Разговор с Анастасией Курехиной

Мы находимся в нашем временном пристанище. Пока идет большая реконструкция Центра современного искусства на Среднем проспекте 93, в здании бывшего кинотеатра «Прибой». Сейчас там все перестраивают, реконструируют. И пока нам дали помещение бывшего Музея хлеба.
Виталий Иванович Потемкин первый сказал, что Настя, тебе надо сделать Фонд, чтобы тебя поддерживали друзья Сергея, и чтобы вы там все это делали.  Мы не стали к другому фонду отделом подсоединяться и сделали свой. Я, Сева Гаккель и другие друзья, мы все это организовали. И потом уже как бы появился фестиваль SKIF, Sergey Kuryokhin International Festival. И мы благодаря Фонду смогли его организовать здесь в Ленинграде, во Дворце Молодежи. Вначале были планы, что Фонд – это будет рабочая организация. Фонд в свое время и документальный фильм «Курехин» сделал с Владимиром Непевным. Кроме фестиваля, Фонд поддерживает память о Сергее Курехине  и занимается культурной жизнью Санкт-Петербурга.
Мы с Курехиным познакомились у БГ дома на Софьи Перовской - это известное его обиталище. Сергей там сидел и писал клавиры, потому что тогда для подачи в РАО надо было обязательно написать ноты песен. Аудиозаписи они не принимали. Сергей всем писал эти клавиры. И он так кивнул мне. Я его представляла совсем другим. На самом деле это странно, что мы не встретились раньше.У нас была одна компания, и очень много общих друзей, знакомых. После этого мы стали здороваться, встречаясь в «Сайгоне». Он всегда приглашал меня на свои концерты, у него тогда серия была концертов в ДК Ленсовета. А я занималась тогда хореографией у Саши Кукина, и все совпадало. Курехин потом вспоминал, что все девушки спрашивают, когда концерт, упрашивают, чтобы их пригласили. А тебя я, говорит, приглашал, приглашал, а ты все время не можешь.
12 апреля 1982 года я попала на концерт «Поп-механики». После этого концерта прекратил существование Клуб современной музыки. И уволили директора ДК Ленсовета. За что? Там было много импровизационной музыки кто-то очень долго иголку к шарику приближал под напряженную музыку. Ну, и в конце концов, шарик лопнул. И кто-то углядел в этом шарике, что это трехступенчатая ракета – и в День Космонавтики. Это похоже на анекдот, но вот как бы вот так произошло. Я была под большим впечатлением, не пошла даже на афтерпати, пошла гулять по городу после концерта. От «Поп-механики» и Сергея, они потрясающе действовали на аудиторию. Она надолго замирала, и уже спустя какое-то время начинала аплодировать. Это был шок для очень многих людей - там была публика, которая ходит в концертный зал «Октябрьский» на эстрадные концерты.
Сергею все разрешали. Он был очень легкий, красивый, веселый, обаятельный человек. Ему все всё предлагали, это удивительно было. Он мне всегда еще говорил: «Главное - ничего не просить». Все в жизни само шло.
Его музыку я слушала только в «Аквариуме» в альбомах, музыки Сергея я не знала отдельно. К тому времени, как я попала на «Поп-механику», мы с ним уже были знакомы, встречались периодически. Но после этого где-то в мае он уже стал ухаживать за мной. Каждое утро он вставал и шел в телефон-автомат и делал все звонки на день. И в том числе мне звонил в 9 утра. И вот главное было для меня (потому что я поздно вставала) - запомнить, во сколько и где мы договорились встретиться. Потому что я шла спать дальше. А он всю жизнь в 9 утра вставал, это было его комфортное время.
