Частная жизнь Большого дома 1974-1989

Когда это было, когда это было?

      Во сне, наяву? 

      Во сне, наяву по волне моей памяти

      Я поплыву….

Николас Гильен

 

Задумав написать воспоминания о годах службы в Управлении КГБ СССР по Ленинградской области, я первое время совершенно не беспокоился о том, получится ли у меня интересно, познавательно  рассказать о здании на Литейном проспекте, 4,  вызывавшем  в те годы, да и сейчас столько  пересудов среди горожан. Смогу ли не тривиально поведать о происходивших в его стенах событиях,  ежедневной, рутинной  жизни тех людей, которые населяли «Большой дом», творили по мере  своих сил и способностей его историю. Начав работу над рукописью,  переживал, а порой просто терялся и расстраивался из-за того, что написанное мной казалось  не таким самобытным, интересным, как  ощущалось  в годы  чекистской молодости. Однако желание довести начатое до конца пересилило. Получилось ли у меня передать  «аромат той эпохи», открыть что-то новое из нашей недавней советской истории, судить не берусь. Пусть лучше этот вывод  сделают  мои бывшие коллеги и читатели, которые ни разу в жизни не бывали в стенах «Большого дома». В любом случае я благодарен моему  товарищу по службе в Следственном отделе Управления КГБ СССР по Ленинградской области Владимиру Васильевичу Егереву, вдохновившему меня на эти воспоминания и представившему возможность рассказать на страницах этой книги о жизни и быте  «Большого дома», отметившего в прошлом году свой 80-летний юбилей.

 

История создания «Большого дома»

Здание на Литейном проспекте дом 4 известно, кажется, каждому жителю нашего города. Спросите любого ленинградца-петербуржца от 16 до 90 лет, что находится по этому адресу, и вы услышите, наверняка: «Большой дом». Не исключено, многие  припомнят  старую, еще довоенную шутку: «Большой дом» –  самое высокое здание  в Ленинграде. Магадан виден даже из его подвалов!» Некоторые назовут здание «зловещим», пересказав где-то услышанный миф (а, точнее, прямую ложь) о выведенной из «Большого дома» в Неву трубе, по которой в приснопамятном 1937 году  в реку стекала кровь замученных и расстрелянных жертв…

Обязательно найдутся «очевидцы», которые будут  утверждать, что «точно знают, что внизу под зданием есть еще 10 или 15 этажей». И мало кто сможет отметить абсолютно точно установленный исторический факт, что здание «Большого дома», построенное в 1932 году, было признано памятником архитектуры стиля «конструктивизм», о чем  в 1975 году внутри здания  была установлена мемориальная доска: «Здание полномочного представительства ОГПУ в ЛО. Сооружено по инициативе С.М. Кирова по проекту архитекторов А.И. Гегелло, А.А.Оль, Н.А. Троцкого. Строители здания Ф.Т. Садовский, И.М Романовский. Здание заложено 15.IX.1931г., окончено строительством 7.XI.1932г.»

Правда, саму эту мемориальную доску могли видеть только  те, кто в этом доме работал. И вряд ли многие из сегодняшней молодежи ответит на вопрос, что такое «полномочное представительство ОГПУ в ЛВО». Уверен, подавляющее большинство будет очень удивлено, узнав, что, кроме Льва Троцкого  в те годы жил и был очень известен в кругах профессионалов-архитекторов Ной Абрамович Троцкий, один из создателей проекта «Большого дома»,  как и вообще  модного в 30-е годы архитектурного стиля «конструктивизм».

Последние десятилетия наша журналистика, ставшая своеобразным «средством массовой дезинформации», зачастую ангажированно, однобоко, фальшиво и очернительски представляет историю страны Советов и органов государственной безопасности. Решив написать свои личные воспоминания о «частной жизни» «Большого дома» в 70-е – 80-е годы прошлого века, мне хотелось в большей степени ориентироваться на такую (как модно сейчас говорить) «целевую аудиторию», как современная молодежь, имеющую весьма туманное представление о совсем недавнем прошлом страны, в которой родились и выросли их родители. Мои коллеги-чекисты, возможно, не откроют для себя  в этих воспоминаниях чего-то особо нового. А вот той самой, «целевой аудитории», может быть  будет полезен рассказ того, кто провел в этих стенах 15 лет, занимаясь не только следственной и оперативной работой...

В книге замечательных ленинградских краеведов К.С. Горбачевича и Е.П. Хабло «Почему так названы?» (Лениздат, 1967 год, стр. 187) Литейный проспект представлен в качестве одной из важнейших городских магистралей.  Литейный – одно из старейших официальных названий в городе. Оно утверждено «Комиссией о Санкт-Петербургском строении» в 1738 году. Свое название проспект берет от заложенного на левом берегу Невы в 1711 году  Литейного двора. Уже через два года на нем были отлиты первые медные пушки для российской армии.

Архитектором здания, когда-то стоявшего с  ХVIII века  на  том месте, где ныне возвышается «Большой дом»,  был знаменитый русский зодчий того времени Василий Иванович Баженов (1738-1799), один из зачинателей русского архитектурного классицизма. Он оставил богатое архитектурное наследие. В Москве – знаменитый «Дом Пашкова», подмосковную усадьбу «Царицыно», в Петербурге – ансамбль Михайловского замка. Баженовский «Арсенал» на Литейном проспекте,  трехэтажное здание в классическом стиле, уже в ХIX веке был перестроен для нужд столичного Петербургского Окружного Суда. К нему позже был в глубине квартала пристроен Дом Предварительного Заключения, представлявший собой характерный образец пенитенциарной системы того времени.

В книге «Памятники архитектуры  Санкт-Петербурга – Ленинграда» («Стройздат», Ленинградской отделение, 1976 год) о нынешнем здании на Литейном проспекте, 4, написано следующее: «Административное здание было построено по инициативе С.М. Кирова на месте разобранного бывшего окружного суда (здание старого арсенала – В.И. Баженов), разгромленного революционным народом в дни Февральской революции 1917 года. Заложенное в 1931 году, оно было открыто 7 ноября 1932 года (проект архитекторов А.И. Гегелло, А.А. Оля, Н.А. Троцкого с участием Н.Е. Лансере, Ю.В. Щуко, А.Н Душкина и др.).

Главный фасад здания с парадным вестибюлем выходит на Литейный проспект. Архитектурно-пространственное решение вестибюля в уменьшенном объеме  повторяется на всех остальных восьми этажах. На каждом этаже имеется небольшой холл с двумя круглыми столбами, облицованными искусственным мрамором черного цвета, которые удачно сочетаются с цветом стен, облицованных  также искусственным  мрамором светло-серого цвета с темными прожилками. Длинные коридоры освещаются  с торцов  и лестничных клеток. Вдоль коридоров по обеим сторонам расположены кабинеты, отделанные дубом. Мебель и архитектурное решение интерьеров  составляет единый ансамбль.

В состав помещений здания входят зал заседаний, столовая, спортивный зал, библиотека и др. Наиболее  интересно решен «красный» зал заседаний. Расположенный на седьмом этаже, он охватывает по высоте два этажа. Его архитектурное решение просто и торжественно…

Внешняя архитектура здания проста и лаконична. Оно имеет симметричную объемно-пространственную структуру и лаконичный силуэт…

Объемное и плановое решение здания является примером поисков нового пути развития архитектуры 1930-х годов. Один из авторов проекта Н.А. Троцкий, считал, что здание – «один из первых памятников нового направления в архитектуре, основанного на классических формах»…

Прекрасная отделка и высокое качество работ отмечает этот  памятник советской архитектуры от других зданий Ленинграда 1930-х годов».

Я намеренно рискнул привести столь длинную цитату, чтобы подчеркнуть: уже в 1976 году здание «Большого дома» было предметом изучения архитекторов и искусствоведов. Внести уточнение мне хочется  лишь в обстоятельства уничтожения здания Окружного суда «революционным народом». Если быть более точным исторически и фактически, то здание суда было сожжено и разрушено «в условиях революционно азарта» в основном усилиями криминальных элементов, стремившихся  уничтожить  уголовные дела и досье на самих себя. Жгли, в основном, архивы, располагавшиеся в основном здании, а помещение следственного изолятора с камерами для заключенных и всей инфраструктурой (кухня, баня, прогулочные дворики) остались нетронутыми. 

