покарать лживых гонителей.
– Вы вселяете в меня надежду, и ваши речи придают мне сил.
– Верьте мне, Жак, если кто из нас действительно колдун – то это я, и мне дано знать, что ждет каждого впереди.
– А вот сейчас, вы меня пугаете, Георг.
– Оставим это. А вы знаете, что еще весной 1310-го года почти шестьсот тамплиеров пришли к решению защищать орден, полностью отрицая вырванные у них признания, сделанные перед инквизиторами?
– Откуда я могу это знать? – Моле поднял брови. – Я вообще не знаю, что происходит на воле.
– Крепитесь, – я взял его за искалеченную руку, – кажется, пятьдесят четыре человека тогда признали виновными, как повторно впавших в ересь, и приговорили к смерти. Но за семь лет следствия было сожжено всего семьдесят человек! Я понимаю всю трагедию близких им людей, но подумайте – семьдесят человек из двух десятков тысяч рыцарей-храмовников!
– Вряд ли мне удастся избежать участи взойти на костер, – Магистр опустился на грубый деревянный чурбан, заменявший ему стул, – а что происходит с Орденом?
Я задумался, как помягче сообщить узнику про Буллу 1312-го года «Vox in excelso», ознаменовавшую роспуск Ордена, а так же о булле «Ad providam», вышедшей двумя месяцами позже, по которой вся собственность тамплиеров передавалась их соперникам госпитальерам. Но не найдя слов, которые могут смягчить смысл передаваемой информации, выложил все, как есть.
К чести де Моле, он отреагировал на это известие спокойно. Не знаю, что творилось у него в душе, но внешне командор оставался бесстрастен. Некоторое время он молчал, потом задал всего один вопрос:
– И как госпитальеры? Довольны?
– Вряд ли, – я улыбнулся, надеясь следующим сообщением несколько подсластить пилюлю, только что «проглоченную» Жаком, – Филипп четвертый довольно скоро изъял у них почти всю сумму наследованных денег, якобы, в качестве судебной компенсации.
На какое-то время в камере воцарилась тишина – я не знал, что следует говорить, а крестоносец, похоже, просто устал. Но силы на последний вопрос он нашел:
– Георг, – тихо проговорил он, – если ты и колдун, то надеюсь, что добрый… И как оракул, можешь рассказать мне, что будет после моей смерти?
Похоже, де Моле понимал, что умрет не в своей постели и точно не от старости.
– Чуть более чем через месяц после того, как вас не станет, – таким же тихим голосом начал я, – после инцидента на охоте умрет Папа Климент V, а в ноябре этого же года от инсульта скончается упавший с коня на охоте Филипп Красивый.
Судьбу своего отца разделят и три его сына, которых в народе окрестили «проклятыми королями». На протяжении полутора десятка лет они будут гибнуть один за другим при загадочных обстоятельствах, и не оставив наследников. Со смертью Карла IV, последнего из них, династия Капетингов прервется.
Но на этом дело не кончится. Уже на первых представителей новой династии Валуа, родственной Капетингам, посыплются неслыханные бедствия. Разразится так называемая Столетняя война, в ходе которой один из Валуа, Жан Добрый, умрет в плену у англичан, другой, Карл VI, сойдет с ума, и Валуа, как и Капетинги, кончат полным вырождением. Они…
– Хватит, – неожиданно твердым голосом оборвал мои энциклопедические откровения Жак де Моле, – теперь я верю, что ты действительно колдун и ясновидящий. У меня остался всего один вопрос…
Он замолчал, казалось, что Магистр взвешивает на весах целесообразности, надо его задавать или нет. Наконец, крестоносец принял решение.
– Когда я умру? – Что-то подобное я и ожидал услышать.
– Не помню… э-э, не знаю, – ответил честно.
– Ты можешь не бояться открыть мне правду, – в камере было темно, но я видел, как светились глаза тамплиера, – я смирился со своей участью, и даже если мне пообещают оставить жизнь, даже если посулят свободу – я не отрекусь от Ордена.
– Но я действительно не знаю этого, – развел руки в стороны и помотал головой в отрицательном жесте.
Он оперся локтями о колени, опустил голову вниз, и молчал несколько минут. Я терпеливо ждал, не нарушая его раздумий.
