Неприкасаемая

Мы называли это «качем». «Прокачай меня» — протягивала она руку тыльной стороной вверх, закрывала глаза и ждала. В такие моменты я наслаждался её тягостным состоянием. Наблюдал неудачные попытки расслабиться, собраться духом и нырнуть в ощущения.
Я брал кусочки материи, выбирая их наобум или же выстраивая стратегию погружения и водил по бледной, тонкой коже. Ткань двигалась вверх от запястья к локтевому сгибу и обратно. Она вздрагивала, поднимала плечи, приоткрывала рот, пытаясь справиться с нарастающим волнением.
Я переходил к подушечкам пальцев, горячих и пульсирующих. Прикасаясь к ним, вздрагивал, ощущая болезненные покалывания, словно от прилива крови к омертвевшей плоти. Тёр изрезанные линиями ладони, заставляя её сжимать кулак до белизны тонких костяшек. Так ткань проникала глубже, встраивалась в расшатанную систему сломанного тела.
За полгода подобных упражнений я, как заправский портной, начал разбираться в тканях. Сделал собственный каталог, разложив на твёрдых страницах старого альбома квадратики свежего твида, шёлка, броката.
Будучи один, я доставал и разглядывал трофеи, полученные хитростью в городских ателье. Вспоминал, как краснея лгал, что собираю обрезки для дочери. Ательерши, утыканные иголками, с неизменной мерной лентой на шее умилялись, собирая пакет ощущений.
Копание в подаренном мусоре доставляло мне особое удовольствие. Я представлял, как кусочки ткани сливаются с ней, ласкают, впитывая тонкий запах, смешивают его со своим, заставляя вздрагивать и требовать продолжения.
В такие минуты я сам был тканью: лёгким обволакивающим шифоном, вязкой лайкрой или тяжёлым, сопящим от вожделения, драпом.
В ателье я впервые увидел каталог. Долго рассматривал маркированные страницы, трогал аккуратные кусочки, запоминая фактуру и цвет. Вдыхал запах натуральных тканей или переставал дышать, ощутив едва уловимую вонь синтетики. Морщился, закрывал глаза и водил по рубцам ладонью, стараясь проникнуть в её мир.
Я стал одержимым. Попав в незнакомое место, смотрел, трогал, ковырял, искал ощущений.
Она требовала новизны.
— Колено, — предложил я. - Там сосредоточено множество окончаний. Внутренняя линия бедра?
— Нет, — невинно втянула она нижнюю губку и поправила новую юбку.
Я любил обновы — маленькое торжество в мире материй.
Скажи мне полгода назад, что я впаду в нынешнее состояние…
Говорят, девиации заразны, — врут. Погружаясь в них, наблюдатель теряет точку контроля, а, находясь вне системы, всё сводит к аморфному выводу.
***
Впервые я встретил Илану у кофемашины. Она выбрасывала жмых, чистила патрубки и кормила чёрное чудовище обгорелыми зёрнами.
— Долго ждать? – поставил я кружку под стальной носик, заметив дрожащее недовольство.
— Уберите, — еле слышно сказала она и принялась вытирать салфеткой подставку. – Я всегда пью первой. Чищу машину – заслужила, — изобразила она подобие улыбки.
— Замётано, — протянул я руку, выказывая своё дружелюбие. – Сегодня первый рабочий день.
Она дотронулась кончиками пальцев и покраснела, стараясь продышать, накатывающее волнение.
— Извините, — прижала она к себе чёрную с золотом кружку и выбежала с корпоративной кухни.
С тех пор я искал незнакомку. Заглядывал в кабинеты, приветственно кивал, вёл непринуждённые беседы и пил кофе, карауля свою недотрогу.
Вечерами стоял у дверей, пытаясь выхватить ее из потока, пока не понял — она выходит последней.
Через неделю узнал её тайну.
— Решил охмурить Илану? — шепнул мне на ухо сослуживец.
— Занятная штучка, не так ли? — обжёгся я кофе.
– Забудь. Ты занят после работы?
В тот вечер я впитывал корпоративный кодекс вместе с алкогольными парами.
— Не ты первый, — смеялся сослуживец. – Много копий сломано. Если ты понимаешь.
— Запросы? – предположил я. – Принцы в конях?
— Если бы, — скривил рот сослуживец и покрутил у виска указательным пальцем. – К ней нельзя прикасаться, вообще…
Ещё через неделю чудовище, извергающее пар и мутный поток сдохло. Неприкасаемая покинула зверя. На столах появились растворимые банки и вонь запаренной жухлой травы.
Я чувствовал сопричастность, хотел всё исправить, но больше коснуться иссиня-чёрных волос, окаймляющих бледную кожу.
Это произошло. Я нырнул в закрывающиеся двери лифта, когда город лениво потягивался за пухлыми чайниками. Она вжалась в угол, и я кожей чувствовал страх.
— Помоги мне, — рука нырнула в карман, выуживая оттуда лощённую пачку с обуглившимися семенами. – Без тебя монстр, извергающий кофе, сдох.
— Да.
Обыденно-примиряющее «Да». Мы впервые шли вместе по пустым коридорам туда, где всё начиналось.
— Люди всегда оставляют следы, — неистово тёрла она зеркальные части монстра. – И ткани. Подними брюки, отодвинь резинку носка и увидишь кровавый узор. Я не могу с ним мириться, — задрала она юбку, обнажая бледную кожу в чёрном чулке, невинность в бесстыдстве. Бесшовная ткань, пояс с застёжкой, слегка удерживающий вторую кожу. – Я слишком чувствительна. Ты удовлетворён?
— Это не…?
— Тренируется, — буднично сказала она, подставляя чёрную с золотом кружку под бурлящие струи. – Но кто согласится сидеть со мной рядом, забыв о следах?
— Закрой глаза, вытяни руку, - взял я салфетку: белый шершавый комок. Провёл по запястью, наблюдая за дрожью прикосновения, за шаткостью мира.
Мы стали встречаться. Я ждал её у метро. Жадно качал обострённые чувства, расположившись на старом стуле. Я, она, каталог.
Временами я представлял, как оставляю следы на её девственно скрипучих бёдрах, не знавших других рук, на остроконечных грудях, переполненных невысказанным желанием, рву алые губы, стараясь запятнать её тело.
Она это знала, раз за разом протягивая руки и однажды сказала: «Поцелуй меня».