Разговор по душам

Человек сидел за игровым столом и думал о своей раска-
лывающейся голове, что она звенит как провода́ высоко-
вольтной линии. Осознание факта крупного проигрыша
только усиливало металлический звон. Продув в рулетку
и отойдя от лакированного котла, игрок торчал возле карт.
Но прежде бедолага пытался приобрести лёгкие деньги у
одноруких бандитов, с вечера до ночи проторчав возле
игровых автоматов. Те же не расставались со своими
жетонами; золото совершенно не шло в широкие ладони
Лепесткова, который не являлся рабом азарта, но был
человеком, давно подчинившимся иной необузданной
страсти.

Живя сумбурной жизнью, человек надеется на сказочное
везение. Так обстояло дело и с моим героем: он верил в
счастливую удачу, и потому покупал лотерейные билеты.
Наивный! А этим вечером взялся играть. Но, как и с рус-
ским лото, ему не везло в казино, хоть бы он и был здесь
новичком.

Прошлым вечером щёголь впервые в своей жизни оказался
в данном игорном заведении. Не помнив толком, как и зачем
он здесь очутился, нетрезвый игрок продолжал развлекаться.
Отмечу то, что мой герой всегда следит за своей внешностью:
даже в горизонтальном положении на Лепесткове будут галс-
тук и белая сорочка. Желтые круги подмышек всегда прикрыты
пиджаком. Туфли на его ногах блестяще горят.

«У подлеца, – однажды подумал он, глядя на свои лакирован-
ные полуботинки, – и сор с крыльца!» Конечно, мерзавцем
он себя не считал да и не был им.

В эту весеннюю пору соловьи не пели в душе́ Лепесткова,
он горевал, и тому существовали причины… Ближе к полу-
ночи была предпринята повторная попытка отыграться в ру-
летку, но и она оказалась безуспешной. «Проклятый шарик, –
шевелились мысли в звенящей голове, — дважды замирал на
соседних ячейках... Такие деньги просадить с первого же раза!»

Теперь же он проигрывал в карты. «Ничего! Больше не буду
ставить по-крупному. С картами мне обязательно повезёт!» –
решил игрок. И вот в плену азарта и хмельной самонадеянности
Лепестков отчаянно старался отыграться. Он повторно садился
за карточный стол после посещения уборной. Играющий невезучий
человек каждый раз запивал очередной небольшой проигрыш
бесплатным коньяком, подаваемым тут же по взмаху руки.
Но коньяк не способствовал везению в игре.
 
И под утро ему было суждено последовательно проигрывать:
везение всю ночь не улыбалось обрюзгшему курносому чело-
веку тридцати восьми лет, чей выпуклый гладкий лоб над гус-
тыми бровями был отделён полосой последних волос от сальной
лысины, сиявшей в свете ламп. Фортуна не перестала игнориро-
вать Лепесткова со всеми его прыщами на щеках и в рассветный
час; игроку упорно не везло.

В очередной раз, вернувшись за стол после посещения убор-
ной, он сел на прежнее место и отметил, что дилер отсутству-
ет. Растёр лоб ладонью, поскрёб ногтями ухо, выдернул
во́лос из одной ноздри и приуныл — других игроков
с ним не было. Подсмотреть чужое счастье стало невозможно.
За стёклами окон раннее утро развесило прозрачный молоч-
ный тюль; ни в одном зале опустевшего казино уже никто
не играл. Мо́рок сигаретного дыма, прежде сгущавшийся
под потолком у ламп, давно рассеялся, а убаюкивающая
тишина, наконец, усыпила нетрезвого игрока.

Неожиданно пробудиться Лепесткова заставил басовитый
голос:
— Ваши ставки, господа! Делаем ставки, – это было при-
глашение к игре от нового дилера. Тот спозаранку встал
у стола как вкопанный, сменив своего коллегу.

Лепестков вышел из сонного оцепенения. Свой плавающий
взгляд он устремил на румяное лицо дилера, различая на
нём большие влажные губы и широкий лоб над выдающим-
ся римским носом. На щеке под левым глазом красовалась,
будто пришитая невидимыми нитками, выпуклая чёрная
родинка-пуговица. Чёлка каштановых волос с полосой
проседи свисала над лёгкой испариной кожных складок лба и
не полностью прикрывала белый шрам над правой бровью.
Раскосыми глазами Лепестков сонно смотрел на пальцы
человека, взявшегося вести новую игру. И в руках дилера
было что-то узнаваемое игроком, утомлённым за последние
пять дней обильными возлияниями: Лепестков приметил
длинный бледный шрам, змеившийся через ребро левой
ладони — от мизинца к предплечью.