Вот почему инициатива лидера ленинградского областного комитета ВКП (б) Сергея Мироновича Кирова о строительстве на месте бывшего  Окружного суда здания «полномочного представительства ОГПУ в ЛВО» оказалась востребованной. Государственный орган по борьбе с контрреволюцией – Объединенное Государственное Политическое Управление, имевшее свое представительство в Ленинградском Военном Округе, остро нуждалось в размещении своих сотрудников, также как и в наличии следственного изолятора для подследственных, привлекавшихся к ответственности за совершение государственных преступлений против советской власти.

Здание большого объема и масштаба было построено в рекордно короткие сроки: всего за 13 месяцев и 22 дня!!! Старожилы «Большого дома»,  с которыми мне довелось общаться в начале 70-х годов уже прошлого века, любили с улыбкой рассказывать, как к берегу Невы, по которой в те годы на баржах завозили в центр  Ленинграда строительные материалы, выходили сержанты госбезопасности и отдавали приказы  разгружать песок, кирпич, доски  на берег возле строящегося здания. Возражать, тем более спорить, с сержантами госбезопасности, в те годы было не принято.

Следственный изолятор был соединен с внутренним крылом «Большого дома» на уровне второго этажа своеобразной галереей- переходом, который с условной натяжкой можно было бы назвать по аналогии с венецианским «Мостом вдохов». Застроив красные линии улиц Войнова (Шпалерная) и Каляева (Захарьевская) вспомогательными казенными зданиями, авторы проекта обеспечили  полную изоляцию подследственных. Сбежать из СИЗО на улице Каляева  можно было только лишь… пройдя один из подъездов «Большого дома». Среди сотрудников моего поколения пересказывалась легенда о единственном, «почти удачном» побеге из следственного изолятора, совершенном в 30-е годы одним из подследственных, который ухитрился дойти до второго подъезда, и только там был задержан бдительными часовыми по причине отсутствия пропуска и каких-либо документов.

 

Подъезды «Большого дома»

Вот главный вход, 

                но только вот…

Владимир Высоцкий

Думаю,  в начале рассказа о здании «Большого дома» и  жизни его обитателей,  можно дать краткую топографию подъездов, через которые в этот «Дом» попадали сотрудники, а также те, для  кого  местом временного проживания становился следственный изолятор. Возможно, это покажется удивительным даже для  нынешних офицеров Управления ФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области, но проход в здание через главный подъезд № 1 (первый подъезд)  для чекистов 70-х – 80-х годов был невозможен. Весь оперативный состав, в том числе и руководители Управления,  ходили  в здание через подъезд № 2 (второй подъезд), расположенный на углу Литейного проспекта и улицы Каляева. В те годы помещения с первого по третий этаж занимало Главное Управление Внутренних Дел Леноблгорисполкомов и милицейскому Главку был передан в пользование главный, парадный (и единственный) подъезд, выходивший на Литейный проспект. Автомобильное движение  в те годы еще не было таким интенсивным, как сейчас, поэтому перед  крыльцом  парадного подъезда всегда стояли дежурные милицейские автомобили и персональная машина начальника ГУВД. На первых трех этажах здания размещались  кабинеты руководителей Главка, дежурная служба «02», принимавшая в те годы все вызовы милиции по заявкам граждан о происшествиях, управление уголовного розыска, Управление БХСС (борьба с хищениями социалистической собственности), управление кадров, хозяйственное управление и другие подразделения. Далеко не редкими бывали случаи, когда оперативники уголовного розыска, особенно опера знаменитого «убойного» первого спецотдела, заводили  в здание с парадного подъезда  весьма неприглядно, затрапезно одетых людей, зачастую и в состоянии сильного алкогольного опьянения.

Будучи студентом пятого кура юридического факультета Университета на практике в том самом первом спецотделе, я мог наблюдать, как умело, можно сказать, ловко милицейские опера «кололи» свидетелей, соучастников  и исполнителей убийств. Иногда такие люди были окровавленными, с синяками под глазами. Видимо, это  давало повод для досужих разговоров и анекдотов, особенно в связи с тем, что в 70-е годы среди студенчества и интеллигенции было модным хвастаться, что их якобы «водили в «Большой дом» через главный подъезд, чтобы они настучали  на своих». 

А вот возможность выхода во внутренние дворы «Большого дома» (их было два) имели только сотрудники КГБ, что давало повод  некоторым коллегам из милиции иронически шутить:  «Все правильно. Ведь чекисты – наши старшие братья. Правда, родились они почему-то позже нас!»

Самым «тихим» и наиболее редко использовавшимся подъездом «Большого дома» был подъезд № 4 (четвертый подъезд). Он располагался на углу Литейного проспекта и улицы Войнова. Им обычно пользовались лишь наши уважаемые, высокопрофессиональные шифровальщики, поскольку через него им было удобней заходить в свое помещение, наглухо закрытое тяжелой металлической дверью. Да еще заместитель начальника Управления по кадрам Александр Петрович Корсаков, поднимавшийся на лифте на четвертый этаж в кабинет № 401.

Чуть дальше по улице Войнова  размещался подъезд № 5 (пятый подъезд), через  который в здание «Большого дома» входил «ограниченный контингент» сотрудников, зато входили и посетители. Лестница вела в помещение Следственного отдела, расположенного на  втором этаже и имевшего соединение со следственным изолятором.  Режим  в этом подъезде, охранявшемся, как и другие, прапорщиками Комендатуры Управления КГБ, был особо строгим. Об этом подъезде и  том, как через него в здание входили и выходили свидетели и подозреваемые по уголовным делам о государственных преступлениях, я расскажу позже.

Уверен,  что каждый, кто служил в Управлении КГБ в те времена, впервые заходил в его здание в качестве «кандидата на зачисление на службу в органы» именно через подъезд № 3 (третий подъезд), располагающийся со стороны улицы Захарьевской (в советские годы – Каляева). Причина достаточно проста: именно с третьего подъезда можно было войти в поликлинику и медслужбу  Управления, располагавшуюся  тогда на первом и втором этажах и окнами выходившую во внутренние дворы.

Медслужба

Без тщательной и всесторонне проверки состояния здоровья кандидата на нашу службу  ни о каком его зачислении не могло быть и речи! Именно на третьем подъезде на площадке за лестничным маршем, еще до  официального пункта пропуска в здание «Большого дома», кадровики 70-х годов организовали две импровизированных комнаты, в которых было удобно встречаться и вести беседы  с кандидатами. А они  с начала 70-х годов ХХ века в «Большой дом»  приходили десятками, если не сотнями. 

Именно в этот период  шел естественный процесс смены поколений в чекистском коллективе. Уходили на пенсию по выслуге лет те, кому исполнялось пятьдесят и более лет, кто был призван  на службу по защите  государственной безопасности в годы Великой Отечественной войны или в первые послевоенные годы. Система остро нуждалась в пополнении своих рядов  физически крепкими, хорошо образованными, идейно убежденными молодыми людьми, готовыми не жалея сил, посвятить свою жизнь интересам защиты социалистического государства.

Нас подбирали и начинали  всесторонне изучать еще студентами старших курсов высших учебных заведений,  подыскивали из  числа молодых инженеров, ученых, юристов, преподавателей. Мудрые, высокопрофессиональные кадровики,  выращенные и воспитанные нашим «кадровым богом» А.П. Корсаковым, как правило, из оперативных работников,  терпеливо разъясняли нам, молодым, иногда  излишне горячим людям, разницу между современными органами государственной безопасности и сотрудниками НКВД 30-х годов, допускавшими нарушения социалистической законности и участвовавшими в бесчеловечных репрессиях. Они убеждали нас в важности и ответственности служения Отечеству в органах госбезопасности, куда должны приходить только лучшие из лучших. По здоровью – тоже!