У нас были одинаковые взгляды на жизнь, отношение к материальным и к духовным ценностям, к людям. Мы на одной волне были. Мы никогда не ссорились и не спорили. Я выросла в семье, где все жили для папы-ученого. И для меня было нормально, что женщина посвящает себя творческому человеку. А с Курехиным я жила наоборот, он всегда мне все рассказывал, показывал, прибегал - сразу играл, если что-то сочинил. Мы жили одной жизнью. Я выполняла и секретарские вещи. Мобильных телефонов не было, я всегда я сидела дома. У меня маленькие дети. Поэтому я отвечала а на телефон. Я переводила все на английский язык, переводчиком была. Я водила машину, я какие-то вещи делала бытовые там, какие-то счета, что-то еще. То есть, конечно, освобождала его… Хотя он человек был неизбалованный. Очень организованный, пунктуальный, даже меня он приучил не опаздывать. Он поблажек себе не давал ни в чем вообще. Никаких привилегий. Может, потому, что у него папа был военно-морской офицер, Курехин вырос в такой дисциплине. Но основным организатором в семье был он. Мы всегда советовались, мы всегда созванивались. Мы не принимали никаких решений не вместе. 
Тогда была мощная тусовка в городе - и художников, и музыкантов. Сергей был великий организатор, к нему тянулись люди. И когда кто-то узнавал, что где-то будет «Поп-механика», люди сами приходили и предлагали себя. Конечно, он находил всем место и использовал всех: кто что может. Он видел это как кусок выступления.
Это было очень драйвово и интересно. Говорят, за кулисами там вообще стояла такая энергетика и такая атмосфера. Это было что-то необычное, я больше такого не видела и не слышала никогда. Я лично с таким не сталкивалась.  Это была особая магия. А Сергей был, я опять скажу, очень обаятельный человек. И он любую компанию вдохновлял. Когда знали, что он придет, ценность вечеринки сразу вырастала намного. Все туда сразу тянулись.
Тогда были такие времена - и перестройка совпала. Телевидение гонялось за всем необычным. Перестали показывать звезд эстрады. Возниклала потребность чего-то нового: весь рок-клуб тогда совсем уж легализовался. Стали клипы снимать музыкантам рок-клуба, фильмы снимать про рок-музыкантов. Если раньше вообще это было невозможно, то здесь началась новая культура. И Сергей, конечно, очень попал в свое время. Очень удачно.
На самом деле он просто себя дарил. Ни с чем он не боролся. И он говорил, «самое большое наказание - если кто-то вел себя как-то не так. Я, говорит, перестаю  с ним общаться». -
Для него самое главное была музыка и то, что он композитор. Он себя даже не музыкантом-исполнителем видел, а создателем новой музыки. У него были директора, продюсеры какие-то, которые это все собирали, «Поп-механику», например. А потом все работало на энтузиазме, потому что музыканты и художники - они как услышат, все сразу собирались. Но если надо было технику военных времен…Если бы танк понадобился, нашли бы и танк.
Для меня это киномузыка.  Для меня это и фортепианная музыка, да, импровизации. Для меня это и живые цитаты какие-то. То есть, я помню, как нам позвонили с какого-то конкурса сатириков, хотели его пригласить в жюри писателей-сатириков. После программы «Ленин – гриб» решили, что он - сатирик. Люди даже не знали, что он музыкант. Они решили, что он сатирик, это так весело было. Вообще такое время было веселое, энергетичное - все как-то раскручивалось, появлялось новое.
У Сергея был Богом данный талант… Вот такие козыри у человека. Я встречалась с какими-то дамами, они помнят, что было 50 лет назад. Когда он сел на каком-то ужине и стал играть на рояле. Они это помнят всю жизнь как нечто восхитительное. И когда у человека есть такой талант и пианиста, и композитора, и просто приятного собеседника, с которым всегда весело, всегда он лучился. Когда такой талант есть, я думаю, что даже времена не имеют значения. Он самодостаточен сам по себе. Хотя, конечно, время помогло. Когда все вдруг стало дозволено. Когда как артисту «Ленконцерта» ему давали и оркестры, и солистов привозили. И все это было на стыке советской культуры и какой-то новой. Все возможности советского времени - они очень хорошо работали. Нужен оркестр  симфонический – есть оркестр.