— Новая игра, господа! Ваши ставки, – и паучьи пальцы
дилера, словно бы пальцы пианиста — как на клавишах —
заплясали на столе.
— Димка! Назаров! – восхищённо, будто бы находясь в
зале Эрмитажа, выкрикнул приободрившийся Лепестков.

И вспыхнули глаза дилера, прежде смотревшие на игрока
с той грустью, с какой смотрит на вас из-за прутьев клетки
собачьего приюта сенбернар. На долю секунды они округ-
лились, и мягкий свет озарил их на мгновение. Брови при-
поднялись, придав в этот рассветный час выражению лица
дилера искреннее удивление. Верхнюю чувственную губу,
казалось, тронула робкая улыбка. Но через неуловимый миг
холодный прищур вновь подчеркнул в лице аккуратного хозяина
игры выражение сосредоточенности. Оледенелое стекло его
глаз будто потемнело. Толстая верхняя губа горизонтально
оттопырилась под носогубной складкой. Усики дилера пере-
стали подрагивать.

До неожиданной встречи со своим приятелем детства Ле-
пестков играл и рассеивал в себе душевную скорбь, но
без азарта. Лишь до жуткого проигрыша! Неожиданно просадив
большие деньги, распалился страстью; его понесло, и он впал
в тихую ярость — известную неудовлетворённым ловеласам.
Однако же и на трезвую голову Лепестков в последние годы
отличался эмоциональной неуравновешенностью, выплёскивая
свой гнев на окружающих. Все его приступы агрессии никогда
не были связаны с азартными играми, но исключительно с
конфликтными ситуациями на работе и дома.

Игра никогда не была ни хобби, ни пристрастием Лепест-
кова. На шахматы, домино или покер он своего времени
ни с кем не тратил, а охотнее предпочитал попойку с друзья-
ми или коллегами по работе. Теперь же здесь — в казино,
он старался разжиться деньгами и нервничал, но играл без
какой-либо стратегии. Не имел ни малейшей возможности
изменить математическое преимущество игорного заведения
в свою сторону и терпел неудачу за неудачей, продолжив
проигрывать. Отыграться же он хотел отчаянно. Но только лишь
до момента приятной встречи с Назаровым после которой сидел
на своём месте у зелёного бархатного стола словно бы
у стойки бара, совершенно позабыв о прежнем желании вернуть
упущенную сумму денег. Узнанный им Назаров стал для незадачли-
вого игрока как будто близким и родным человеком. Лепестков
испытал острый позыв к доверительному общению. Возжелав
выговориться своему приятелю детства, он хотел рассказать
обо всём наболевшем: о жизни, любви, дружбе и предательстве —
о том, во что многие люди не спешат посвящать посторонних.

— Это я, Лепесток. Серёга Лепестков, – просипел гость.
— Ваши ставки... – басовито гремел над столом незримый
водопад дилерского голоса.
Лепестков неловкой рукой придвинул к Назарову несколько
фишек. Тот принял ставку.
— Ставок больше нет, – Назаров начал извлекать карты
из сло́та шафл-машины и повёл игру.
— Как давно ты здесь работаешь?

Не получив ничего в ответ кроме дежурной леденящей
улыбки, Лепестков нажимал:
— Знаешь, Дим, а от меня Танька ушла. Помнишь, как ты
с ней вытанцовывал на выпускном? Ладно-ладно, не
отмалчивайся, у меня ваш танец есть на видео. Я после
школы с ней учился в одной группе. Позже мы поженились;
ты должен был знать! У нас парень... Рано родился, быстро
вырос, из армии в прошлом году пришёл... Валерка!
— Ваши ставки, господа, – выпалил Назаров, осклабившись
от уха до уха.

Игрок машинально придвинул пару фишек.