Медслужбу Управления в начале 70-х годов  возглавляла полковник медицинской службы Шилова Варвара Алексеевна, крупная, сильная женщина, начавшая карьеру военврача еще на фронте, кажется оперирующим хирургом. У нее был сильный, с характерной  хрипотцой голос. Она курила папиросы «Беломор», делала это как-то по-особенному, по-мужски. Все врачи  медслужбы входившие в ОВВК (Объединенная Военно-Врачебная Комиссия), были строгими, требовательными к себе и к кандидатам на работу профессионалами. Многим из моих сверстников запомнился врач-окулист, женщина, проверявшая  зрение кандидата на службу самым тщательным образом. Ее боялись на комиссиях и уважали за профессионализм и принципиальность.

За годы службы мне не только приходилось вместе с моими товарищами  проходить ежегодную, обязательную диспансеризацию, стараясь как можно быстрее «пробежать» всех врачей, но  довелось лечиться и амбулаторно, и в стационаре  Управления на Крестовском острове, который был построен и открыт, кажется в 1975 году, когда многим из моих товарищей-молодых сотрудников пришлось отработать на уборке строительного мусора в стационаре не один субботник. 

Думаю, что не у  меня одного, а у многих моих сверстников-ветеранов остались  самые приятные воспоминания о заботе и профессионализме стоматолога Галины Полуниной; добрую память о себе оставила, увы, ушедшая из жизни в результате автомобильной катастрофы, хирург Галина Зинчик. У многих из нас сложились хорошие человеческие отношения с руководителями медслужбы: военными врачами Вячеславом Викторовичем Бредневым и Сергеем Степановичем Довгарем, сделавшими немало доброго для нас, служивших  Отечеству, почти в прямом смысле слова - «не щадя живота своего». 

 Практически каждый сотрудник нашего Управления того времени имеет свои положительные воспоминания о врачах медслужбы, помогавших «доставать» путевки  в санатории и дома отдыха, организовывавших сложные операции, принимавших участие в лечении наших жен и детей.  Низкий поклон этим людям от себя и от всех своих друзей-сослуживцев!

К сожалению, если здоровье вновь принимаемых на службу в органы КГБ было почти что идеальным, то при уходе на пенсию состояние здоровья было зачастую никуда не годным… Вспоминаю, с каким огорчением я  изучал в свою медицинскую карту при очередной ежегодной диспансеризации, отмечая, с какой скоростью у меня уменьшается объем легких и сила пальцев рук, измерявшаяся специальным динамометром. А ведь до своих пятидесяти лет  я еще ухитрялся играть в футбол, и  «хватало дыхалки», несмотря на многочисленные травмы  и хирургические операции, которые пришлось перенести.

Для тех, кто  желает знать настоящуюправду, а не мифы и легенды, подчеркну - никакого особого медицинского оборудования или специальных чудо-медикаментов ни мне, ни моим многочисленным коллегам в медслужбе  использовать не приходилось. Таблетки «против опьянения» и особые стимулирующие препараты, возможно, и были на вооружении профессионалов из разведки, но я могу сказать уверенно - в нашей аптеке, располагавшейся на набережной Кутузова,  а также  у  врачей поликлиники мы их не получали. Оборудование кабинетов и процедурных было более чем скромным. Отмечу в качестве «пикантной подробности» один факт,  создававший немало проблем для мужской части сотрудников, особенно в период ежегодных диспансеризаций: в медслужбе на втором этаже не было… мужского туалета!  По этой причине  для сдачи обязательных медицинских анализов нам приходилось подниматься на третий этаж, пересекая КПП, и пользоваться  туалетом, расположенным  в той части здания, которую занимал ГУВД (милиция)…

 

Дворы, подвалы и крыша

Главный внутренний двор «Большого дома» обычно был пустынным. Там не росли деревья, но был разбит зеленый травяной газон, пересекавшийся по диагонали дорожками, шедшими от подъезда к подъезду. В нем не было ни лавочек, на которые можно было бы присесть, ни каких-либо  сооружений, за исключением стоящей посредине  вентиляционной трубы, через которую должен был поступать воздух в подвал «Большого дома» в котором размещалось… бомбоубежище. Да, обыкновенное бомбоубежище в обыкновенном не очень высоком  и неглубоком подвале технического этажа.

Вынужден огорчить и разочаровать  всех, кто верил в «восемь этажей под землей». Причем отмечу, надеясь, что не открою государственного секрета: мест в этом бомбоубежище хватало не на всех  сотрудников Управления, многим из нас по сигналу «ядерная угроза» было положено незамедлительно выдвигаться к ближайшей станции метро «Чернышевская». И только с определенного руководящего, «номенклатурного»  уровня сотруднику полагалось явиться на свое личное место в соответствующий бункер со своим личным противогазом, выдававшимся, как было положено в то время,  каждому офицеру.

Кстати, сказав правду о «подвалах» «Большого дома», не могу не вспомнить одну распространенную легенду, касавшуюся  крыши Большого дома» в годы Великой Отечественной войны. Этот миф был основан на том факте, что в здание на Литейном, 4 за 900 дней и ночей вражеской блокады не попала ни одна авиабомба, ни один артиллерийский снаряд. Якобы до  штаба немецкой группы «Север» была доведена дезинформация о том, что на последних этажах здания чекисты держат немецких военных летчиков, попавших в плен. Из солидарности с военнопленными немецкие летчики якобы не бросали авиабомбы на здание «Большого дома».

Впрочем, на самой крыше здания Управления КГБ СССР по Ленинградской области за годы службы мне ни разу оказаться не пришлось, думаю, как и многим моим коллегам. Хотя один из моих товарищей по службе, связист  по специальности, говорил мне, что, занимаясь обслуживанием антенны на здании, не уставал восхищаться, как инженерно грамотно была сработана кровля. Вся влага от дождя и снега  уходила по специальным ливневым стокам в канализацию и за многие годы функционирования эта система не допустила никаких протечек. Попутно отмечу, что качество работ в здании «Большого дома»,  выполненных в далеком 1932 году,  было отменным. Я всегда восхищался длинными и тяжелыми лестничными пролетами, с удивлением для себя отметив, что лестничные марши держались на  металлических балках, имевших логотип  известной германской сталелитейной компании «KRUPP».

Но мне хочется вновь вернуться во дворы «Большого дома», рассказав ряд примечательных событий, происходивших там в те далекие годы.

В конце 70-х годов нашим Управлением КГБ  было возбуждено и проведено расследование по нескольким крупным уголовным делам, связанным с контрабандой художественных ценностей, вывозимых незаконным путем за рубеж, а также незаконным валютным операциям. В доход государства по результатам расследования этих уголовных дел изымались художественные ценности, изделия из золота и бриллиантов, антиквариат, церковная утварь, иностранная валюта, крупные суммы денег. Увеличение количества такого рода преступлений  объяснялось тем, что «росло благосостояние отдельных групп советских людей».  Без малейшей иронии  имею в виду некоторых работников сферы торговли и общественного питания, вовлеченных в теневой бизнес, связанный с хищениями социалистической собственности, а также зарождающуюся прослойку так называемых «подпольных цеховиков».  Не случайно  в те годы был популярен политический анекдот такого содержания: «Советские люди  в СССР едят «Отдельную» колбасу (дешевая вареная колбаса  - П.К.). Отдельные люди в СССР едят «Советскую» колбасу (дорогая, дефицитная сырокопченая колбаса – П.К.)» 

Так вот по этим валютным и контрабандным делам в качестве имущества, обеспечивающего иски обвиняемым  за нанесенный государству экономический ущерб, начали изыматься легковые автомобили, которые, как оказалось, кроме большого внутреннего двора Управления больше негде было хранить до вступления в законную силу решений суда о конфискации имущества в доход государства.  Многие оперативные сотрудники, мечтавшие о своем личном транспорте, но не имевшие для его приобретения ни финансовых возможностей, ни и вожделенной «разнарядки», по которым в то время покупались машины,  не без зависти смотрели на стоявшие во дворе новенькие «Жигули» и «Лады», многие из которых были в так называемом «экспортном исполнении».

