Первые дни в армии. Учебка

Быстро пролетела зима, наступил май 1968 года. Началась призывная кампания. Накануне я прошёл медкомиссию и понял, что обо мне не забыли. День призыва наступил неожиданно: по повестке надо было явиться на городской сборный пункт, находившейся на улице Шевченко. Сборный пункт представлял не самое лучшее зрелище: перед воротами куча людей разного возраста и пола. Кто-то плачет, кто-то выговаривает или объясняется со своим любимым, а кто-то по пьянке выясняет отношения. Словом, шум, гам и никакого порядка.

А за воротами сборного пункта очереди призывников на призывную комиссию  и небольшие группы разношерстных ребят бичеватого вида. В поношенной одежде с рюкзаками и какими-то котомками. Кто-то уже пострижен под нулевку, кто-то наоборот патлатый на манер модных в то время битлов. Если бы не знал кто это, никогда бы не догадался, что это призывники, уходящие в армию. Первое, что приходит на ум –заключённые, которых отправляют по этапу.  «Покупатели» собрали призывников в команды, и теперь те ждут отправки в воинскую часть, где предстоит им служить. 

Я снова прошёл медкомиссию, следом – призывную и меня определили в какую-то команду. Что за команду и куда отправят, никто не говорит. Вышел во двор и не успел ещё прийти в себя, ко мне подходит старший лейтенант. Спрашивает:
-Ты, Гадиятов, спортсмен?

Я подтвердил. Он стал расспрашивать какой у меня спортивный разряд и где я  тренировался. Выясняв, что его интересовало, в конце говорит:
- Я забираю тебя в спортроту. Будешь служить заниматься спортом в Динамо.
Для меня это было неожиданно. Как любой спортсмен в душе я мечтал о спортроте, но как туда попадают, никто не говорил.  Но спортрота была в СКА, а тут Динамо.
- Да я только перешёл оттуда в Локомотив, - начал было я, - не хочу в Динамо.
Старший лейтенант посмотрел на меня, как на человека не вполне здорового. Весь его вид выражал недоумение. Что, мол, ты изображаешь тут из себя. Тебе предлагают райское место службы, а ты тут носом воротишь
- Ну тогда поедешь в Сибирь, куда тебя определили, - быстро привёл он меня в чувство. – Там будет лучше.

Я сразу согласился. Динамо, так Динамо. Главное - буду служить и еще тренироваться. Это же здорово!
- Тебе надо молиться на меня, радоваться, что я тебя вытащил из этой  клоаки, а ты  тут корчишь из себя непонятно кого, - убедив меня, с улыбкой сказал старший лейтенант. - Завтра утром приходи со своими вещами на Пушкинскую. На проходной скажешь, что ты призывник, тебя встретят. А сейчас свободен.
На следующий день, как назначил старший лейтенант, я был на месте. Таких, как я набралось человек 5-6. Первым делом всех отправили в парикмахерскую, находившуюся за углом воинской части. Постриженных под ноль, нас повели обмундировывать в каптёрку. Выдали х/б гимнастёрку, штаны,  пилотку, белые кальсоны с рубашкой. В конце этой непростой процедуры подобрали кирзовые сапоги и в придачу дали две пары портянок. Надев форму, я окончательно осознал, что теперь я солдат срочной службы и служить мне два года. 

Не успел я опомниться, как всех повели на плац, находившийся во внутреннем дворе воинской части, и поставили в строй с новобранцами. В одинаковой военной форме все выглядят на одно лицо и если бы не стоявшие рядом со мной новобранцы, с которыми только что меня обмундировали, я бы их не узнал. За забором стоят жилые дома, течет размеренная жизнь, какой совсем недавно я жил на гражданке, а тут свои порядки и армейская дисциплина. Одним словом, - это армия.  Из сообщения какого-то офицера я понял, что нас сейчас повезут в летний учебный лагерь, где будем  проходить курс молодого бойца. А проще, нас отправляют в учебку. Учебный лагерь воинской части находился в пригородном сосновом лесу. Это известное место отдыха горожан, где расположены пионерские лагеря, базы отдыха и большое озеро.