Я не верю, что у искусства есть цель. Я не верю, что всегда нужно во всем искать смысл. Создать вот нечто восхитительное – что это цель. Он придумывал такие сценарии, он их называл либретто. Всегда показывал, кто за кем будет, вот эти будут там за тем-то. Всем смешные названия давал. Но всем все понятно было. И он руководил там, на сцене, за сценой. Потому что видел, когда что-то зависает надолго, он сразу убирает, новых выпускает людей. И одновременно происходило много чего на сцене.
Импровизация – это когда человек играет в данный момент. То есть, у него, безусловно, есть какая-то, какой сценарий личный, внутренний. Но он на этот сценарий накладывает исполнение. И он существует в этом своем ощущении в данный момент. Это не заранее написанные ноты. То есть, частично могут быть и заранее, но в основном – это сиюминутное такое. Это очень многие музыканты любят и очень многие играют. Просто вопрос, это всегда им очень интересно, всегда очень нравится импровизировать. Но у кого-то получается, что это интересно и другим.
Его джазовые пластинки импровизационные до сих пор пользуются успехом.  А в «Поп-механиках» он уже знал, кто как импровизирует, как что играет. Он уже в готовые части импровизационные вставлял этих музыкантов. «Играй, как всегда, что ты умеешь». Он использовал музыкантов и артистов в их к собственных ипостасях Они, конечно, репетировали музыку Сергея, которую он вставлял кусками. Восемь гитаристов в линию играли музыку к какому-нибудь фильму. При этом происходила куча всего. Такие куски были обязательно в «Поп-механике». Когда это были гастроли, то это был какой-то костяк, человек десять: саксофонист, гитарист, барабанщик, еще кто-то. И шоумен - Гаркуша там всегда присутствовал. Куда-то ехали на гастроли. Потому что, когда началась перестройка, то такие музыканты, вот такие из неофициальной культуры, были очень востребованы.
Он прибегал бегом в квартиру. Садился к пианино, включал магнитофон и играл. «Это я сочинил, или кто-то до меня сочинил? Ты этого никогда не слышала?» Он сам не понимал. Потом он удивлялся, что музыка к фильму к нему приходила в последний момент. Когда надо ехать на студию, либо за день до студии. Он видел видео, у него все складывалось. А когда специально говорили: вот тебе все условия, сочиняй - он так не умел. Я помню, мы поехали в Италию, и там был режиссер, который музыкальный фильм хотел снимать. Он нас поселил на вилле с видом на Рим. Белый рояль… И он нас развлекал там как-то, кормил, готовил. Решил нам создать все условия. Сережа так  посмотрел на этот белый рояль, говорит: «Ничего сочинять не хочется вообще». И он сочинять первое время не стал. Мы с ним ездили все время в Рим. С виллы этой сбегали на целый день. А потом все-таки он насочинял уже от нечего делать совсем. Но, к сожалению, этот фильм не состоялся. И потом эту музыку как-то выпустили. Сергей  говорил: «Надо же, удивительно, как раньше сочиняли. Чайковский специально в Италии жил, сочинял. Я так не могу. Мне в метро на эскалаторе по дороге домой приходит в голову…»
А это вообще принцип «Поп-механики». Чтобы было всем хорошо. И на репетициях, и за кулисами там творилось веселье настоящее. Но после этого он очень был такой уставший, домой ехал, даже после «Поп-механики». Он очень много энергии отдавал.
Ему было неинтересно - у него так много было всего внутри, что думать, останется он понятым или непонятым… Вроде, говорит, знал человека 15 лет, а он-то, оказывается, по-другому оценивает какие-то ситуации. Его интересовало что-то придумать классное, новое. Он был постоянно в неком творческом процессе.
Критерии  - это как ты себя ощущаешь, и как ощущают люди, которые вокруг. Можно сделать критерием скорость работы пальцев или качество музыки. Она тебя трогает, не трогает – это же тоже не критерий. Как-то так, все очень лично.