Однажды в 1977 году во дворе «Большого дома»  даже появился  большой, красивый автобус «Скания» с финскими регистрационными номерами. Это транспортное средство было изъято в качестве вещественного доказательства контрабандной деятельности, поскольку внутри автобуса, в полостях за обшивкой  была обнаружена и изъята  картина маслом «Пейзаж», как было позднее установлено в результате искусствоведческой экспертизы - кисти французского художника  ХIХ века Жана Франсуа Милле. В течение двух дней, вооружившись  крестовыми отвертками, мы вдвоем с Александром Горлинским, моим коллегой из второй службы,  по частям разбирали обшивку автобуса в поисках других возможных тайников. И делали мы свою работу  со всей тщательностью! Правда, новых предметов контрабанды обнаружить не удалось. Однако, мы были очень горды тем , что картина Ж.Ф. Милле была передана в коллекцию Государственного Эрмитажа, и даже попала в основную экспозицию французского искусства!

В малом внутреннем дворе, расположенном между собственно зданием «Большого дома» и Следственным изолятором был один интересный объект, на дверях которого, как правило, закрытых на ключ, не имелось никакого обозначения. Ключ от этого  небольшого по размеру помещения хранился у коменданта  «Большого дома». В нем была размещена профессионально сложенная и грамотно сконструированная  печь для сжигания секретных документов, предназначенных в соответствии со специально оформленным решением для уничтожения. Из печи выходила высокая металлическая труба. Возможно, что дым из этой трубы, который можно было наблюдать  со стороны, мог давать повод краеведам-провокаторам, типа Наума Синдаловского создавать легенды о крематории в «Большом доме», а также об электрической мельнице, перемалывавшей в годы блокады тела репрессированных ленинградцев. «Кровь казненных и  замученных жертв, -  как пишет Н. Синдаловский в своей книге «Петербург.  Путеводитель. От дома к дому, от легенды к легенде» (С-Петербург,  «Норинт» 2000 год, стр. 185 - П.К.), - текла рекой не просто так, а «по специально построенной для удобства энкаведешников и выведенной в Неву у Литейного моста трубе». Привожу дословно цитату из  опуса Наума Синдаловского, по-иезуитски преподносящего читателю почти как факт бред собственного сочинения: «Ленинградцы с тех пор уверены, что именно поэтому цвет воды напротив «Большого дома» навсегда приобрел красновато-коричневый оттенок. Убедить их в том, что это природная особенность донного грунта, не представляется возможным».

Похоже, автор опуса никогда не заглядывал в Неву возле Литейного моста. По словам ветеранов-чекистов, служивших в годы блокады в «Большом доме», подобные слухи появились не в годы войны и страшных сталинских репрессий, а уже в 50-е годы, после разоблачения культа личности И. Сталина на съездах КПСС.  Тогда уже можно было «говорить все, что угодно»,  не боясь ни КГБ, ни тирании. Фольклор очень хорошо ответил на такую ситуацию политическим анекдотом: 

«В  1970-е годы в Ленинградское Управление КГБ на Литейный, 4 приглашают пожилого еврея, который постоянно  в разговорах с друзьями и знакомыми говорит об отсутствии в магазинах хороших продуктов питания, о том, что в продаже нет хорошей мебели, что телевизор или холодильник почти невозможно «достать» и так далее и так далее.

С ним стали вести профилактическую беседу, объясняя «временные трудности», из-за которых у нас в стране еще есть дефицит отдельных товаров. 

- Вы же мудрый, пожилой человек и понимаете, что говорите. Знаете же, что было бы с вами лет сорок назад!.. А вот сейчас мы вас только предупреждаем. Так что идите домой и больше так не говорите!!!

Выйдя на Литейный проспект, гражданин громко на всю улицу крикнул:

- Товарищи! В КГБ уже и патронов нет!!!»

А «сжигалка», в которой лично мне несколько раз приходилось уничтожать документы, ворочая длинной металлической «сталеварской» кочергой,  просуществовала и функционировала до конца восьмидесятых годов, пока не появились известные теперь всем офисным работникам немецкие аппараты со звучным названием «Шрёдер». Они уничтожали документы путем их «съедания»-превращения  в тонкую бумажную лапшу. Использование «шрёдеров» было гораздо надежнее. И не нужно было бояться, что какие-то документы по случаю могут через трубу вылететь на улицу и стать достоянием непосвященных, не допущенных к секретным сведениям людей.

Произойти такое  в нашей управленческой «сжигалке» не могло, поскольку вдоль трубы были установлены несколько рядов сеток,  чтобы бумагу  потоками горячего воздуха не вознесло в ленинградское небо. Качество сжигания секретных документов  тщательно контролировалось. И я не припомню за свою службу, чтобы в золе и пепле были обнаружены какие-либо остатки секретных документов.

Кстати, такого рода помещения, как наша управленческая «сжигалка»,  существовали  в те далекие годы на многих режимных и особо режимных предприятиях, где сотрудники  по роду своей работы имели дело с секретными и совершенно секретными документами, составлявшими государственную тайну, а также вели служебные записи  в учтенных секретных тетрадях. 

 

Коридоры. Кабинеты

В проекции здание «Большого дома» представляет собой прямоугольник,  три стороны которого выходят на Литейный проспект, улицы Войнова (Шпалерная) и Каляева (Захарьевская). Четвертая стена прямоугольника выходила во внутреннюю застройку  между улицами Войнова и Каляева, где еще с незапамятных времен царизма существовал  следственный изолятор для нужд Окружного суда.

По коридорам размещался длинный ряд стандартных кабинетов, рассчитанных на четырех сотрудников (что-то около 25 кв. метров). Некоторые из кабинетов, предназначенные для руководства Управления, были значительно бо;льшего размера. Коридоры на углах прямоугольника заканчивались световыми фонарями, которые пропускали дневной свет, освещая длинные коридоры. Другим источником дневного света были окна со стороны лестничных  клеток. И, поверьте, коридоры были прекрасно освещены в дневное и вечернее время. Электрический свет шел от встроенных в стену светильников, равномерно освещавших всю длину коридоров.

На некоторых этажах, ввиду нехватки рабочих кабинетов световые фонари перегораживались, чтобы иметь возможность разместить в  них  сотрудников или так называемые «общественные организации».  В 1974 году в торце внутреннего коридора пятого этажа, в фонаре, выходившем на улицу Каляева, был создан кабинет для… комитета комсомола Управления! К началу 1970-х в «Большой дом»  пришло значительное количество молодых людей  комсомольского возраста, причем не только на технические  и вспомогательные, но и на оперативные должности. В этом кабинете мне в течение трех лет  приходилось  регулярно бывать на заседаниях комитета ВЛКСМ, посвященных подготовке наших комсомольских собраний, туристических слетов,  спартакиад и субботников. Общественная работа в качестве заместителя секретаря комсомольской организации Управления дала хороший опыт руководства людьми и  умения нести ответственность как за порученные дела, так и действия подчиненных тебе людей.

С  большой теплотой я вспоминаю секретарей Комитета комсомола того времени Валерия Ларионовича Яхно, Владимира Федоровича Хоменчука, пришедших в органы государственной безопасности с выборных комсомольских должностей и многому научивших меня и моих товарищей по комсомолу.  Владимир Сергеевич Гусев, тогда молодой лейтенант, а ныне почетный ветеран в звании генерал-лейтенанта, был для меня и секретаря комсомольской организации  Александра Викторовича Лисовского не только добрым советчиком,  но и настоящим другом, с которым мы прекрасно проводили семьями свободное время. Хотя в период  службы в органах КГБ  этого «свободного времени» было  не очень-то и много…

Кстати, мое знакомство с Володей Гусевым запомнилось нам обоим на многие годы.  Оно состоялось 1 августа 1974 года в приемной кабинета  401 на четвертом этаже, возле светового фонаря на углу Литейного проспекта и улицы Войнова. В этот день я впервые вошел в здание Управления как его официальный сотрудник, зачисленный в органы госбезопасности по акту государственного распределения после окончания юридического факультета Государственного университета имени А.А. Жданова. Мы с Владимиром сидели на соседних креслах в ожидании вызова к самому Александру Петровичу Корсакову,  возглавлявшему кадровую службу «Большого дома» на протяжении 22 лет. Меня привели в его кабинет, чтобы  Александр Петрович, тогда еще не генерал-майор, а только подполковник, сообщил мне, в какой оперативное подразделение Управления я зачислен.  А вот Владимир Гусев, уже отслуживший несколько месяцев, не понимал «за что»  его вызвали к такому большому кадровому начальнику. Оказалось, что Александр Петрович  вызвал Владимира для того, чтобы поздравить его с днем рождения. В этот день Гусеву В.С. исполнилось 24 года.

