13. Это было давно

  Из воспоминаний Сазонова Владимира Алексеевича,       ветерана Великой Отечественной войны, с боями прошедшего до полной Победы над фашизмом. Участника поднятия целины, Алтайских бескрайних полей.  Владимир Алексеевич, прибавил себе несколько лет, чтобы взяли защищать Родину - мать.            (15-летним подростком, прошел медицинскую комиссию). Пока учился в автошколе, ему исполнилось 16 лет. Ушел на фронт. Воспоминания трудного детства.
   Стояли самые тяжелые годы разрухи и становления Советской республики. Во время
НЭП ( новая экономическая политика) был голод, нищета и спекуляция по всей стране. И вот, толи в ночь, толи в день под Рождество в 1926 году я появился на свет. Мать даты рождения не помнила, говорила, что под Рождество родился. Метрические справки не сохранились ни в одном из архивов, хотя посылал запросы, в районные и областные
отделы. В общем,- «Иван, не знающий рождения своего». Уже живя здесь на Алтае, прошел комиссию ВКК и установил год рождения, а месяц и дату поставили 15 января.
   Детство прошло в бедности, голоде, бездомности,- жилья своего не было, скитались по чужим квартирам. Мой отец родился в бедной крестьянской семье, и было у родителей три сына и дочь. Один их сын,- мой дядя Тимофей, до конца своей жизни прожил в родном селе Клевцово,  другой,- Александр, уехал в Москву и работал на разных работах,  в дальнейшем, стал начальником пожарной части, работал до 60 лет, умер в 1964 году.        Сестра Ольга уехала в город Сызрань. Отец мой, Алексей, на свете прожил немного, всего 58 лет (1883- 1941гг.) Деда своего Ефрема Павловича я не захватил, так как умер он раньше, чем я родился. Знал только бабушку, но туманно, так как мне было 6 лет, когда ее схоронили. Помню, что она лежала в гробу. Меня взяли под мышки и сказали: «Простись с бабушкой и поцелуй», я заорал диким голосом,- задрыгал ногами, и им пришлось меня отпустить, а я удрал, спрятался в стогу сена и не вылезал несколько дней.
   Моя мама - Мария Анисимовна, рано осталась без отца, кроме неё было три сестры и младший брат Михаил, который погиб в гражданскую войну. Был какой- то праздник престольный в соседнем селе Дрезгалово Орловской губернии. На ярмарку люди
съезжались с окрестных сел, чтобы поглазеть, погулять и что- то обменять, продать
или купить. Молодой парень, приметил девушку, разузнал, кто она такая, заслал
сватов. По обоюдному согласию и согласию родителей вступили в брак мои будущие родители, обвенчались. Первенец родился в 1904 году, пожил год и умер, а всего мать родила 11 детей. В 1926 г родился я, был слабым, думали, долго не проживу, но каким – то чудом остался жить. Последний ребенок родился в 1928 году, но не прожил и года, умер от истощения, (у матери не было молока). На жевках, (жеваный хлеб, завернутый в тряпицу и засунутый в рот младенцу), только я в те лихие голодные годы и смог выжить. Вот так начиналось моё детство - голова с тыкву, глаза с ложку, был в палец толщины и жвачка хлебная во рту. Всего нас выжило две сестры и два брата,- четверо из одиннадцати.                Вся жизнь моего отца прошла в батрачестве, у барина Хрущева Николая Владимировича кучером, ухаживал за конями и шорничал, то есть шил для коней сбрую, еще был хорошим печником и мог класть любые печи. Сапожничал, чему я у него научился, но все равно мало перенял мастерства. Мне было 13 лет, когда моего отца не стало, мама в
молодости тоже работала на барина,- выращивала овощи, и барин ей немного платил, что было подспорьем в семье. Все это я помню по рассказам матери.