Он родился в Мурманске, у него папа морской офицер. Потом они переехали, когда ему три месяца было, в Москву. Детство у него прошло в Москве, на Дзержинской площади. Потом мама заболела, и они переехали в Евпаторию. Подростковое время у него было в Евпатории, куда все родственники приезжали ленинградские. И Эрик Горошевский, который оказал на него очень большое впечатление. Потому что когда ему уже надоело играть на пианино, он ему раскрыл, что существует «Битлз», существует джаз,. Ну, он еще ребенком выступал с оркестрами в курзале в Евпатории. В рок-группе играл рано. Он был чудо-мальчик. Вундеркинд, который супер-слышит, супер-играет. И вообще артистичный. А потом уже, поскольку все родственники были в Ленинграде, они переехали. Папа в отставке уже был. Здесь Сергей поступил в Институт Культуры. И стал играть в рок-группах.
Папа умер примерно в то же время, когда он учился. Мама милейшая, очень красивая, дико обаятельная женщина. Кинозвезда просто. И она, собственно, я думаю, что оказала большое влияние на то, чтобы Сергей стал музыкантом. Потому что  они с трех лет слушали, она очень любила оперетту, они слушали пластинки. Она говорит, вот Сережа приходил когда с улицы после прогулки, он сразу так с разбегу, говорит, подбегал и ставил пластинку какую-нибудь, то есть, музыка… Да, собственно, и у нас в семье, у нас музыка была все время, звучала. Потому что я вставала, Сергей играл мне на пианино какие-то красивые такие, бравурные иногда какие-то пьесы. В общем, как-то вот день начинался вот так. 00.38.33 И вообще мы очень любили утреннее время, когда как-то тихо, спокойно, там дети либо в саду, либо спят, либо что-то еще.  Мы так всегда очень любили завтракать и разговаривать. Ну, мы вообще очень любили, иногда и по ночам беседовали, вечерами. То есть, это, конечно, такое было общение.
Многие считали его близким другом. Он себя всем дарил. У него друзей было, может, два человека - близких, с кем он все время созванивался. Но в основном Сергей дружил, когда какие-то общие проекты были. Например, с режиссерами, которые снимают фильм, к которому он музыку пишет. Аркадий Тигай, когда он «Лоха» снимал, все время у нас был, вечерами к нам они приезжали, ужинали. И Олег Тепцов. Если твое дело – это твой образ жизни, тут вообще не различить уже кто друг, кто по делу.
Когда мы с Сергеем познакомились, через какое-то время он стал ухаживать. И на первое свидание, которое было у «Ленакадемкниги», Сережа пришел с пластинкой своей “The Ways of Freedom”, которая была в Лондоне выпущена. Он был очень симпатичный, в джинсовой курточке, такой мальчик несолидный, несерьезный. Он показал мне эту свою пластинку. И это у него любимое было дело – заходить в Букинисты, в книжные магазины. То есть, это он все время, каждый день, наверное, посещал. Про него так и говорили: он серьезный музыкант. Вот в Лондоне пластинка. Здесь тоже была выпущена потом «Опера  богатых» на заводе грампластинок.
«Сайгон» был удивительное место, где очень разные люди собирались. Я даже один раз там чуть не потеряла свой диплом. Я ехала от научного руководителя, а там такие стоячие столы. И я, судя по всему, его повесила, а потом перешла за другой столик. Кто-то говорит, чей это пакетик? Там все собирались в шесть часов, все знали, что куда-то идут на концерт. Вот сейчас я вот смотрю, такого общения мало осталось. Молодежь так не умеет общаться, как мы общались. У нас такое было ощущение общности. В «Сайгоне» собирались и не только музыканты. И художники, и писатели. И вообще Сергей, когда мы с ним познакомились, очень дружил с поэтом Драгомощенко,. Они даже приехали к моей маме свататься вдвоем на велосипедах. Тогда на велосипедах никто не ездил. С кустом роз. Он и с Кривулиным дружил. Он общался я с клубом «81», с писателями, поэтами, художниками. Тимур Новиков, Африка - все они тогда начинали свою бурную деятельность.