— Ставок больше нет, – и неразговорчивый дилер опять
начал извлекать карты: сначала Лепесткову, потом только
себе; Лепестков снова проиграл. Он опёрся на локти, при-
двинувшись вплотную к столу.
— Знаешь, Дим, говорят, если от тебя ушла жена, а тебе
не грустно, подожди! Жена вернется, а с ней и грусть...
Но мне плохо, и мне страшно подумать о том, что Танька
ко мне не вернётся, – и Лепестков зябко поёжился.
— Ваши ставки, господа... – Назаров краем глаза видел при-
ближающегося к столу инспектора.

Инспектор — рослый худощавый человек — старательно
прислушивался к словам Лепесткова. Тот, как ни в чём не
бывало, продолжал:
— Валерка из армии вернулся каким-то отстранённым.
Первое время по ночам кричал и вскакивал с постели.
Я не знаю, Дим, через что ему пришлось пройти в этой
чёртовой армии, но я не узнаю в сыне своего прежнего
Валеру. Он часто ссорится со мной... Матерится... Не
уважает!
И через мгновение:
— С женой разлад. Всё! Разбитую вазу не склеить. Знаешь,
Дим, со спокойной бабой мужику тоскливо, как глухому во
МХАТе. А с истеричкой увлекательно, как ве́гану в
мясной лавке: никогда не знаешь, что она наколбасит.

Дилер кончиками пальцев только трогал стол, словно бы
горячую конфорку электроплиты. Отводил свои глаза. Не
переставал улыбаться и отмалчиваться, когда взгляды
собеседников встречались. Лепестков же не прекращал
говорить вполголоса:
— Жена ушла. Сын стал чужим, – откровенно жаловался
на родственников Лепестков, — только одна собака мне
всегда искренне рада. Знаешь, вынести пакет с мусором
занимает около трёх минут, но каждый раз Тюбик встре-
чает меня, словно бы я вернулся из командировки, – и Ле-
пестков хмыкнул, — искренний такой пёсик. Люблю я его.
Кажется, что ближе и нет никого. Да, Димка, поживёшь
с людьми, узнаешь их лучше — сильнее привяжешься
к животным!

— Новая игра, господа. Делаем ставки, – изрыгнул трубный
бас Назаров, словно гудящий теплоход, отплывающий от
пристани.

Лепестков извлёк из кармана собственного помятого пи-
джака несколько остающихся у него фишек. Этих кругля-
шек красного цвета он ребром ладони вяло придвинул к
дилеру и вальяжным движением правой руки пригласил к
столу юношу с бокалом коньяка на подносе. Выпил.
— Жаль, что ты при исполнении, – вздохнул игрок, — слу-
шай, а давай как-нибудь встретимся на выходных! – и
выдернул визитку из внутреннего кармана пиджака. — На,
позвони мне когда-нибудь. Обязательно нужно за жизнь
перетереть, Дим! Слышишь? – выпалил Лепесток и указа-
тельным пальцем придвинул к руке Назарова плотный
картон.
— На столе ничего не должно быть кроме фишек, – с
учтивостью в голосе отнёсся к Лепесткову инспектор, не-
видимо очутившийся рядом. — Примите визиточку в карма-
шек, – прохрипело где-то за спиной гостя заведения.
— Ничего кроме фишек на столе, господа, – выдул как из
иерихонской трубы Назаров басовые ноты своего зычного
голоса. Он повторил слова бдительного инспектора.

Вспотевший Лепестков, утопив визитку во влаге недр пид-
жака, принялся за своё, достав носовой платок:
— Я тебя по рубцам и родинке узнал сразу, Димон! – улыб-
нулся осоловевший игрок. — Помню, ты перелезал через
забор вдруг распорол себе лоб торчащей проволокой; мы тогда
с тобой в четвёртом классе учились, кажется... Помню, как
побежали с тобой в травмпункт. Кровищи было-о... Всё
твоё лицо, вся рубашка красные — скальпированная рана...
Помню, Дима, как тебе бровь зашивали; она на кусочке ко-
жи висела, как чёрная слива на ветке... ты плакал, а я за
дверью сидел. Потом мы боялись показаться твоей матери,
ведь тебе голову перевязали... Бинты в крови... А этот рубец
на ладони — это память о том незабвенном падении с
ве́лика у поворота к булочной на Флотской... Ты, упав,
пропорол руку колючей проволокой... Эх, везло тебе с про-
волоками! Помню, как снова погнали в травмпункт... Весё-
лые были времена, гы-ы! – и Лепестков вновь пригласил
к столу коньячного халдея. Промокнул платком свой лоб.

