Дневник. Март 1971

4.03.1971 Четверг.

Весна и не думает наступать. Такие жуткие ветра, отсутствие солнышка
полнейшее. Уже вроде и надоела эта зима: то оттепели, то ветра.

Завтра выпивон на работе в честь 8-го Марта. Хотела сбежать - обижаются.
Пить не хочется. Коля позвонил - соревнования в субботу, но я решила не ехать.
Хватит соревнований. Не хочу больше. Так неважно чувствую себя. Что дают мне
эти соревнования? Зачем я понапрасну себя мучаю? Не еду. Решено.

7.03.1971 Воскресенье.

Зима. Зима. Ты уходишь и уносишь с собой райские мои мечты, мои приятные,
милые воспоминания. Сегодня мне приснился склон "Идеальный", так подробно
приснился, что я удивилась, ведь я его ни разу не видела. А Коля мне так и не ответил.

Лилька что-то не написала ни строчки. Я так ждала! Хотя она расскажет мне, наверное,
что-нибудь о нем, о моем нечаянном любовнике.

А бывают любовники без мужей? Не знаю, а пишу. Сегодня проходила мимо
дома моего любимого человека. Я давно не вижу его, где же ты, родной мой?
Переехал или уехал куда нибудь? Как было бы здорово, если б ты был у меня
здесь, со мной. И я бы не тосковала о Коле, не думала бы о Генке, который
так хорошо заменил тебя в походе.

Дурацкое время, пора эта идиотская, безвозвратно уходящие чудные, молодые
годы - господи! Почему меня так тревожит все это, мучает, так хочется курить.
Несчастные мои ребята, вы оставили свои жаркие поцелуи на моих губах, и они
горят, эти губы, ощущая сладостную негу, от которой кружится голова.

Все-таки выкурила сигарету. И вина сейчас выпила бы. А сама считаю себя
великой трезвенницей. Проклинаю праздники, эти скучные выпивоны на работе.
Скучаю в коллективе, не о чем говорить с этими людьми.

И ничего не забывается, ну ничего. Наоборот, с новой силой проплывают
перед глазами все подробности моей мимолетной любви. И даже Кямал не
отвратителен, жалею, что так мало о нем написала.

Вспоминается, как он, целуя и бесстыдно лапая меня, спросил: "Тебе
приятно со мной?" А, я пьяная от вина и его ласк, тихо отвечала: "Видишь,
я не отталкиваю тебя." И он с еще большей страстностью целовал меня.

Эти пустые, грязные, пошлые воспоминания теснятся в моей голове роем,
выталкивают все другие мысли из нее, а сами уходить не хотят, никак не хотят.
А Юрий Ксаныч еще говорит, что я не такая, как все почему-то. Он имеет в виду
то, что о любви не хочу говорить, нет у меня парня, не хочу выходить замуж.
Я ему заявила, что у меня замедленное развитие.

8.03.1971 Понедельник.

Вот и пришел день 8-е Марта! Никого уже вроде бы не надо поздравлять, только
получать остается от своих родных, друзей и знакомых поздравления на открытках
и в письмах.

Грустно, что не поздравил Коля. Ну уж Коля ладно, а Гешка с Саней могли бы
черкануть что-нибудь на открыточке. Впрочем, не все такие, как ты, Наташка,
поздравляешь всех всю дорогу. Времени у тебя что ли много, некуда девать.
Дневник пишешь, открытки, а зачем?

Вечер того же дня. Вот дурочка! Ну как я могла! Милые мои, хорошие!
Спасибо вам большое, родные мои! Получила только что поздравительную
телеграмму от Геночки и Саньки. Господи, какая я счастливая!

"Наташенция! Поздравляем с праздником! Желаем счастья, новых походов.
Гена. Саша." 

Я положила перед собой телеграмму, читаю, трепетная радость охватывает меня.
Я беспрестанно целую этот почтовый бланк, как дурочка впечатлительная,
глупенькая девчонка. Они заменили мне все поздравления.

11.03.1971 Четверг.

Что-то устала я. Тупеют мозги с каждым днем и изматывает физическая работа.
Второй день сижу с Михайловой, помогаю ей делать анализ. Не могу ее терпеть.
Вспоминаю, как уважительно я относилась к ней в первый год, когда только
пришла. Разговаривать с ней совершенно не хочется, улыбаться.