Он умер летом, а осенью был назначен в «Роял Альберт Холле» большой   концерт. У него продюсеры спрашивали, а кого вы хотите в «Поп-механике». Там были люди из «Битлз», какие-то джазовые звезды. Сергей хотел «Поп-механику» сделать мирового уровня. Но на самом деле он хотел сочинять музыку, была договоренность с Большим театром на две оперы. Конечно, для любого композитора важно оперу сочинить. Они с Соловьевым в июне месяце собирались садиться писать либретто, сценарий, уже все было придумано. Ну, в общем, не успел.-
Он жил очень органично сам с собой, и не кидался, не метался. Просто придумывал и делал. Все, что он говорил, казалось нереальным, невозможным к исполнению, но он все делал. Он свои замыслы практически реализовывал вот сразу. Абсолютно невозможные, казалось бы. Находил возможности. Я помню конкурс красоты, который они сделали в «Поп-механике» в «Октябрьском». Они придумали тогда фильм «Как стать звездой». И с режиссером все это организовали, девушек отбирали. А это считалось буржуазным диким пережитком. Это было запрещено в Советском Союзе. И конкурсы красоты считались признаком капитализма. И ничего, этот конкурс, как пародия на конкурспрошел весело. И артисты «Лицедеев» участвовали, кого там только не было.
Будущее казалось восхитительным. Это удивительно, что к моменту болезни  Сергея у нас было ощущение, что мы находимся перед прыжком в какую-то совсем восхитительную жизнь. Он всегда думал о будущем!
Он был бессребреник. Его семья такая же. Он очень многие проекты делал бесплатно либо за формальные деньги. У нас никогда с деньгами не было проблем. Он говорил? «Настенька, если тебе нужно что-то купить, ты мне скажи, сколько нужно, и не волнуйся. У нас все легко было. В советской власти все сытые были, все нормально было.
Я была молода. Мы девочки, ходили - на нас все оглядывались. Это сейчас всем плевать на всех… Тогда было такое ощущение, что красивых девушек и вообще девушек - меньше. И поэтому за нами ухаживали, мы пользовались успехом. Были совершенно другие отношения. Он был сам по себе. Страну он эту уважал, ценил. И уехать не хотел, вот это точно. С русской культурой, с русской литературой, с русской философией у него была абсолютная самоидентификация мощная. Мы одно время хотели в Берлине пожить, но кчерез два месяца сбежали, потому что здесь такой движ, все что-то делают, энергетика. В общем, мы вернулись. Последний период самый спокойный и счастливый был. Потому что у нас была квартира, у нас был дом на Селигере, у нас родился сын. Сергей очень радовался. Планировались оперы, японские гастроли. Он говорил: «Поедем обязательно вместе, тебе надо посмотреть «Роял Альберт Холл», Лондон.» Последний период? Я не очень хочу об этом говорить. Потому что это очень тяжелые времена. Я и до сих пор не могу пережить. Это было неожиданно совершенно. Редчайшая болезнь. Но он все время всех утешал. В больнице он все время ругался, что я курить опять начала. Переживал за нас. «Я понял. Если сомневаешься что-то купить, если вещь дорогая -  надо покупать точно». Все приходили к нему как-то посочувствовать, он всех утешал, он всех веселил.
Сергей так и не закончил ни Культуры институт, ни Римского-Корсакова, где тоже он поучился… Сказал: «Теперь мне неинтересно, я всему научился, что хотел!» И поэтому он не был членом Союза Композиторов. А чтобы написать музыку к фильму, там целая серьезная группа композиторов. Туда было пробраться трудно. Были режиссерские курсы высшие. И денег давали мало на съемки этого дипломного фильма - ни на какую музыку… Поэтому музыка обычно делалась бесплатно, но там было без разницы, член Союза Композиторов или нет. К Сереже очень многие обращались, и режиссеры молодые. Тепцов его уговорил, потому что он пришел и сказал: «Буду писать любую, любую, неважно!» И музыка была настолько удачная, и фильм настолько удачный получился, что «Ленфильм» дал снимать полный метр. И уже другого композитора режиссер отказался брать. Таким образом Сергей попал в кино.