– Ладно, – сказал наконец, – мне надо помолиться, я хочу остаться один. Оставь меня и прости, если что было не так.
– Прощай, друг мой, – я сделал шаг вперед, но де Моле не шелохнулся, даже не поднял головы.
Через несколько минут молчаливый охранник уже закрывал за мной тяжелые тюремные двери. После душного каземата морозный февральский воздух казался восхитительным, даже здесь, в Париже, где помои и отходы продуктов жизнедеятельности выплескивали прямо на улицы, которые порой превращались в скверно воняющие ручьи.
Я снял две комнаты на втором этаже гостиницы на окраине города – как раз по карману. Не зная, сколько мне здесь предстоит еще оставаться, решил никуда не уезжать и дождаться (если получится) развязки событий. А пока она не наступила, посвятил свое свободное время записям моих перемещений, коих за последние месяцы я испытал достаточно. Но то, что казалось мне интересным, пока я держал это в голове, в изложенном на бумаге виде, выглядело скучным и банальным. Я разорвал написанное, оставив лишь одну историю, а клочки бумаги сжег.
Три недели тянулись томительно долго, но любое ожидание чем-нибудь, да заканчивается. В середине марта глашатаи объявили на всех площадях и людных местах города, что на последнем слушании Жак де Моле отрекся от всех ранее данных признательных показаний и заявил, что Орден тамплиеров ни в чем не виновен. Помимо Великого Магистра судили и других рыцарей. Тех, кто не признал своей вины, заточали в монастыри, где потом они до самого конца влачили жалкое существование. Предводители были приговорены к пожизненному заключению в тюрьмах. Гуго де Пейро, генеральный визитатор ордена, и Жоффруа де Гонневиль, приор Аквитании, выслушали приговор молча, однако Великий Магистр Жак де Моле и приор Нормандии Жоффруа де Шарнэ громко протестовали, отвергая обвинения, и утверждая, что Святой Орден чист перед Богом и людьми. Король потребовал их осуждения как впавших в ересь повторно. В тот же вечер приговоренных переправили на один из небольших островков Сены, где при большом скоплении народа привязали к деревянному столбу, под которым были сложены большие и малые поленья, а так же вязанки хвороста и соломы, зачитали приговор светской власти и провели положенные религиозные церемонии. От публичного покаяния осужденные еретики отказались.
Жак де Моле, взойдя на костёр, вызвал на Божий суд Филиппа IV, хранителя печати Ногаре и Климента V и проклял их род до тринадцатого колена. Впрочем, я не был тому свидетелем, так как, памятуя, что со мной случилось во время сожжения Джордано Бруно, смотреть на ужасную смерть друга не пошел.
Потом много говорили о том, что вроде бы сломленный морально и физически Великий Магистр рыцарей Ордена храма, когда уже языки пламени лизали ему ноги, неожиданно громким голосом, так, чтобы слышал народ, произнес:
— Справедливость требует, чтобы в этот ужасный день, в последние минуты моей жизни я разоблачил всю низость лжи и дал восторжествовать истине. Итак, заявляю перед лицом Земли и Неба, утверждаю, хотя и к вечному моему стыду: я действительно совершил величайшее преступление, но заключается оно в том, что я признал себя виновным в злодеяниях, которые с таким вероломством приписывают нашему ордену. Я говорю, и говорить это вынуждает меня истина: Орден невиновен; если я и утверждал обратное, то только для прекращения чрезмерных страданий, вызванных пыткой, и умилостивления тех, кто заставлял меня все это терпеть. Я знаю, каким мучениям подвергли рыцарей, имевших мужество отказаться от своих признаний, но ужасное зрелище, которое мы сейчас видим, не может заставить меня подтвердить новой ложью старую ложь. Жизнь, предлагаемая мне на этих условиях, столь жалка, что я добровольно отказываюсь от сделки.
Говорил он это на самом деле или нет, я не знаю. Пусть в мире будет одной красивой легендой больше.
А через день я уже был совсем в другом месте и времени, и у меня появились новые заботы, напрочь вытеснившие из головы печальную кончину Жака де Моле – последнего Великого Магистра рыцарей храмовников.