Раздражает ее хитрый, ехидный голос, нытье бесконечное. Тут еще пристает
ко мне с вождением этим. Ведь сказала же, что не хочу учиться водить этот
дурацкий робот, не люблю технику и не собираюсь машину покупать. Сама бы
и записывалась на курсы.

Или вдруг заявляет: "А печатать ты любишь? По-моему, женская чистая работа -
машинистка. У тебя ведь все равно нет никакой специальности. Поступай на курсы
машинисток."

Вот, ити ее мать, привязалась. И не успокаивается: "Или секретарем у директора,
как хорошо." Я разозлилась от ее издевок, резко перебила: "Валь, знаешь, есть
такой неприличный анекдот про секретаршу директора, тебе рассказать?"
Она сразу покраснела и замолчала. Я тоже успокоилась, анекдот помог.
Кстати, напишу его.

"...Назначили одного директором на предприятие. Выходит он на работу,
секретарша у него сидит: в закрытой кофточке, юбка в меру.
- В чем дело? Чтобы завтра пришла вот в такой юбке (мини) и декольте поглубже.
- И груди солью посыпать?
- А это еще зачем?
- Мой бывший начальник пиво с солью любил.

Еще одну вещь хотела написать. Во вторник Лукина явилась на ОФП, Карабанова.
Веруська заметила по поводу моей жизнерадостности: "Наталья, я все удивляюсь,
неужели в тебя еще никто не влюбился до смерти?"

Я отшутилась вроде бы: "А я, Верусь, скрываюсь от них всех, чтобы так сильно не
влюблялись", но получилось грустновато.  Двадцать лет! Такой замечательный возраст!
А я... А что я? Да хватит тебе, Наталка. Устала я что-то, спать хочу. Завтра на ОФП.
Здорово! Будет индивидуальная разминочка. Я на ней отхожу и телом и душой.

12.03.1971 Пятница.

Боже мой! Как летит время. Поглощено все одной работой. Некогда даже писать.
А после работы усталость свое берет. Казалось бы, молодая, какая тут усталость?
Берешь в руки ручку и не можешь писать.

Целый день не думаешь ни о чем и вечером тоже не хочется думать. Правда, на
тренировку иду с удовольствием, с затаенной радостью. А по дороге домой мечтаю
о чем-то жутко хорошем, счастливом, разговариваю с кем-нибудь из симпатичных
мне ребят, сочиняю невесть что, даже стихи. Прихожу домой, выпиваю стакан
молока и - в постель, а записывать все придуманное некогда.

13.03.1971 Суббота.

Утро. Солнышко заглянуло в окошко и дотронулось до моего лица: "Вставай.
Перестань нежиться в постели, ведь ты уже проснулась, Натка!" Да, я проснулась.
В мыслях пронеслось: "Сегодня выходной. На работу не идти. Как хорошо."

И как хорошо покоиться в твоих объятиях, мой милый. Хотя я уже давно дома,
сплю в своей постели, то что я испытала, не покидает меня в мыслях. Я ложусь
и встаю в его жарких, ласковых руках, ко мне прикасаются его слегка влажные
губы. Меня преследует это ощущение, я не могу. Господи!

Юрий Ксаныч, действует на меня весна. Не могу никак успокоиться. Еще кино
посмотрела "Городской романс". Чудная картина. Личная жизнь молодого врача
проходит перед глазами. Кажется, только вчера поставлен фильм. Настолько
современный, близкий, понятный. Конечно, душа моя затрепетала еще больше.

Да, так, именно так все бывает, волнующее чувство любви испытываешь
именно так. Сижу: переживаю, радуюсь и влюбляюсь, даже целуюсь и веду себя
так же, как герои фильма, вместе и рядом  с ними. Про меня фильм, про моих
ровесников.

Мне сейчас вдруг подумалось: предложи мне сейчас Генка замуж за него пойти,
я бы не задумываясь пошла. И мне кажется, у нас была бы счастливая семья, жизнь.
Я бы делала для него все: стирала бы и готовила, растила детей, да, да, его и моих
детей, переживала за него и радовалась вместе с ним, любила бы его больше жизни,
до самой смерти своей любила.