Фильм «Два капитана два» придумывался по ходу пьесы. Его придумывали  в процессе. Вначале это был фильм про «Аквариум», клипы какие-то к «Аквариуму». Потом, началась вот эта тема Два капитана-два. Мы приезжали к Дебижеву, Зинка готовила такой стол. И мы закусывали, такое застолье было. И Дебижев сидел и записывал за Сережей все, что потом вошло в фильм. И потом Сергей Дебижев как бы все это смонтировал в фильм. На «Лендоке» была сделана студия, и мы туда с Лизой приезжали, Лизу даже сняли маленькую в этом фильме, нашли ей роль эпизодическую. Все ели, пили и снимались заодно. И иногда сценарий рождался прямо по ходу съемок. 
Люди образованные во всей этой болтовне видят глубокие знания философии и большой смысл. Меня это просто восхищает. У меня есть идея, я даже хотела диссертацию писать, позвала аналитиков. Конечно, анализ этого всего еще предстоит. До сих пор никто не брался. Африка все время кричал, что нужно найти ученых, которые все это изучат.
Ленин – гриб… Мы смотрели какую-то передачу, притянутую за уши, где на основании фотографии чьих-то похорон говорили: «Вот смотрите, этот смотрит сюда, этот смотрит сюда, и делались какие-то удивительные выводы. Что кого-то убили, кого-то еще что-то, кто-то с кем-то…» В общем, какая-то странная история. И Сергей говорит: «Ну надо же, так можно что угодно доказать. Сделаю-ка я передачу!» А он делал передачи, уже «Пятое колесо» начиналось. И он придумал самое экстравагантное, что можно было сочинить. Это про Ленина, который тогда почитался великим гуру. Авторитет, непоколебимый до такой степени, что даже когда вышла передача, друзья у меня спрашивали: «Настя, ну нам-то ты по-дружески скажи, правда, что он гриб был?» Я говорю: «Вы вообще подумайте о том вопросе, который вы мне задаете. Вообще, о чем вы хотите узнать?» Но народ поверил. Реально какие-то пожилые женщины приходили в Центральный музей Ленина с претензиями. Говорили: «Дайте нам справку, что он был не гриб!» В советские времена все, что говорят по телевидению, считалось было правдой. Нас же не обманывают. Сергей эпатировал не для того, чтобы какую-то славу себе снискать, просто он был человек веселый. И он это делал не для публики, а для себя. Ему было классно придумывать такие вещи, игра ума такая. Ему это нравилось.
Как-то приехали норвежцы, которые говорят: «У нас проблема в Норвегии, вдруг исчезли воробьи. У нас их было много, и мы хотим к этой проблеме привлечь внимание». Видимо, они какой-то грант имели. Я не знаю, в чем дело у них было. У них была целая воробьиная акция. Они даже сделали украшения в виде воробья, у меня вот сохранились кулончики, к браслетики, запонки. И вот у них была с воробьями какая-то история. И они приехали: «Нам бы надо, чтобы музыка была про воробьев!» И тут Сергей сочинил «Воробьиную ораторию». Сережа долго искал певицу, чтобы она с открытым голосом была. Чтобы она спела. А у Капуро же очень хороший голос. У них была изумительная группа «Яблоко». И он с ней тоже воевал насчет как петь. Ну, заставил.
Сергей - это мой самый близкий, родной человек, отец моих детей. Я не могу же к нему относиться, как к пианисту, как к композитору. Для меня это все, это целый мир. Мы с ним как встретились тогда у «Академкниги», я каждый раз, проходя мимо, сейчас там книжный магазин, я вспоминаю, как он с пластиночкой стоял. И говорил: «Да вообще я гений». И я думаю: «Какой самонадеянный!», у меня было прямо возмущение такое внутреннее. А потом я, поняла, что действительно гений. Надо его принимать.