   Барин был большим любителем породистых лошадей. Последние скачки оказались для барина трагическими. В один из намеченных дней должны были проходить конные соревнования. Барин выехал в Москву обычным пассажирским поездом, а кони с       обслугой - товарняком. Подошло время открытия скачек, а его товарняк где- то задержался, неизвестно по какой причине. Барин метал громы и молнии, сильно нервничал, сердце не выдержало такого нелепого поражения, случился инфаркт, похоронили его в поместье, но во время революционных переворотов и разных смут, все было уничтожено, сровняли с землей все могилы. Церковь была разграблена, колокола выброшены, в церкви открыли клуб, но он потом сгорел.
    Коллективизация 1933года мне запомнилась во многих подробностях, прошло много лет, считаю, что это было необдуманное и поспешное вливание крестьян в колхозы. Многих крепких крестьян сослала в Нарым. А хозяйство и живность отобрали, погубили.
 ..Это называлось,- коллективизация. И вот в разряд этих кулаков попали и отец с матерью. Мать была глубоко религиозной. Настоящую политику вести было некому. Верующие, увидев, что к их дому идут незнакомые люди, прятались. Отец был очень рассудительным человеком, хотя и не очень грамотным, читать научился сам. Мать училась у попадьи года два. О газетах и книгах тогда и понятия не было. На всю деревню только у старосты и попа были карманные часы. Не говоря ни слова матери, отец решил записаться в колхоз, пошел в правление, подал  заявление о приеме. Когда пришел домой, честно все рассказал матери, она пустилась в рев, бросилась на отца с криком, что продался анафеме. Раньше я никогда не слышал ни от отца, ни от матери матерных слов, они только иногда ругали меня «анчуткой», или «лихоманкой». И вот из-за крика матери, отец пошел в правление забрать заявление. И вот тут - то понеслось,- поехало. Из хозяйства в это время у нас была только одна лошадь Машка, корова и штук пять куриц. Отцу кто- то потихоньку передал, что и нас будут раскулачивать, дом отберут, а нас выгонят на улицу. Отец, не долго, думая, увел коня в соседнее село и продал там. На следующий день к нам явились представители власти, бригада ликвидаторов, а проще, говоря,- грабители. Среди них был представитель из района, ну и наши односельчане- члены правления, лодыри,- тунеядцы работать не хотели, но очень хотели поживиться за счет труда других. Среди них была одна женщина, все звали ее,- Соломониха, ее имя Марфа, мало кто знал, она курила, материлась, похлеще, любого мужика. Увели у нас корову, а про лошадь долго выспрашивали, куда дели, но родителя стояли на своем,- ушла пастись. Потом началась конфискация имущества. Вернее,- грабеж среди белого дня. Никто из соседей не вступился, так как каждый боялся за себя. Богатства у нас не было никакого, только стол и лавки самодельные. Ухваты и ложки деревянные, отец все сделал сам, слепил  горшки глиняные, чашки. Не побрезговали ничем, все собрали и увезли. Обшарили все уголки, лазили под печку русскую, за Божницей (иконой) было спрятано полтора фунта (600 грамм сахара). Брат Иван - мальчонка, выхватил, и бежать из дома, но в огороде его настигли, отобрали, сильно били, и чуть не убили. Помню, как сестры Лида и Валя (одной 10, другой 8 лет) в лесу набрали орешек от лещины, стакана 2, берегли их на полатях к празднику, но Соломониха нашла их, и тут же стоит и щелкает, выплевывая на пол шелуху. Сестры в рот ей смотрят со слезами на глазах, а сказать ни чего не могут от рыданий. Я лежал на русской печи, и мне под живот мама положила валенки. Наказала не двигаться, чтобы не заметили, но один из ликвидаторов стал на  приступочку и хотел меня отодвинуть, а я морду ему царапнул, и с перепуга, обделался, сильно завоняло, мужик плюнул и отошел от меня, видно совесть проснулась, а может просто противно стало. Вот так я спас одни единственные валенки на всю семью. После мне сказали, что это был председатель Сельсовета. Так закончился первый этап грабежа, сказали, что завтра снова придут ломать дом. Дело было поздней осенью, нас приняли соседи.