А при встрече со своими знакомыми на вопрос: "Как дела?" отвечала бы: "У меня
все хорошо. Чудный муж, счастливая жизнь. Работаю. Сынуля у меня.", ну или
что-нибудь в этом духе. Генка такой хороший, что трудно представить себе все
это иначе, невозможно представить.

И думаешь: "ну что же ты, беги за ним, таким единственным, неповторимым
идеалом твоим, бросайся на шею и кричи, что любишь его!"

И тут вдруг всплывает мой первый Генка, тот, которого любила и потеряла,
тот, которого люблю и теперь, забыла, не знаю и вспоминаю с болью. Мой
далекий, родной, я слышу ужасное в своем сердце. Если бы вдруг ты захотел,
я отдала бы тебе всю себя. Как это кажется естественным - быть твоей.

Я на все согласна. Приди, позови, и я побегу за тобой, ты получишь все, что
хочешь получить от меня, ты получишь больше! Все, что во мне осталось святого
и чистого, нетронутого и светлого, я отдам тебе одному, только тебе. А если я
до встречи с тобой буду вся истрепана жизнью, тоской по тебе, то я отдам тебе
любовь свою, всю свою любовь и опустошусь, стану бесполезной и ненужной
никому, умру.

Милый мой, родной, любимый, ты не видишь, не слышишь и не чувствуешь
моих страданий.

Вечером очень тяжело засыпать. Вот проплывают лица любимые, а вот другие.
Они просят разрешения в меня влюбиться. А я разрешаю, принимаю их любовь,
их ласки, как утешение, как месть за мои страдания, как потребность ответной
любви на мою безответную. И вот: минутное счастье! А потом снова пустота и
еще более тяжкие думы одолевают. Вот так и живу.

А утром объятия разжимаются. Я свободна и весела, как маленький, беззаботный
котенок. Лыжи под мышку - и в лесок. Родные! Как вы меня отвлекаете. Я забываю
обо всем на свете. Снег! Лыжня. Аромат воздуха пьянит, солнышко ласкает теплыми
лучами, деревья умиляют, расступаясь. Как хорошо-то, господи!

В Ромашкове я сегодня каталась. С завистью и очарованием любовалась спусками
горнолыжников. Очень интересно было смотреть, как их поднимает в гору подъемник.
Я обязательно научусь кататься на горных и буду так же красиво  летать. Я чувствую
что это мне надо, моя жизнь будет нелепой и бессмысленной без этого ощущения ни
с чем не сравнимой прелести физического движения.

В воскресенье тоже катались. Но уже не одна, а с Надеждой. Еще Лилька - ее подруга
по турпоходам со своим знакомым - грузином из Тбилиси Давидом. Я сначала подумала,
что день пройдет не очень интересно. Будут мои спутники медленно плестись, замерзну,
никакого удовольствия поноситься по лесу.

Однако скрасило нашу прогулку солнышко, чудная погода была. Потом Давид этот
настолько смешно стоял на лыжах, что мы укатывались со смеху, до слез прошибало.
Он, конечно, совершенно кататься не умел, но сказал нам, что занимался слаломом.
С трамплинов маленьких падал носом вниз. Запарился, одевшись дюже тепло, снял
свою меховую шапку, а голову замотал свитером верхним. Ну "Робинзон" да и только.

Часто останавливались, ждали повернув лицо к солнцу, мы ждали измученного
"слаломиста". Он вызвался идти с нами на лыжах потому, что хотел посмотреть
Подмосковье и как здесь у нас катаются. Вроде доволен остался.

17.03.1971 Среда

С понедельника перебираем снопы с широкорядника Ю.А. Пылища надоела.
Прихожу домой грязная, стираю чулки, чищу туфли. Надоела эта пыль и работа
такая. Хорошо хоть помыться можно на ОФП.

Во вторник здорово поиграли. Галина относится ко мне мягче несколько. В прошлый
раз я призналась ей, что мяч не держала в руках и совсем не умела играть в волейбол,
когда пришла, но обманула Галину, потому что боялась отказа. Она сказала, что сразу
все поняла, но у меня есть упорство и, главное, я не обижаюсь на замечания.

А Надежда в этот вторник... Я удивляюсь, как в школе у нее девчонки с ней делятся.
С ней разве можно делиться чем-нибудь? Она же не испытывала ничего подобного,
раз этого не признает. Я рассказывала Галке на ОФП фильм "Городской романс",
высказалась о мнении старшего поколения, что, мол, зачем показывают такое, что
девчонка остается у парня ночевать.