— Новая игра, господа. Делаем ставки, – повторился дилер.
Но как-то приглушённо в этот раз. Без широкой улыбки
и глядя в глаза Лепесткову, умудрившемуся спустить в ту
ночь почти все свои деньги. Инспектор, всё слышавший и
всё прекрасно понимавший, не мешал исповедоваться по-
сетителю. А тот досаждал:
— А на работе у меня, Дим, одни крысы. Жирные и наглые, –
подвинув с напускным безразличием все свои последние
фишки и машинально сделав ставку, вывел сбивчивый Ле-
пестков. — Я же с Танькой закончил Плешку... Я не гово-
рил разве?.. Ну, мы же с ней в одной группе учились!..
Я в Тора-Банке работаю... Я глава отдела кредитования...
Сложная работа, Дим. Мимо моих маленьких рук прохо-
дят большие суммы. Господи, Димка! Сколько в мире
материальных радостей, в которых я отказываю себе из-за
хорошего воспитания. Иногда я думаю о тех, с кем
работаю... Все они благовидные сволочи и дураки. А дураки,
чтоб ты понимал, — это люди, которые смотрят на жизнь не
так, как я. Иногда мне кажется, что они счастливее меня, –
выводил заплетающимся языком всё ясно соображающий
Лепестков.

Он до поры́ отдавал отчёт каждой своей фразе, каждому
жесту даже тогда, когда приглашал к столу бледного юно-
шу с коньяком.

— Дим, деньги — это пустяк, – Лепестков теперь
искренне не хотел отыгрываться, и ему было наплевать
на все прежние проигрыши, — я, вот, машину продал,
ну и отметив это дело, хрен знает зачем, оказался здесь.
Не помню с кем, с Васькой, кажется... Васька!.. Где Вася?..
Я без Васьки не играю!.. Слушай, Танька ушла к другому,
так на кой ляд мне деньги!.. У неё с новым, говорят, жизнь
в любви и согласии... Без скандалов... Да не бил я Таньку...
Честно, я не дрался почти никогда... Говорят, с ним ей
деньги не нужны... Ничего ей от него не надо, а он и не
даёт!.. А от меня ей всегда что-то было нужно... Я, Димка,
редко пью, но если выпиваю, то от души. Про таких, как я,
говорят: «Без ста граммов — ржавый трактор, выпил — новый
луноход!» – и Лепесток хихикнул. — Деньги, Дим, это мусор.
Но почему-то выбрасывать этот бумажный хлам всегда жалко.
На! – и игрок вытряхнул на стол остававшиеся в кармане фишки, —
на ну́жды казино! – безрассудно-щедрый Лепестков стал
застёгивать свой однобортный пиджак.

Дилер не проронил ни слова, но и к игре не пригласил.
Он смотрел на Лепесткова и не улыбался. На самом деле
Назаров был разговорчивым малым, только не на работе!
Все его мысли струились бурным, но беззвучным потоком
в его голове. Сердце и душа Назарова отзывались нежным
состраданием ко всей спонтанной исповеди Лепесткова.
Он, конечно же, признал своего прежнего дворового прия-
теля и бывшего одноклассника. Узнал в отёкшем лице
Лепесткова черты изменившегося лика мальчишки из своего
двора, где прошло всё его детство. Вспомнил того, с кем
он когда-то — в далёком прошлом — проводил много вре-
мени в подвижных уличных развлечениях и за настольными
играми в уютном доме, ходив к тому в гости. Вспомнил
матчи со старшеклассниками на школьном футбольном поле;
в своей команде Назаров был вратарём. Оставаясь внешне
сдержанным ко всем откровениям нетрезвого посетителя,
внутренне Назаров сочувственно клокотал: всё в нём
закипало, и его эмоции в адрес Серёги Лепестка бурлили.
Назаров был душевным человеком, и он негодовал в себе:
«Бежал бы ты отсюда, Серёга!»