   В год коллективизации - тридцатые годы, был голод, люди умирали как мухи.                В 1935 году пошел в школу в первый класс, но проходил недолго, умер отец, мне пришлось школу бросить с шестилетним образованием. Лет с тринадцати работал в колхозе, пас коней ночью. Днем кони работали.

   На фронт мне малолетке хочется, но мама не велит.
   Хочу на фронт! Хочу громить врага! Хочу защищать землю родную. Хочу мстить за погибших старших братьев.                …Приближался фронт, наши войска отступали. Время было военное, тяжелое, голодное, все мужчины были на войне, подросткам приходилось работать наравне с взрослыми. С весны и все лето пахали на конях, участвовали в уборке ржи крюком, (это коса с деревянными пальцами, чтобы рожь не терялась, а ровно ложилась в валки). Были одни женщины и среди них я,- пацан. Как выдерживал непосильную работу,- не знаю, но было очень тяжело. Работали по две смены, до двух часов ночи. Возил снопы с поля в скирды, зерно в амбары, выполнял всякую работу, наравне с мужиками, которых было единицы. Да и те калеки, после ранения. Подростки проходили сборы по подготовке к военному делу, нас собрали со всего района. Летом 1943 года нас направили под Воронеж копать окопы,- девятнадцать девочек и я один мальчик среди них. Нам дали коня с повозкой, везти продукты, мать, где то раздобыла и дала мне 20 вареных яиц, ведро картошки и лепешки. Яйца мы съели в первый день, а ехали два дня. Поселили нас по домам, на второй день военрук повел нас за село и дал задание выкопать каждому по ячейке для пулеметного расчета: полтора метра глубины, почти метр ширины и 3 метра длины. К вечеру мы уже заканчивали, и со стороны Дона послышалась артиллерийская канонада. Забегали солдаты. Своего командира мы не нашли. Нас,- подростков отправили домой.                …Но я хочу на фронт, защищать Родину от фашистов, громить врага. Два моих старших брата погибли на войне. На войну мне,- малолетке хочется, но мама не велит: «Успеешь еще, Вовочка,- она мне говорит,- успеешь, повзрослеешь, пойдешь ты на войну».
   «Два сыночка в бою полегли, обещали после войны домой прийти. Два сыночка старших сгинули, горе вдвойне для меня, ревел и я, причитала вся моя родня».                « О. Господи, молю, оставь хоть одного, меня не сироти. Оставь, оставь мне Вовочку, ведь он совсем дитя. Оставь, прошу, прошу тебя любя».
   Прибавил три года, чтобы взяли на войну с фашистами. Очень старался выглядеть, взрослее своих лет. Был я мальчиком высокого роста, широк в кости, весь в деда своего. Сбрил, чуть пробивающийся юношеский пушок на подбородке. Научился говорить басом, как когда- то мой дед. Пошел в военкомат, успешно прошел медкомиссию, регистрацию. На все вопросы отвечал четко, без запинок. Но боялся, что узнают, что я несовершеннолетний, вернут домой. Но меня приняли, зачислили в команду. Из города Куйбышева до Сызрани плыли на пароходе по Волге, а оттуда до села Переволоки 25 километров шли пешком,  прибыли в расположение 21-го учебного автомобильного полка. Проучился там четыре месяца. Учили строго, по всем правилам. Второго августа приняли присягу, так я стал красноармейцем. В ноябре закончили учебу, экзамены сдал хорошо. В этом же месяце нас послали в колхоз на помощь в уборке урожая, так как нужно было кормить армию, население. Возил на машине с поля на ток зерно.
   Восьмого ноября нас сводили в баню. Обмундировали во все новое и на машинах отправили в город Сызрань, где уже стоял состав с теплушками, повезли на Запад.