-
У нас не было ссор. Все переводилось в шутку. Мы начали с нуля. То есть, у меня тоже второй брак. Какой-то был краткий брак совсем. Меньше года даже. Мы познакомились с Сережей, я как раз разводилась. И мы негласно договорились, даже не говорили об этом, но как-то само собой разумеющееся, что мы никогда ничего про прошлые отношения не вспоминаем. И не обсуждаем, и не говорим. И я даже не знала, как его первую жену зовут. Пока с документами у нас не начались вопросы, я даже не знала, как ее зовут. И он даже запрещал всем вопросы задавать про каких-то девушек.
Он любил книжную графику очень. У нас коллекция есть. любил Конашевича, скажем. Вот какие-то… Но это не то, что он любил вот больше кого-то другого. Мы с ним всегда ходили в музеи, когда бывали где-то в Европе там. и вот как-то так. Но сказать, что он вот прямо кого-то одного любил, наверное, нет. Он восхищался. Он был самим собой. Все его творческие принципы – это его внутренняя органика. Это все, что он придумал. Как он это придумывал, никто не знает. Что мне было удивительно, потому что у меня отец был ученый, и мы на цыпочках ходили и не мешали. А он никогда не требовал, чтобы ему не мешали. То есть, ну были моменты, когда ему надо было что-то, у него была отдельная комната, в которую он очень редко уходил, только книжки свои перебирать. В наушниках за синтезатором играть. А так вот, что мне нужны привилегии, потому что я композитор, и ко мне не подходите - такого он терпеть не мог.
Мы договорились, что сослагательное наклонение не используем. Потому что это больно до сих пор. Это больно даже сыну нашему, хотя Сергей ушел, когда ему было полтора года. Но поскольку он живет все время с нами, потому что воспоминания о нем, музей, архив, то есть, все, что мы делаем, все связано, так или иначе, с видео, с фотографиями, с текстами. То получилось так, что мы с ним продолжаем жить вместе. Он присутствует в нашей жизни. Мне очень жалко, конечно, что у моего сына отец виртуальный только.
Как сказала я после смерти дочки: «Федю я могу только любить!» Ну, он закончил Университет, Факультет свободных искусств. Почти закончил Театральную Академию, факультет режиссуры. Он как с 12 лет захотел быть режиссером кино… Он стал пока режиссером театра, но и в кино он пробует. Он не стал музыкантом, хотя жалеет. Ну, я пыталась его периодически в музыкальную школу отправлять, но… Как мне кажется, что здесь нету такого таланта мистического … А иначе и смысла нет. Ну, может быть, неправа я…Он постоянно слушает музыку современную. Он ходит на концерты, на спектакли, в музеи. Ну, делает что-то свое, чтобы его ни с кем не сравнивали.
«Ринг» дал многим музыкантам право на жизнь. Он открыл двери очень многим, той же группе «Кино», и «Аквариуму», и Жанне Агузаровой. Тогда то, что их пустили на экран телевизоров – это была революционная история, такое было вау. Тамара позвонила, и все. И сразу пришли и придумали, сделали, сказали. Там же был спутниковый мост с «Поп-механикой», с медвежонком живым. Самое ужасное, что все были в такой ажиотации, что не сохранили запись. Поэтому это можно теперь увидеть только в Нью-Йорке в музее Гугенхайм.