Он охотно дал бы Лепестку номер своего мобильного теле-
фона. Хотел бы встретиться с ним однажды и нагово-
риться обо всём; приехал бы с ним во двор детства, на-
вестив, быть может, кого-нибудь из их общих друзей. Он
сам был не прочь излить свою душу Лепестку, пожаловавшись
на растраченные в казино годы: «Сколько я прозевал, и сколько
ещё проморгаю, вглядываясь в жизнь заспанными глазами!»
Или так: «В мои тридцать восемь лет я держусь на этой про-
клятой работе только благодаря своей молодцеватой внеш-
ности. Я — зави́дно нестареющий малый... Я знаю, как
живётся людям с нетрадиционной...» Но ход мыслей обры-
вался в голове Назарова тогда как его нестерпимо тянуло
обниматься со злополучным игроком. Мечталось взбить его
как перьевую подушку своими длинными руками, похлопать
покатые скруглённые плечи Лепесткова. Дмитрию хотелось
потрепать седые волосы над ушами приятеля, погладить
сальную плешь своими крючковатыми пальцами и поцеловать
его лоб. Но он не мог подчиниться ни одному из своих
эмоциональных порывов. Назаров стоял у стола и привычно
вёл игру. На работе он тщательно придерживался всего
традиционного вообще и старательно следовал своей профес-
сиональной привычке громко возглашать: «Ваши ставки, господа!»

— Ваши ставки, господа. Спасибо. Ставок больше нет! –
он взял со стола все фишки, отданные Лепестковым, однако,
не ввёл тех в игру. Просто отложил их куда-то в сторону,
поняв состояние посетителя.

Лепестков, тяжко поднявшись из-за стола, раскланялся с ди-
лером, кивая куда-то в другую сторону. Он лихо клюнул
подбородком свою грудь и столь же быстро выпрямил шею,
развернувшись корпусом на одеревенелых ногах. Намерева-
ясь отбить чечётку, он только лишь лягнул пол каблуком.
— Пардон, не Сэмми Дэвис нынче, но так могу и врезать! –
и снова пнул паркет.
— Пора бы на свежий воздух, сударь! – произнёс бархатный
голос габаритного человека, подоспевшего на помощь к
инспектору.

Сергей вяло поплыл к выходу, ведомый под руки двумя
мужчинами. Уходя и вполоборота повернув голову, он
озорно произнёс:
— Рад был встретиться с тобой, Дим. Ты не из болтливых,
однако. Понимаю, работа такая... Всё хорошо, – и махнул
рукой. — О, мадам! – развязно обратился он к инспектору,
воздушно чмокнув того через плечо звонким «м-мэ!» — вы
тоже служите сатане! Ай-ай-ай, не хорошо! А я отменно
считаю и вычислил сумму всех чисел на колесе вашей
чёртовой рулетки: число зверя!

Сделав несколько шагов и одёргиваемый охранником, банкир
у самого выхода из зала выпалил в ухо инспектору:
— А из банка, Дим, я уволился. Или меня уволили, хе!
Не всё ли равно, впрочем?! Да… И карты ваши — дерьмо!
Один обман! Ду́рите пролетариат, Димка!
— Всегда вам рады. Приходите снова! – мигом отозвался
Назаров, выдав вдогонку Лепестку изжёванную фразу. И
проводил взглядом квадратный выбритый затылок Сергея,
убранный кожными складками.

Инспектор с охранником выпроводили тёпленького гостя.
Дилер, ни разу не улыбнувшись, смотрел ему вслед.
Как и потом поглядывал на дверной проём, в котором растаял
тучный приятель детства — Серёга Лепесток в своём пиджаке
над несвежей сорочкой, в петле оранжевого галстука, ослабившего
свою удушающую хватку. На краю стола Назаров вдруг заметил
забытый игроком платок в крупную клетку; протянул руку и взял
его, спрятав под стол.

— Долдонил, как старый во́рон: «Ничего кроме фишек на
столе, господа!» – ругал себя Назаров. И вдруг расчувство-
вался. Тощий инспектор, вернувшись в зал, покосился на
коллегу; лицо Назарова виделось ему опрокинутым и искажён-
ным; приметил знакомую чёлку над челом дилера — она как-то
раздвоилась, а старый шрам над бровью стал более заметен.
Румянец на щеках поблек, но капли пота сильнее проступили в
складках лба Назарова. Крупные губы потеряли прежнюю
влажность и стали подвижными. Глаза увлажнились. Усики
запрыгали, а галстук-бабочка над кадыком подрагивал чаще.