На бортовых машинах, закрытых сверху тентом, привезли в живописное место. Повсюду сосны, а вокруг лагеря песчаные холмы, словно дюны на Рижском взморье. Только нет здесь не только моря, а даже самого что ни на есть захудалого ручья. У входа в учебный лагерь зелёный штакетник и полосатый шлагбаум, а возле него – грибок для часового. Он тоже покрашен зелёной краской. Как в пионерском лагере, словно по линейке, выстроились палатки.  Два длинных ряда, а между ними  широкий  газон, заросшей травой и заваленный сосновыми шишками. Зато на дорожках вдоль палаток ни соринки. Идеальная чистота и во всём лагере.  В больших армейских палатках стоят койки, возле каждой – тумбочка. Как только всех разместили по палаткам – снова построение.

И началось: подъём в 6 часов утра, пробежка по лесу без гимнастёрок, зарядка, туалет, завтрак. После столовой строем на занятия. ППР (политпросвет работа), строевая, тактика, изучение материальной части автомата, противогаза и т.д. Словом, ни минуты свободного времени: целый день какие-то занятия. А на улице жара, нестерпимо палит летнее солнце. В перерыве между муштрой ляжешь на спину на опушке леса и смотришь как по голубому небу плывут белые облака. Лежишь и мечтаешь, как было бы здорово куда-нибудь улететь на таком облаке или попасть домой. Помечтаешь пару минут, и жизнь кажется такой прекрасной. Думаешь, как же раньше я этого ничего не замечал.  Ведь вокруг идёт своя жизнь: в зелёной траве снующие повсюду муравьи, и  божьи коровки. А над головой летают бабочки и стрекозы, из леса доносится пение птиц. Красота! Кажется, ничего лучшего я не видел в своей жизни. Только задумаешься о смысле жизни, размечтаешься о чём-то прекрасном, как слышишь: «Подъём! Вернуться на исходную!» И снова начинается муштра.

Командир учебной роты, невысокого роста старший лейтенант в поношенной полевой форме защитного цвета и такой же фуражке. С виду какой-то озлобленный, будто каждый новобранец сделал ему что-то нехорошее. По возрасту ему давно надо быть хотя бы капитаном или даже майором, а он командует новобранцами. Похоже, что задержку служебного роста он вымещает на подчинённых. Старший лейтенант не закрывает рта и, наряду с отдаваемыми командами, на новобранцев через слово сыплются маты. Первый раз услышав, своего командира я буквально опешил. По делу и просто для связки слов, он поливает всех подряд.

- Ах ты…, что ты… отдыхать сюда прибыл. Это … надо делать вот так. – И он показывает, как надо тянуть носок сапога, при ходьбе строевым шагом. – Смотри и запоминай, пока я жив... – переключился он какого-то солдатика, ещё толком не сообразившего чего от него хотят. – Если ты,…, не запомнишь сейчас, подниму ночью и буду муштровать, как последнюю … И матюгаясь, он снова показывает, как надо правильно выполнять упражнение.
Столько матерных слов и оскорблений, сколько я услышал от этого военного,  никогда в жизни ещё не слышал. В моей семье все были связаны с армией, но ни одного ругательства. Я всегда считал офицеров интеллигентными людьми, на которых равнялся и не мог даже подумать, что в армии некоторые командиры ведут себя по-хамски. Для меня это было ударом.               

Потом он передавал нас командиру взвода лейтенанту, по фамилии Стромидло, и тот повёл своё подразделение на тактические занятие на ближайшие холмы, лежавшие за пределами учебного лагеря. Мы окапывались, брали сопку на время, а потом по команде «Газы»  натягивали противогазы на потные лица.

На следующий день марш-бросок в полной выкладке. Кроме автомата на мне противогаз, на ремне висит подсумок с двумя запасными рожками, штык-нож и сапёрная лопатка. Солнце ещё только скользит по верхушкам сосен, стоящим на опушке леса, где я пробегаю, а в глубине редкие лучи света падают на землю. Прохлада. При каждом шаге лопатка стучит по ноге, противогаз болтается из стороны в сторону. Не помогает даже висящий за спиной автомат, который должен придавить сумку с противогазом к спине. Я бегу в числе первых, многие остались позади, но от этого не легче. В какой-то момент раздаётся команда «газы». С трудом напяливаю противогаз на лицо и, задыхаясь, продолжаю бег. Вскоре по команде «снять противогазы», я срываю ненавистный мне противогаз и запихиваю в сумку. Словно по мановению волшебной палочки у меня появилось второе дыхание. Как на крыльях я лечу к заветному лагерю и, обогнав всех, прибегаю первым.   

После марш-броска опять построение и «разбор полётов». Оказывается, кто-то растёр ногу и, перематывая портянки, отстал, а кто-то упал и не хотел вставать, но его подняли и заставили бежать дальше. Были и такие, кто потерял противогаз или, как я,  рванул вперёд.