Все, кому довелось служить в нашем Управлении,  восхищались феноменальной памятью Корсакова А.П. на имена, фамилии, дни рождения сотрудников УКГБ ЛО. Кажется, он помнил даже имена жен и родителей  отдельных сотрудников, зачастую поражая молодых «оперов» такой уникальной осведомленностью. «Что же он еще знает и помнит обо мне, если он имя-отчество моей жены правильно назвал?» – приходилось иногда слышать  от тех ребят, кому довелось попасть к А.П. (так его было принято называть среди сотрудников Управления) на так называемую «профилактическую беседу». Поэтому, мимо кабинета 401 мы старались проходить как  можно реже, чтобы лишний раз не попадаться на глаза Александру Петровичу, строгому руководителю, который мог совершенно неожиданно, остановив оперработника,  высказать что-либо о его поведении, продемонстрировав потрясающую осведомленность о фактах и обстоятельствах того или иного события.

А.П. Корсаков своим внешним видом (полнота, одутловатое лицо, слегка оттопыренная полная нижняя  губа), а также взрывным темпераментом напоминал мне знаменитого хоккейного тренера ЦСКА и сборной СССР Анатолия Владимировича Тарасова, славившегося своей жесткостью и требовательностью, но умевшего вдохновить коллектив сборной на волевые победы. Такие люди не всегда  справедливы и деликатны. Их настроение и реакцию на просьбу подчиненного трудно предугадать. Они, несущие на своих плечах огромный груз ответственности за результат своей работы и работы коллектива, за воспитанных ими сотрудников (спортсменов), кажутся зачастую «людьми настроения».  Но только такие сильные личности, беспощадные к любому проявлению безразличия и формализма в работе со стороны починенных, способны «поднять»  людей на большие, грандиозные свершения. Уверен, что такие яркие личности, как Александр Петрович Корсаков заслуживают о себе отдельных воспоминаний.

За время службы в УКГБ ЛО я работал в трех оперативных подразделениях и следственном отделе. Так  получилось, что окна моих кабинетов в разное время выходили на все три улицы, на которых расположен «Большой дом» и во  внутренний двор. Мой первый кабинет № 583, расположенный на пятом этаже,  выходил окнами на улицу Войнова. В нем, как и в подавляющем большинстве других кабинетов, было четыре рабочих места для четырех оперативных работников контрразведывательного подразделения. Каждый сотрудник имел свой собственный рабочий стол и металлический ящик или сейф для хранения секретных документов. На столах находились два телефона. Один  городской связи, а другой внутренней, оперативной, защищенной для возможного ведения секретных оперативных  переговоров. В кабинетах руководителей были также телефоны секретной связи «ВЧ» (высокочастотные) и пульты, на которые были выведены прямые телефоны подчиненных. Кроме того, таким руководителям (начальники служб, заместители и начальник Управления) полагался еще красного цвета телефон АТС Смольного, так называемая «смольнинская вертушка».

Начальники отделов  и некоторых оперативных  отделений работали в больших кабинетах. В моей карьере таких больших кабинетов было два, оба на пятом этаже. Их окна  выходили на улицу Каляева и на Литейный проспект. Последний кабинет под номером 513 был вообще «престижный». Он располагался над «генеральским» залом совещаний начальника Управления четвертого этажа и вход в него был  напротив парадной мраморной лестницы. Но заканчивал я свою службу в УКГБ ЛО  в небольшом кабинете «половинке» на седьмом этаже: 724-правый. В нашей пятой службе к тому времени произошла реорганизация и меня «уплотнили», предоставив мне, как начальнику отделения и моему заместителю по  «малогабаритному» обиталищу.

С этим кабинетом  мне вспоминаются две интересных, надеюсь, не  только для меня, истории. Первая связана с тем, что прямо над моим кабинетом в так называемой  «башенке» восьмого этажа находилась вентиляционная камера, мотор которой периодически включался для обеспечения системы принудительной вентиляции. Находиться в кабинете в период работы мотора вентиляции, тем более пытаться писать какие-либо важные документы, было просто невозможно. Гул и вибрация от работы мотора в течение 10-15 минут доводили человека почти до  исступления.

Однажды по поручению первого заместителя начальника Управления КГБ генерал-лейтенанта Блеера В.Н. я готовил аналитический документ для доклада в Обком КПСС. Так случилось, что в этот день я подменял находившегося в отпуске партгрупорга отделения и занимался сбором партийных взносов. Они собирались обычно в течение двух-трех дней после 20 числа каждого месяца, когда мы, как военнослужащие, раз в месяц получали жалование. Собранные в отделениях (партгруппах) взносы потом сдавались в парткомы служб, а затем в партком Управления КГБ. 

По давно сложившейся  традиции, первый заместитель начальника УКГБ ЛО, генерал-лейтенант Блеер Владимир Николаевич, состоял на партийном учете в  именно в нашем подразделении. Он имел привычку личноприходить к партгрупоргу  в кабинет со своим партбилетом, чтобы заплатить партийные взносы и сделать об этом отметку в партбилете. Он всегда приносил взносы копейка в копейку  без сдачи, никогда не позволяя вызывать к себе в кабинет партгрупорга. Зайдя в мой кабинет после предварительного телефонного звонка, Блеер В.Н., присев напротив меня, пока я делал отметки в его партбилете, поинтересовался, отчего происходит такой гул и вибрация. Я объяснил про мотор, обеспечивающий вентиляцию, и сказал, что в ХОЗУ (хозяйственное управление) мне ответили, что «ничего сделать нельзя». Генерал, поинтересовавшись, «как идет работа  над документом», ушел, сказав, что «попробует с хозяйственниками по поводу мотора разобраться». Он высказал мнение, что «возможно есть варианты  установки каких-нибудь резиновых прокладок или установки шумопоглотителей».

Как же я был удивлен, когда  уже к концу рабочего дня  мой кабинет посетили не один, не два, а несколько руководящих работников ХОЗУ, включая его начальника. В общем,  через пару дней в расположенной над моим кабинетом вентиляторной комнате были произведены  работы, которые  полностью сняли шумы и вибрацию, в результате чего  были созданы условия для нормальной работы в кабинете! Я хорошо запомнил этот эпизод и  отметил, особенно когда сам работал в качестве  государственного служащего в правительстве Санкт-Петербурга,  как часто мы начинаем делать что-то нужное, полезное для запросов простых людей  только после  обращения к главе районной администрации, губернатору,  премьер-министру или президенту. Как же велика у нас, россиян, надежда на доброго царя-батюшку!

Вторая история с моим кабинетом, казавшаяся вначале простым эпизодом, имела необычное  продолжение, которое и дает повод рассказать ее.  В 1983 году подразделение, в котором я в то время был начальником, реализовало оперативные материалы о размножении  на множительной технике в библиотеке Академии Наук и  распространении среди молодежи и интеллигенции изданных за рубежом и незаконно ввезенных в Советский Союз книг, «антисоветского и враждебного СССР содержания» (как принято было квалифицировать в те годы). Было возбуждено уголовное дело по статье 70 УК РСФСР того времени («антисоветская агитация и пропаганда»).

Главный фигурант этого дела, Михаил Поляков,  почуяв угрозу разоблачения, сбежал прямо из-под наружного наблюдения и  долгое время скрывался, опасаясь, что следствие вскроет его контакты с зарубежной антисоветской организацией  Народно-Трудовой Союз (НТС), созданной за рубежом бывшими солдатами-власовцами,  предавшими Родину и воевавшими против СССР. Руководством было принято решение допросить художника Д., из мастерской которого и совершил «побег от КГБ» будущий обвиняемый и осужденный Поляков. Было  решено, чтобы я  провел с художником Д. беседу еще до официального допроса, чтобы склонить  его к даче показаний против Полякова и, возможно, выявить места, где он мог скрываться. Беседа состоялась в моем рабочем кабинете 724-правый, куда Д. доставили на автомашине в сопровождении двух оперативников, предварительно оформив ему пропуск.