- Да ведь это же жизнь, - сказала Галка.
- Ну да, самая современная, неподдельная жизнь, - обрадовалась я, что она не
разделяет мещанских взглядов. И тут Надежда сказала свое веское слово
- Ну что вы, такое показывать! Что у нее, дома нет? Спать ей негде, да?
Шляется по ребятам-то?
- Надь, это же любовь, - осторожно заметила я.
- Какая там любовь? Саврасова, ты что? И с ехидцей прибавила:  "А у тебя, скажи ты
мне, было негде спать, а? Может ты ночевала у кого нибудь?"

Она по обыкновению своему шутила. А мне было так забавно все это слушать и
думать, что она никогда не узнает обо мне некоторых вещей, которые ей самой
недоступны. Мне кажется, она бы не поверила, расскажи я ей сейчас о своих
похождениях. А если бы и вдруг вздумала поверить, то лицо ее я себе отлично
представляю. Она считает меня дитем, которое не решится пройти с мальчиком.
Она ведь и сама - дите. Странно, неужели ей ничего такого не надо? Хотя, мне
ведь тоже кое-чего не надо.

А Бодрова рассказывает каждый день о своих ночных делах, мне,  мол, на будущее
надо знать. А мне почему-то так противно и слушать это и смотреть на ее лицо. Не могу.
Я не осуждаю Надьку, Светку (говорят, что она беременна от какого-то парня, не знают,
что она предпримет).

Не осуждаю, может, потому, что их осуждает Валька, говорит, что незаконно все это,
постыдно и т.д. Так откровенно рассказывать о том, что голая ходит перед мужем, как
и что, все подробно, ну зачем? Это же противно слушать. Зачем об этом говорить-то,
боже мой!

18.03.1971 Четверг.

Вечерочком выскочила в парк побегать немножко трусцой. Ой, и столько парочек
влюбленных. Мне как-то неловко было перед ними носиться там, первый раз так
неловко.

20.03.1971 Суббота.

За один день столько событий! Получила сегодня из института своего ВСХИЗО
методичку. Зачислили меня на 1-ый курс заочного обучения.

Каталась сегодня по лесу. Пасмурный, серый день, твердая, ледовая лыжня. Все, стало
быть: зима кончилась. И как грустно ощущать это.

Пришлось брести со своими гавриками по маршруту Усово-Перхушково. Как
неинтересно! "Вместе с отцами семейств и матерями семейств, одетыми в зеленые
байковые костюмы, которые почему-то называются лыжными. И вообще, неприятно
смотреть, как люди волочат лыжи по снегу, как им не нужны эти лыжи, мешают.
"Ну, шли бы пешком, для чего себя мучить?" Это я не про них, в общем- то, про
чайников всяких. Для них это просто прогулка. К тому же закрытие сезона,
рюкзаков набрали, выпивоны, закуски всякие.

Я с трудом заставляла себя улыбаться на их шутки, но как терзала меня в лесу
компания! Я отделилась от них в конце перед пикником,- немного некрасиво,
но что поделаешь?

Еще статью - рассказ в "Физкультуре и спорте" прочла про Уварова. "...Я лыжник.
Лыжи - это моя стихия. Для меня кататься на лыжах — все равно, что зайцу бегать
по полю - естественная потребность."

"...Уваров носился, в нем оживали какие-то клетки, все тело его, неслышное, скрытное,
тихое тело горожанина кричало, как хорошо, как славно нестись, напрягаться, дышать
кислородом, как это нужно ему."

Вечерком посмотрела замечательный фильм о дне жизни футболиста Сергея Лаврова,
называется "Секундомер". Впечатление от картины волнующе теплится в сердце. И
артисты играют очень трогательно.

Получила с вечерней почтой письмо от Алексея и Фаины Рубцовых. Очень милые
они люди, оказывается. Семейную фотографию мне прислали и письма Алексей
сочиняет интересные и трогательно-смешные. Такое впечатление, когда читаешь
его письмо, как будто он смотрит на мою фотографию. Подумала и улыбнулась,
прочитав в конце письма приписку: "Вот ведь закончил письмо, но еще раз взглянул
на тебя, вернее, твое изображение на фото, на это круглое, улыбающееся личико и
решил дописать. Ну, думаю, ты извинишь меня за это. Я просто не могу.