- В марш-броске каждый должен чувствовать  локоть товарища, а не бросать его на милость неприятеля, как сделал рядовой…, - лейтенант Стромидло обращается ко мне и просит выйти из строя.
Я делаю два шага вперёд и поворачиваюсь ко всем лицом. Ловлю на себе взгляды утомлённых товарищей и чувствую подопытным кроликом. Сейчас я, как товар на витрине. Единственное, что меня не трогают руками.

- Как тебя? – спрашивает командир, имея в виду мою фамилию, и я отвечаю.
- Гадиятов.
- Как сделал рядовой Гадиятов, - подхватывает он. - Рядовой Гадяитов, - сбившись, говорит лейтенант. - Фамилия какая-то татарская. - В сердцах он ругает меня за нерусские корни и подозрительно окидывает с ног до головы. – Так вот этот рядовой бросил всех на произвол судьбы и убежал вперёд. Это просто возмутительно …и недопустимо. Такой поступок противоречит самому принципу армейской выручки. Здесь вам не соревнования какие-то, а марш-бросок. В следующий раз за такой проступок вы получите наряд вне очереди, - доходит до сознания и мне становится не по себе.
«Упирался, как Папа Карло, пробежал лучше всех, а вместо благодарности, этот Стромидло оттянул на глазах у всего взвода. Вот порядки!»
- Рядовой Гадяитов, вы поняли свою вину?

- Так точно, - что силы выкрикнул я, даже не пытаясь поправить командира взвода. В данный момент не имеет никакой разницы Гадиятов или Гадяитов. Своей принципиальностью  можно только нарваться на очередную разборку.
«Ты в армии, - успокаиваю я себя, - здесь командир всегда прав. Даже, если…
Но в душе я остаюсь при своём мнении. Дух соперничества засел во мне очень глубоко, и выковырнуть его одним  нравоучением лейтенанта  непросто.
- Становитесь в строй.

Сказав «есть», я направляюсь на место, а лейтенант уже вошёл в раж и продолжает разборку.
- Ты что улыбаешься? На кого глаза пялищь? – переключается он на черноволосого довольно плотного, не в меру вертлявого солдата. Это Гиви Гвинджилия, призвавшийся из солнечного Сухуми. Его уже знает весь лагерь. – Тут тебе не Черноморское побережье Кавказа и не Крым. У нас здесь нет девочек, и не строй мне глазки. Надо было бежать, как следует, а не валяться в песке. Он, видите ли …, не может больше, устал…, - матерится лейтенант, - а они что … могут, они не устали? Ты один такой хитрый что ли? Не, умеешь, научим, не хочешь, заставим. Учти это на будущее. Поблажек я не дам никому. В армии надо выполнять команды командира. О твоём поведении я доложу командиру роты.

Но Гиви не внял словам командиров, и, украв спортивную одежду у своих однополчан, подался в бега. Через неделю его поймали дома и снова привезли в учебный лагерь. Вместе с ним приехал отец Гиви, типичный грузин с орлиным носом. Приехал, чтобы на месте наставить сына на путь истинный. Никаких наказаний Гиви не понёс, так как совершил побег до принятия присяги.

И вот, наконец, учебка подошла к концу, я должен принимать присягу. Для солдата это торжественный день, к которому долго готовят. С утра праздничный завтрак, отличающийся от обычного только тем, что кроме белого хлеба с маслом и чая на столе - печенье и какао. Хоть мало, но всё равно приятно. Всех обмундировали в парадную форму, дали автомат без патронов и повезли на Холм славы. Это мероприятие пройдёт в торжественной обстановке. До этого каждый новобранец вызубрил текст присяги и сдал командиру отделения, но, оказывается, это ни к чему. По одному вызывают из строя, и дают красную папку с тестом присяги. Подошла моя очередь. Выхожу строевым шагом, беру папку, и поворачиваюсь лицом к строю. А самого не покидает волнение: «Как бы не запнуться на полуслове,  как бы чётко отчеканить о своём долге перед Родиной. Ведь на меня смотрят десятки глаз: это и командиры, и мои однополчане, и родители новобранцев, приехавшие к свои детям, и даже случайные прохожие».

В какой-то момент волнение проходит, и я спокойно зачитываю   знакомый текст  присяги. Расписываюсь в какой-то ведомости, становлюсь в строй. Всё, теперь я полноправный солдат Советской армии.