Художник Д., интеллигентный человек с курчавой бородой и типично библейской внешностью, очень нервничал и даже не мог скрыть свой страх. Чувствовалось, что для него «привоз» в «Большой дом» – огромный  стресс, но он занял твердую позицию «уклонения от дачи показаний» и никакие мои аргументы, высказывавшиеся в корректной форме, не убеждали Д. дать изобличающие Полякова, а значит, и себя самого, показания. Я только никак не мог понять, почему Д. так пугался, когда я дважды открывал свой огромный, в рост человека сейф, доставая оттуда необходимые документы.

Этот сейф стоял в кабинете 724 с незапамятных времен, возможно, с самой постройки «Большого дома». Его не могли поднять никакие такелажники. Именно поэтому этот кабинет на седьмом этаже вдоль улицы Каляева (окно во двор) был единственным кабинетом для оперативных работников. Остальные помещения занимали партком  Управления КГБ, конференц-зал (так называемый «синий», № 726), кабинет политического просвещения с библиотекой. Сейф был толстостенным, «насыпным». Было понятно, что в случае любого пожара хранившимся в нем документам ничто не угрожает. Меня и моих коллег-сверстников лишь удивляли два ряда дырок, просверленных в верхней части лицевой стороны сейфа. Было совершенно непонятно, для чего они предназначены. Именно сейф и эти дырочки  были причиной испуга художника Д.

Много лет спустя, уже будучи главой администрации Петроградского района, я вновь встретился с художником Д., который сам рассказал о своих впечатлениях от беседы в кабинете «Большого дома». Д., «признавшийся», что читал всю литературу, распространявшуюся М. Поляковым, включая солженицынский «Архипелаг ГУЛАГ»,  больше всего боялся применения к себе мер физического воздействия. И поэтому он с облегчением вздохнул, увидев, что его привели не в подвал, а в кабинет на седьмом этаже, отметив про себя: «Напротив кабинета парткома меня избивать не станут. Крики будут слышны».  Но вот мой необычный сейф испугал Д. значительно больше. Он сразу же обратил внимание и на толщину стен, и на просверленные  в них дырочки. На мой естественный вопрос, что же его так напугало, Д. ответил: «Да я же читал, кажется, в «Архипелаге ГУЛАГ», что в такие сейфы запирали допрашиваемых, чтобы добиться от них признательных показаний. Дырочки делали специально, чтобы человек не задохнулся до смерти, но пребывание в таком сейфе в неподвижности и полной темноте, с ограниченным доступом воздуха, было тяжелой пыткой».

Так неожиданно для себя самого  я прикоснулся к трагическим и негативным моментам в истории «Большого дома» печально известных  времен 1937 года. Мы, пришедшие служить интересам защиты Отечества в 1970-е годы, никоим образом не ассоциировали себя с теми сотрудниками НКВД, которые «выбивали показания» и отправляли в лагеря и на казнь невиновных людей. Могу ответственно заявить из своего собственного опыта, что за первый месяц службы  в оперативном контрразведывательном подразделении мне приходилось слышать «о необходимости соблюдения социалистической законности» гораздо чаще, чем за мою полугодовую стажировку в качестве следователя городской прокуратуры. Не говоря уже о периоде  службы в следственном отделе, где тщательность при  отработке и проведении следственных мероприятий и строгое следование  нормам уголовно-процессуального кодекса у меня, человека темпераментного и увлекающегося, иногда просто вызывали раздражение.

Не могу не вспомнить, как заместитель начальника следственного отдела Виталий Николаевич Рябчук учил меня: «Запомни, Павел Константинович, если ты сделаешь какую-то работу быстро, но не очень качественно, плохо, тогда  тот факт, что ты сделал работу быстро, забудется. А то, что ты выполнил работу плохо, запомнится. Ну, а если ты выполнишь какое-то следственное действие не очень быстро, но качественно, хорошо, тогда тот факт, что  ты выполнил работу медленно, скоро забудется, а то, что ты сделал хорошо и качественно, будет долго помниться».

Но, не пора ли нам, читатель, пообедать?

 

Столовая

Нужно есть для того, чтобы жить,

                а не жить для того, чтобы есть.

Сократ

Мое  первое посещение столовой «Большого дома» состоялось задолго до 1 августа 1974 года, моего первого официального рабочего дня в УКГБ ЛО. Этот визит произошел еще в 1973 году, когда со мной вел большую, нелегкую  работу как с «кандидатом на службу в органы государственной безопасности» замечательный профессионал, прекрасный человек Николай Федорович Николаев. Мне пришлось довольно долго ждать встречи с начальником отдела кадров А.П. Корсаковым, без собеседования с которым в Управление КГБ не принимали ни одного сотрудника. Нынешний президент России В.В. Путин, председатель Совета Безопасности Н.П. Патрушев, директор ФСБ России А.В. Бортников – каждый в свое время также сидели в приемной или в холле четвертого этажа, ожидая беседы с человеком, от которого зависела их судьба.

Ожидание встречи в тот день было действительно долгим, кажется,  около четырех часов. Возможно, Александр Петрович был очень занят, а, может, это был психологический ход для проверки очередного кандидата, который, своим раскованным поведением вызывал у А.П. какие-то сомнения. Так это или не так, теперь  уже не имеет значения. Важно, как я впервые оказался в управленческой столовой, и какие у меня были от этого впечатления.

Сама столовая не представляла собой ничего необычного. Она была размещена в большом зале площадью более 500 квадратных метров по оси между лестницами четвертого и пятого подъездов вдоль улицы Войнова. Справа и слева вдоль окон  были две линии раздачи холодных и горячих блюд.  Чуть в стороне, вдоль стены, шедшей  вдоль внутреннего двора -  стойка буфета  с кофеваркой «Balaton». Точно такая же «фирменная» венгерская кофеварка была  на филологическом факультете университета, где особенно чтили черный кофе, особенно «маленький двойной без сахара».

Блюда, как  и  цены на них  абсолютно ничем не отличались  от тех, к которым я привык  в нашей университетской столовой, также организованной по системе самообслуживания. Посетители брали поднос, приборы и проходили вдоль раздачи, заказывая себя то или иное блюдо, рассчитываясь в конце раздачи на кассе.

Что я ел за тем самым первым обедом,  не помню. Естественно,  был очень напряжен, ожидая «судьбоносной» для себя беседы с кадровым начальником. Мое первое посещение столовой Управления КГБ запало мне в память совершенно неожиданной встречей с моим бывшим университетским  однокурсником Михаилом  Московским,  который после второго курса перевелся на вечернее отделение. Помню, что мы с Мишей пролепетали друг другу  какие-то на ходу придуманные «легенды» о причинах нахождения  в таком необычном объекте общественного питания. 

Для нас обоих встреча была совершенно непредвиденной. Я еще не знал, что и кому можно было говорить о  своей предполагаемой службе в КГБ, а Михаил, в то время еще заканчивая учебу на вечернем отделении юридического факультета Университета,  уже служил в  службе наружного наблюдения,  являясь сотрудником негласного штата КГБ. В дальнейшем Михаил Евгеньевич   сделает  достойную карьеру, уйдя на пенсию лишь в 2011 году в звании полковника с должности начальника крупного отдела.

Но в тот момент нашей неожиданной, но не случайной, встречи, лично мне вспомнилось мое и Мишино участие  в самодеятельном Студенческом Театрально-Эстрадном Коллективе (СТЭК), пользовавшемся  на юрфаке того времени огромной популярностью.  Наш коллектив разыгрывал перед студентами и преподавателями  «капустники»  в виде юмористических сценок из студенческой жизни, авторами которых были сами участники нашей творческой труппы. Попасть в число  артистов «СТЭКа» было очень престижным. Только люди с хорошим чувством юмора и артистическими способностями могли пройти через отборочное «сито» нашего режиссера и руководителя  Виктора Данилова. Один из эпизодов нашей совместной «артистической жизни», представлявший собой своеобразный инцидент «с политическим подтекстом», вспомнился мне за тем первым обедом в столовой УКГБ ЛО.

Рискну его привести, ведь он демонстрирует, что органы КГБ того времени не были зашоренными, как пытаются убедить современников отдельные журналисты и псевдоисторики.