   Прибыли в Минск, в действующую армию. Кормить стали хорошо, как всех солдат, и мы отощавшие подростки, ожили. Распределили по машинам, машины все были новенькими, только что прибывшие из Мурманска, то есть из Америки (пароходом до Мурманска и по железной дороге до Минска). Машины были марки «Шевроле», «Студебеккеры», «Форды», были и другие. В Минске числа 20 декабря, мы погрузились в эшелоны со всей техникой, и нас повезли на фронт. Прибыли в Польшу на станцию Луков в двадцати пяти километров от передовой. Рано утром, в темноте, нас разгрузили. Пока учился, исполнилось мне  шестнадцать лет, (я прибавил себе годы, уж очень хотелось воевать). Мы прибыли на передовую ночью, окопались. До немецких траншей метров пятьсот не больше, отогнали машины в лесок, замаскировали. Отбивали атаки гитлеровцев, 14 января началась страшная канонада, земля горела, ходила ходуном, в воздухе стоял нескончаемый оглушающий гул, это длилось несколько часов. Начался прорыв на Вислинском плацдарме оборонительных рубежей противника.
Когда артподготовка закончилась, дали команду: «По машинам!» Каждый солдат- шофер   подъезжал к своему расчету (миномету) Я подъехал к своему расчету, но застал ужасную картину,- лежал разорванный миномет, и ствол напоминал стебель одуванчика с оборванным цветком, был разорван на лепестки, то есть на части, из расчета в шесть человек, только один живой, да и то сильно контуженный, из ушей текла кровь. А рядом лежал убитый наш старшина, раскинув руки, он как бы хотел обнять и защитить от фашистов всю землю. И нас,- молодых солдат...
   В живых осталось мало бойцов, которые были на передовых позициях в окопах. Когда дым, гарь и пыль рассеялись, картина предстала страшная,- все изрыто снарядами и кругом сплошные воронки. Но сильные потери были не только с нашей стороны. Немцы сдавались в плен. Шли целыми колоннами под конвоем, а многие шли самостоятельно,
никто их не сопровождал. Многие немцы уже поняли, что война проиграна, и целыми колоннами сдавались в плен, поднимали руки и кричали: «Гитлер капут». Нам эти слова переводить не нужно было. Мы знали, что Гитлеру, действительно, «капут» то есть,- смерть. Мы продвигались с боями вперед по несколько десятков километров в день, иногда до сотни доходило, не давали немцам укрепиться, приходилось по трое суток не спать. Только подъедем, миномет развернут, сделают несколько выстрелов и опять вперед. И пока расчет занимался своим делом, я в это время должен был отогнать свою машину в укрытие и замаскировать. Так и шли с боями от реки Вислы до реки Одер. Прошли города Конин, Варшаву, Познань и много других мелких городов и населенных пунктов. Выбивая фрицев, старались не разрушать населенные пункты, но немцы, проходя по нашей территории, уничтожали дома и все живое все население, даже детей. В Познани фрицы крепко укрепились, наши войска взяли их в кольцо, то есть окружили. Наша дивизия и несколько других остались держать осаду до полного уничтожения врага. Чтобы не разрушать город, мы не применяли авиацию и обстрелы тяжелыми орудиями. Били фрицев из минометов, пулеметов, винтовок. Фрицы не смогли вырваться из окружения и сдались.
За все эти операции по взятию городов без сильного разрушения, Верховный                главнокомандующий товарищ Сталин объявил каждому солдату Благодарность. В числе других солдат и я был награжден Медалью «За отвагу» за то, что вызволил две застрявшие машины с орудийными расчетами из - под носа у немцев в ночное время, хотя нас поливали бронебойными снарядами, но все машины и солдаты остались целы.