Галка на ОФП заявляет девчонкам: "Вот когда Наташка улыбается, очень хочется
улыбнуться". Нонка мне говорит, что, видимо, Галка работает в окружении серьезных
людей и первый раз увидела улыбающегося человека.

21.03.1971 Воскресенье.

Вот и все. Лыжи кончились вместе с зимой. В прошлую зиму я накатала 336 км., а в
эту только 224, не считая, правда, Карпатских катаний.

Скоро надо начинать заниматься, хватит бездельничать, а пока лихорадочно читаю,
чувствуя, что времени на это весьма мало будет отводиться.

Взяла в руки Эрнеста Хэмингуэя, и первый же рассказ из его ранних произведений
всю кровь мою взволновал. Не ухожу от соблазна написать отрывок из повести
"У нас в Мичигане"
 
"… Лиз сняла с кухонной вешалки пальто, и они вышли на улицу. Джим обнял ее, они
то и дело останавливались и прижимались друг к другу, и Джим целовал ее. Луны не
было, они шли лесом, увязая по щиколотку в песке, к пристани и складам на берегу
залива. Вода плескалась о сваи, по ту сторону залива чернел мыс. Было холодно, но
Лиз вся пылала, потому что Джим был рядом.

Они сели под стеной склада, и Джим привлек ее к себе. Ей было страшно. Одна рука
Джима расстегнула ей платье и гладила ее грудь, другая лежала у нее на коленях. Ей
было очень страшно, и она не знала, что он сейчас будет делать, но придвинулась к
нему еще ближе. Потом рука, тяжело лежавшая у нее на коленях, соскользнула,
коснулась ее ноги и стала подвигаться выше.

- Не надо, Джим, - сказала Лиз. Рука двинулась дальше.
- Нельзя, Джим, нельзя. - Ни Джим, ни тяжелая рука Джима не слушались ее. Доски
были жесткие. Джим что-то делал с нею. Ей было страшно, но она хотела этого. Она
сама хотела этого, но это ее пугало.

- Нельзя, Джим, нельзя.
- Нет, можно. Так надо. Ты сама знаешь.
- Нет, Джим, не надо. Нельзя. Ой, не хорошо так. Ой, не надо, больно. Не смей! Ой,
Джим! О!

Доски пристани были жесткие, шершавые, холодные, и Джим был очень тяжелый и
сделал ей больно. Лиз хотела оттолкнуть его, ей было так неудобно, все тело затекло.
Джим спал. Она не могла его сдвинуть. Она выбралась из-под него, села, оправила
юбку и пальто и кое-как причесалась.

Джим спал, рот его был приоткрыт. Лиз наклонилась и поцеловала его в щеку. Он
не проснулся. Она приподняла его голову и потрясла ее. Голова скатилась набок, он
глотнул слюну. Лиз заплакала. Она подошла к краю пристани и заглянула в воду.
С залива поднимался туман. Ей было холодно и тоскливо, и она знала, что все
кончилось.

 Она вернулась туда, где лежал Джим, и на всякий случай еще раз потрясла его за
плечо. Она все плакала.
- Джим, - сказала она. - Джим. Ну пожалуйста, Джим.
Джим пошевелился и свернулся поудобнее. Лиз сняла пальто, нагнулась и укрыла им
Джима. Она заботливо и аккуратно подоткнула пальто со всех сторон.  Потом пошла
через пристань и по крутой песчаной дороге домой, спать. С залива поднимался
между деревьями холодный туман..."

Самая обычная вещь, которая всегда бывает, обязательно  должна произойти. Мне
сразу вспомнились руки Кямала, жадно пробиравшиеся к моей груди, рука Гомали,
нетерпеливо лежащая на моем колене. Один шаг до такого конца, как у этой истории,
всего один шаг. А потом обычная роль уличной девки.

Интересно все же, в кино показывают, в книгах пишут, что  оставаясь у парня ночевать,
девчонка познает сию заманчивую тайну. Обязательно происходит это и всегда.
О последствиях только догадываешься. Но со мной ведь этого не произошло. А
могло произойти?  Почему бы и нет, - конечно!