Он самодостаточный абсолютно человек. У него, видимо, было понимание своей миссии. Поэтому у него была высокая цель. И удивительно, что он при этом так любил семью, нас, готов был всем жертвовать для нас. У такого человека должен быть гипер-эгоизм. Он не был никогда эгоистичным. Он всегда все отдаст, все поднесет.-
«Акавариум» - это рок-группа. Это песни, Борис Борисович. Это чисто его как бы поляна. То, что было с Сергеем, ну, он там, конечно, аранжировал как-то, помогал, играл на пианино. И вот он перед выступлениями, тогда, когда я с ним познакомилась, делал увертюры. Перед выступлением, перед «Мне снится пепел» песней, с которой начинался концерт «Аквариума» было такое сумбурное вступление музыкальное, очень авангардное. Которое постепенно переходило в песню Бориса Борисовича. Нельзя сравнивать песенное искусство с музыкой, которую делал Сергей. Его интересовала музыка. Он говорил: «Ну я же исключительно композитор. А все остальное – эксперименты и веселье». Мы очень ценили позитивные моменты. И жизнь была очень легкой и жизнерадостной. И полной приятных сюрпризов, мы это очень любили все. Все было действительно очень хорошо. Это не потому что, говорят: «Когда жена остается одна, у нее возникает мифологизация прошлого!». Нет, я жила полным ощущением своего счастья. И я даже помню, что один раз Сергей спал, я думаю: «Господи, и за что же мне такое вот счастье. За что мне такого мужчину Господь  послал?» Я ценила каждую минуту жизни, которую мы вместе провели. Это не потому, что я сошла с ума.
Единственная проблема, которая была - это когда вечно было нечего одеть. Когда были одни джинсы, какими-то непонятными силами которые достали. И было всегда куда сходить, но нечего надеть. Я бы перефразировала песню Цоя: «Время есть, а в гости…». Тогда все время вечеринки, концерты, пати. И вечно думаешь: «Что же такое еще придумать, чтобы быть и при рок-культуре, и приличной девушкой?» Я что-то шила, вязала. Я даже из каких-то меховых унтов сварганила себе шубу за одну ночь.
Я никогда не хотела делать карьеру, писать диссертации. У меня была прекрасная возможность. Но мне было это неинтересно. Меня родители очень поддерживали, им Сережа очень нравился. Мама до сих пор не может смириться, что он так ушел. Все так радостно его восприняли. Хотя первый муж у меня был кандидат наук, серьезный человек. Я работала в Университете. Какая-то зарплата у меня была. У Сергея тоже, он же работал все время, поскольку у него был исполнительный лист, он работал концертмейстером в детской спортивной школе. У спортивных гимнастов в вольных упражнениях - им полагалось под живое сопровождение рояльное выступать. И он нашел себе отличную работу. Он не работал ни кочегаром, ни дворником. А говорил всегда: «Как здорово, я все время тренирую руки!» Ну, пианисту же надо все время играть. «Для меня и хорошая школа, тренинг, и зарплату официальную получаю. И с детьми общаюсь, не противно, так мне нравится!» Дети очень расстроились, когда он ушел, когда стало время терять невозможно. У них же соревнования, какой-то олимпийский резерв.
Еще он озвучивал производственную гимнастику на Кировском заводе. Там сохранились записи, должно быть. Каждый месяц он ездил туда, записывал эту гимнастику. Нравилось ему. У него не было высокомерных историй. Стеснялся даже. Он скромный человек был, без понтов.
Борьбы не было… Жизнь была легкая и приятная… Это было истинное счастье. Не было борьбы никакой. Он не пошел бы на борьбу. Он бы послал всех подальше. Никакой борьбы он не признавал. Он не считал нужным тратить свою жизнь на это. Он не просил никого ни о чем. Ему все всё приносили сами на блюдечке. Я помню, специально сделали концерт в «Октябрьском» после того, как из обкома партии приехали люди. Я думала, что Сережа поприличнее что-то сделает. Не такое экстравагантное. Нет, он по полной, туда и животных, и голых арфисток. Они сидели потом в кабинете в раздумьях. Но уже перестройка была вот здесь. Уже « такое искусство имеет место». Разрешили. Ну, бывает судьба такая, что человеку все легко дается. Он даже и не думает. Он делает свое дело, что ему кто-то сказал делать. Ни о чем никогда не жалели. Ни об упущенных возможностях, ни о чем. Потому что упущенных возможностей, надо понимать, было очень много - материального даже характера. Никто ни о чем не жалел. Борьбы не было.

  2023