 В 1971 году наш коллектив готовил «капустник» к Новому году. Еще на репетиции новой миниатюры «Распределение студента-юриста» произошла оговорка, заставившая волноваться весь наш творческий коллектив. Одним из этапов  распределения студента-выпускника (эту роль играл я) было попадание в «АДминистрацию», а затем, в «РАЙсобес».

Именно в «РАЙсобесе» студент встречался и имел собеседование  как кандидат на работу с… апостолом Петром (эту роль блестяще исполнял Михаил Московский). Апостол Петр рассказывал  выпускнику о специфике «райской» работы, которая имела прямые ассоциации с современной жизнью юридического факультета.

Одной из «фишек» разыгрывавшейся сценки  было желание «продернуть»  доцента кафедры философии, читавшего нам курс «Научный атеизм» и  «зверствовавшего» на экзаменах,  «заваливавшего» большое количество студентов. По сценарию апостол Петр рассказывал студенту-выпускнику  о том, что «сам Всевышний тоже стал студентом-заочником юрфака» и учился на одни «пятерки». Однако, как только дошел до «Научного атеизма», то «уже четвертый раз сдать не может,  его какой-то доцент-философ «заваливает». В сердцах апостол  Петр (М. Московский), бросая наземь окурок «Беломора», должен был произнести реплику: «И на кой черт нужен этот «Научный атеизм»?! Прости меня, Господи!» 

Можно представить реакцию режиссера  В. Данилова, когда на генеральной репетиции, состоявшейся за пару часов  до премьеры, Михаил, «войдя в образ», громко, с чувством воскликнул: «И на кой черт нужен этот «Научный коммунизм»?!

То, что закричал Виктор Данилов даже «реакцией» назвать как-то не поворачивается язык. Это были сплошные междометия, да и то, в основном, ненормативные. На Михаила было больно смотреть. Его лицо выражало такую растерянность, как будто он невольно, случайно подвел всех своих близких друзей.  «Ты представляешь, Миша,  если бы ты такое в присутствии парткома, или бы на премьере сказал?  Учи текст, я  тебе говорю!» – выдавил из себя В. Данилов в гневе, держа М. Московского за плечи и заглядывая ему в глаза.

Но лучше бы Виктор этой фразы не говорил!!! Задерганный Миша все оставшееся до начала концерта время повторял, заучивая наизусть одно слово: «Атеизм! Атеизм! Атеизм!!!» Но – увы –   не помогло. Попытайтесь представить реакцию зала, многократно смеявшегося по ходу спектакля от наших реприз и шуток, когда Миша Московский, в образе апостола Петра, громко и четко, чтобы могли слышать даже в последних рядах актового зала (как учил режиссер) произнес: «И на кой черт нужен этот «Научный коммунизм?!» 

Конец фразы: «Прости, Господи»  - Миша сказал, кажется одними губами, медленно и  неотвратимо осознавая, ЧТО он только что произнес со сцены…

Сидевшие  в актовом зале (думаю, не менее трехсот человек), включая членов парткома КПСС и комитета ВЛКСМ, громко выдохнули. Я, еще не осознав до конца, что произошло, не успев даже представить все возможные отрицательные последствия этой оговорки,  попытался исправить ситуацию, подав реплику, не предусмотренную в сценарии: «Правильно, апостол Петр, этот «Научный атеизм» никому не нужен!» – при этом, стараясь особенно голосом выделить слово «атеизм». Но с Михаилом произошло нечто необъяснимое. Услышав мою реплику, кивая мне головой в знак понимания, что я пытаюсь исправить ситуацию, Михаил  четко и громко повторил: «Вот-вот, я и говорю: этот «Научный коммунизм» никому не нужен!»

Как мы доиграли спектакль, как  спели финальную песню  все члены нашего творческого коллектива помнят, как в тумане. После финальных аплодисментов  зрителей мы все более получаса не рисковали выйти из-за кулис, ожидая, что «за нами придут», обсуждая, какие санкции для нас будут  минимальными. Помню, кто-то неоднократно повторял фразу: «Хорошо, что  сейчас не сталинский режим!».

Но, к счастью, никаких санкций к участникам нашего творческого коллектива по итогам этого концерта не было. Наши преподаватели были  умудренными людьми, с большим жизненным опытом, и ни у кого из них не возникло желания «раздувать» эту историю с такой необычной «оговоркой». По крайней мере, тот факт, что оба участника «пикантной мизансцены» оказались в итоге принятыми на службу в органы государственной безопасности, свидетельствует, что в то время в КГБ умели разбираться, что  является оговоркой, а что злым умыслом.

Впрочем, вернемся к собственно столовой, которая играла важную роль в жизни «Большого дома». Ее архитектурное и инженерное решение было очень продуманным.  Со стороны четвертого подъезда  возле лестничной клетки кроме традиционного туалета была еще умывальная комната, как необходимый атрибут предприятия общественного питания. По оси пятого подъезда, за стеной от основного зала столовой, в глубине размещался генеральский зал, где обедали только начальник Управления КГБ и его заместители.  Из этого помещения был выход в «Красный зал», что давало возможность руководству после проведенного в зале официального мероприятия сразу же перейти к чаепитию или фуршету.

Мне «повезло»  за свою жизнь побывать в этом «генеральском зале» дважды. Первый раз в 1977 году, когда наш комитет комсомола УКГБ ЛО принимал делегацию молодых сотрудников-комсомольцев (FDJ) из Германской Демократической Республики, служивших в министерстве государственной безопасности (MFS). Поездка немецкой делегации, в которой были собраны лучшие из лучших,  была приурочена к 60-летию Великой Октябрьской социалистической революции и грядущему 30-летию ГДР. Проводил этот фуршет никто иной, как строгий, казавшийся нам, молодым сотрудникам недоступным, генерал-полковник  Носырев Даниил Павлович, начальник Управления КГБ.

Второй раз я побывал на фуршете в «генеральском зале» двадцать лет спустя, уже в 1997 году, когда отмечалось 80-летие  со дня создания органов ВЧК-КГБ-ФСБ, в составе  делегации почетных гостей  из числа директоров крупных  промышленных предприятий, банкиров, работников  правительства Санкт-Петербурга. В этот раз  хозяином приема был близкий друг моей чекисткой молодости, начальник Управления  ФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области генерал-полковник Черкесов Виктор Васильевич, ныне депутат Государственной Думы.

На шестом этаже здания  Литейный 4  был организован небольшой  зал-буфет для руководящего состава с уровня начальников отделов. Эта «сегрегация» не казалась  кому-то в чем-то неправильной. И в старое, советское время, и в нынешнее, демократическое, во многих учреждениях, имеющих разветвленную структуру, принято организовывать в столовых отдельные залы для высшего руководства.

Отмечу, что во внутреннем дворе  был предусмотрен грузовой лифт для доставки на  седьмой этаж на кухню столовой продуктов питания, заводимых автотранспортом со стороны улицы Каляева через глухие металлические ворота, расположенные у третьего подъезда. 

Не стану вспоминать меню и названия блюд  «советского застойного периода». В столовой всегда было несколько видов супа: щи, рассольники, борщ, молочный и т.п. Вторые блюда имели свое разнообразие в зависимости от дня недели: котлеты, бифштексы, тефтели, шницеля, антрекоты. Стоит подчеркнуть для представителей молодого поколения, что в Управлении, как и во всей стране,  четверг (в соответствии с решением партии и правительства) в те годы был «рыбным днем». По четвергам в столовых не подавали никаких мясных блюд.  В те времена рыба была существенно дешевле мяса. Рыбный день был «придуман», чтобы как-то сократить дефицит мясных продуктов.

Нормально, «полноценно» пообедать можно было от 70 копеек до 1 рубля (первое, второе, салат и компот). Можно было еще добавить выпечку в виде булочки или пирожка. Кстати, вспомнил одну «пикантную деталь» общепита советского «периода застоя», В стране победившего атеизма и коммунистической идеологии во всех общепитовских столовых, в том числе в «Большом доме» и даже в Смольном, накануне 1 мая появлялись так называемые «кексы весенние», представлявшие собой ни что иное, как… пасхальный кулич!  И такая продукция пользовалась у нас, атеистов того времени, большим спросом.