   В конце марта завершилась операция по окружению крупной группировки фрицев, они сдались в плен. А мы двинулись дальше на Одерский плацдарм. Шестнадцатого апреля в 4 часа утра начался массированный артобстрел и прорыв линии обороны. Характерно то, что впервые за время войны был проведен ослепляющий эксперимент. На протяжении Одерского направления и Зееловских высот были установлены прожектора большой мощности и по сигналу были одновременно включены. Открыли ливневый огонь, фрицы метались ослепленные, как в мышеловке, сдавались в плен. Мы пошли в наступление на Берлин, до полного поражения противника. В день меняли позиции по несколько раз. Отбивали одну атаку за другой, теснили врага с огромной скоростью, занимая их позиции. Помню, был такой случай- 18 апреля 1945 года, уже в пригороде Берлина, я  подвез миномет и расчет, помог установить в боевую готовность. Отъехал метров на 50 в сторону (как и положено по инструкции). Вдруг слышу, что летит снаряд и фурчит: «фур-фур-фур!», меня как ветром сдуло, кувырком под колеса машины. Прогремел взрыв, я тихо вылез из - под машины, и вижу, что дверка машины была пробита в четырех местах на вылет и вторая дверка была пробита насквозь. Если бы я вовремя не выскочил из машины, то мои ребята лишились бы шофера. А мама моя не дождалась бы своего малолетнего, непослушного сына с войны. Снаряд разорвался в нескольких метрах, осколками поранило несколько человек, но все остались живы. 29 апреля мы уже находились в Берлине. 30 апреля был дан залп из многих орудий по Рейхстагу.
 После каждого обстрела или бомбежки каждый шофер осматривал свою машину,- не
повреждена ли. Полез я в кузов, брезентовый тент был изрешечен, и один осколок пробил ящик снарядов и прошел всего в пяти сантиметрах от взрывателя, а если бы задел, то вся машина взлетела бы на воздух вместе со мной. Но все обошлось легким испугом.
Всех таких «легких» испугов и не сосчитать. Находился на Александр платце, рядом с Рейхстагом. Когда 31 апреля прогремели последние выстрелы,  все стихло, гражданские
немцы стали понемногу выходить из домов, дивились на наши «Катюши». В начале мая передали, что война закончилась, что Гитлер покончил с собой, (хотя потом были разные версии его смерти, что дожил в какой-то стране до старости). Гражданские немцы нацепили красные повязки на рукава, вытащили спрятанные партбилеты, у некоторых стояла подпись Эрнста Тельмана. Многие говорили: «Гитлер капут!» и вроде даже радостно нам улыбались, благодарили за освобождение и их земли от фашизма.
   У местного населения был сильный голод, и мы делились с ними едой, они вежливо нас благодарили.
   А Победу 9 мая встретил в пригороде Берлина, там была поставлена наша часть.
Радости солдат не было предела, но мне, как и некоторым другим солдатам, предстояла
долгая служба в Германии, так как служили в то время, шесть лет. Вернулся домой
не скоро.                …Пришел солдат с Победой домой. На груди его сияли боевые награды. Фронтовая судьба его берегла, и молитвы матери. Перед отправкой на фронт, она одела Владимиру на шею крестик.                После возвращения работал водителем в Москве, а в 1954 году набирали добровольцев на Алтай осваивать целинные земли, и он  приехал на Алтай, который и стал его второй малой Родиной, здесь женился, родили двух сыновей и дочь, вырастили, выучили.
Дождались внуков, жизнь прожил достойно. Надев медали, с гордостью шел ветеран Великой Отечественной войны на Парад Победы, вел за руку внуков, которые гордились своим дедом.
   Мы помним героев Великой Отечественной войны, преклоняемся перед их подвигом, подвигом наших защитников, освободителей земли от фашизма. Мы помним, что нашу землю от фашизма освободили наши советские солдаты и не позволим никому их подвиг присвоить!
   Не позволим переписать нашу историю, осквернить память наших солдат. Мы помним!!! И наши внуки, правнуки будут помнить!