Но так долго продолжаться не будет? Ты понимаешь, Наташка, что не всегда ты
сможешь нарываться на таких ребят, которые не станут мучить тебя, а будут мучиться
сами. И когда-нибудь вот это самое, что так хорошо описано в рассказе, произойдет
именно так. Кончай так шутить и наслаждаться их муками.

Гомали тогда еле сдержался и Колька изрек что-то похожее. Вспомнилось, как мы
целовались с Колей и курили одновременно какую-то дрянь, вроде бы "Верховину"
без фильтра и горькую.

Как я докатилась до этого? Дурочка, прям, ей богу. Нельзя ездить, никуда мне нельзя
ездить. Да, конечно, сидеть дома и ждать старости. Злая, старая дева, как Надька, да?
Осуждать себя за минутные порывы, отказывать, а ради чего  и во имя чего? Ведь нет
же у меня ничего святого и желанного, верного тоже нет. Надька ведь не жалеет ни о
чем. Тоже одиноко сложилась жизнь, тоже не знает, что делать, как вести себя и курит,
курит, курит.

25.03.1971 Четверг.

Что-то странное со мной происходит. На работе находит жуткая хандра. Бабы все
спрашивают, что случилось, почему я такая кислая, хмурая, злая? Ю.А. не знает,
чем заставить улыбнуться. Грублю, следа от моей вежливости не осталось, очень
устаю.

И сейчас вот пишу, а в голове трещит молотилка, бабья брехня, сплетни, тяжелая она,
голова, хочется спать. Как люди занимаются после работы - не представляю.  И все
отчего-то надоело - все! Кроме спорта, конечно. Утром с солнышком встаю - хорошо
так, а к вечеру отяжелевают веки и режет глаза.

27.03.1971 Суббота.

Пишу в постели. Уже нет сил сидеть за столом (шучу, конечно) Ездила сегодня в
институт. Узнала кое-что, взяла из библиотеки учебники, по которым буду теперь
заниматься. Надо составить график что-ли, чтобы не запускать материал. Еще мыла
окна сегодня, печатала фотографии, в химчистку съездила, видела актрису Самойлову
(тоже своего рода событие).

Весь день в голове - Колька. Не могу его, черта, забыть.

30.03.1971 Вторник.

Еще заниматься вроде бы не начинала, а времени нет. Решила с немецкого начать.
На ОФП сегодня все поздравляли. Жуть! Как будто кандидатскую защитила, не менее.

Получила письмо от Галки Рыбиной. Учится в политехническом вузе. Спортом
занимается мало, у них там все внимание сосредоточено на учебе. Бешеный век какой,
ненормальный. Одни замуж выскакивают, другие учатся до безумия.

Замуж-то выходить собирается Ларина. Приходила она ко мне в выходной этот.
Столько было рассказов о Славке, настолько близко все у них, что я и не пыталась
лезть к ней в душу со своими мнениями и, тем более, советами.

От Надежды Сорокиной письмо получила. Все грустит, страдает и курит. Закрутилась
с "хахалями", как она выражается... "Совсем извелась. Вот как с ними, с гадами, иметь
дела - одна расстройка. Когда же будет хорошо? Все сижу и философствую, почему
раньше как-то по другому было, тоже иногда было грустно, но и хорошо тоже было,
что же сейчас случилось, одни несчастья!"

И так далее, все в таком же духе. Заняться что ли ей нечем? Сопоставила два письма:
Галкино и Нади - небо и земля. Может быть Галка молодая еще, широко открытыми
глазами смотрит на жизнь, на мир. Перед ней - цель, к которой она стремится. Учится,
жить интересно и полно.

А Надьке - уже 30. Все позади, только счастье ее обошло. И пошла она по рукам. А
грусть? Разве непонятно? Женщине, познавшей огни и воды, приятности всякие и
удовольствия, не отказывавшей себе ни в чем и, тем более в самом небесном, грустно
с наступлением весны и нужен, конечно, мужчина.

Это нам, наивненьким, легкомысленным девчоночкам не нужно то, что мы не испытали,
в чем не познали сладостей жизни. Мы согласны и так прожить жизнь, а к 40, может, и
спохватимся, оглянемся назад и либо озлобимся, либо пойдем по рукам тоже.