Еще бо;льшим спросом пользовался у молодых чекистов заварной кофе, приготовлявшийся в буфете. Электрических кофеварок, столь модных сейчас для офисных работников,  в те годы практически не было в продаже. Поэтому мы так любили ближе к концу официального рабочего дня подняться в буфет, чтобы выпить чашку кофе с пирожком или булочкой, да еще и на вечер что-нибудь съестное приобрести. В эти редкие минуты отдыха от службы у нас была возможность как-то переключиться, просто поболтать друг с другом. Приглашение в столовую на вечерний черный кофе было своего рода ритуалом, возможностью зарядиться энергией на вечернюю работу.

Излишне говорить, что служебные проблемы  в столовой обсуждать было не принято. Ведь одним из принципов любой  оперативной деятельности, при всех режимах, в любом государстве была и остается конспирация. И мы зачастую только после реализации оперативных материалов узнавали, «над чем работали» наши друзья,  какие проблемы и задачи заставляли их без выходных дней часами проводить время на своей службе.

Отмечу также, что никакого алкоголя, в том числе и пива, в буфетах и столовой, работавших с 12 часов дня до 17.00 не продавалось. Оказавшись в командировке в Риге, в здании КГБ Латвийской ССР, я был поражен, обнаружив в буфете алкогольный «Рижский бальзам» и даже коньяк. Это было для меня неслыханным проявлением прибалтийской демократии!

Сейчас в столовой Управления ФСБ на Литейном, 4 все стало, в соответствии с нынешним временем, гораздо демократичнее. И  в день 20 декабря, в официальный  государственный праздник сотрудников государственной безопасности Российской Федерации, мы, ветераны, можем позволить себе  выпить рюмку-другую коньяка, вспоминая наши молодые годы, проведенные в стенах «Большого дома».

 

Книжный киоск. Красный зал. Кабинеты седьмого этажа

Для полного представления  о помещениях седьмого этажа  здания «Большого дома» нужно рассказать о кабинетах секретаря парткома, библиотеке политкабинета, «Красном зале» и книжном киоске.

Начну с последнего. Киоск по продаже книг, канцелярских изделий и газет был расположен  в световом фонаре седьмого этажа на углу Литейного проспекта и улицы Войнова. Отмечу, что точно такой же работает и сейчас на том же самом месте. Может, лишь ассортимент товаров изменился в соответствии с требованиями нашего  времени. А вот «в те годы» сотрудники УКГБ ЛО были рады возможности приобрести газеты и книги, которые были одним из видов «советского дефицита». Нынешнее поколение молодых представить себе не может, что их родители, бабушки и дедушки специально вступали во «Всесоюзное общество книголюбов», чтобы потом на периодически проводимых  в Управлении КГБ конференциях Общества, получить возможность не только повстречаться с писателями, но и приобрести новинки изданий классической и современной литературы. Тогда советских людей называли «самым читающим народом в мире». И даже при  тиражах, исчислявшихся сотнями тысяч, а порой и миллионами экземпляров, купить многие книги было очень и очень  непросто.

Книги того времени несомненно  издавались под идеологическим контролем КПСС. Но их спектр, содержание давали советским людям возможность осмыслить непреходящие человеческие ценности, формировали  преданность своей Родине, долг перед родными и близкими, любовь к ближнему,  яростное неприятие любого  насилия и навязывания чужой воли. Мы даже представить себе в те годы не могли, что наши нынешние книжные магазины будут завалены так называемым «криминальным чтивом», написанным разного рода дашковыми, устиновыми и  тому подобными «аффтарами». Сотрудники Ленинградского Управления в те  времена читали много, стремясь не пропустить новинки в так называемых «толстых» общественно-политических журналах, таких как: «Иностранная литература»,  «Новый мир»,  «Молодая гвардия», «Юность», «Нева» «Роман-газета» и многих, многих других. Обмениваться журналами и книгами для чтения  было нормой отношений того времени между людьми. И если кто-то из сотрудников оперативного или иного подразделения не мог поддержать разговор, например, о последнем романе Чингиза Айтматова «И дольше века длится день» или «Сто лет одиночества»  Габриэля Гарсиа Маркеса, то этот человек начинал чувствовать себя неловко, с ним не о чем было разговаривать. В «те годы» гораздо чаще обсуждали прочитанные книги, увиденные театральные и кинопремьеры, нежели чем во времена нынешние -  телесериалы про бандитов и проституток, про «бабло» и особняки олигархов.

Возможно, кто-то сегодня и скривится, ссылаясь на то,  что и мы, как все советские люди,  находились под гнетом «монополиста на истину» – КПСС. И в этом суждении будут и «Правда», и «Неправда». Действительно, жизнь  в те годы была весьма идеологизированной. Но наше сознание, наши поступки и образ мыслей были идейными, а не бездуховными. И критерием ценности человека, его поступков для молодых чекистов 1970-х – 1980-х годов было не зарабатывание  «бабла» и приобретение «барахла», а реальная полезность своего труда Отечеству и народу.

Конечно же, Управление КГБ не могло обойтись без «библиотеки политкабинета»,  наполненной трудами классиков марксизма-ленинизма, документами  съездов и Пленумов ЦК КПСС, политическими журналами и монографиями. Заведовала этим «хозяйством» в те годы  молодая, 19-летняя выпускница библиотечного техникума, пришедшая в Управление по распределению, Лена Матвеева, высокая, длинноногая, улыбчивая, оптимистично настроенная девушка, в скором времени ставшая одной из активнейших комсомолок нашей управленческой организации ВЛКСМ. Руководил политкабинетом умудренный, уравновешенный Александр Николаевич Морозов, который совсем не стремился изображать из себя начальника, сам  рисовал плакаты и писал при помощи плакатных перьев и туши объявления о проводимых в расположенном на седьмом этаже  напротив политкабинета малом («синем») зале заседаний мероприятиях, многие из которых были по-настоящему интересны и содержательны, хотя иногда и не обходилось без так называемой «обязаловки».  Политические журналы «Коммунист», «Новое время», «Политическое самообразование», «Молодой коммунист» должен был выписывать и читать каждый офицер-чекист, естественно, являвшийся членом КПСС. Ведь органы государственной безопасности в те годы было принято называть «вооруженным отрядом партии».

В кабинетах №735 секретаря  и заместителей секретаря партийной организации Управления КГБ работали не какие-то небожители или приглашенные из Обкома КПСС функционеры, а бывшие следователи или оперативники, только с бо;льшим стажем работы, жизненным опытом и партийным авторитетом. Лично я очень тепло вспоминаю Алексея Алексеевича Кожевникова,  Владимира Федоровича Хоменчука, Николая Васильевича Кацидыма, Александра Васильевича Попова, к которым всегда можно было зайти «без предварительного доклада», обсудить какой-нибудь важный вопрос общественной жизни Управления, которой коснусь несколько ниже. А сейчас настало время рассказать о «Красном зале» – главном актовом зале УКГБ ЛО.

В уже упоминавшейся мной книге «Памятники архитектуры Ленинграда» в статье на стр. 550-551, посвященной  «Административному зданию на Литейном проспекте,4»,  размещена фотография актового зала и помещена следующая информация:

«Наиболее интересно решен «красный» зал заседаний. Расположенный на седьмом этаже, он охватывает по высоте два этажа. Его архитектурное решение просто и торжественно: пространство прямоугольного в плане зала с балконом перекрыто ребристым железобетонным потолком. Стены облицованы искусственным мрамором розового цвета разной степени интенсивности. Ограждение балкона выполнено из серого мрамора. 

Ритм отделки зала построен на чередовании вертикальных боковых простенков с оконными проемами от пола до потолка. Этот прием подчеркивается врезанными в простенки узкими вертикальными полосками из матового стекла, за которыми скрыто освещение. Две горизонтальные полосы встроенного  освещения пересекают потолок по всей его длине. На стене, за эстрадой, находится барельефный профиль В.И. Ленина выполненный в 1932 году из белого цемента, окрашенного в желтоватый тон. Автор барельефа – скульптор Т. Кепинов».

Забавным было то обстоятельство, что автор статьи об «административном здании» на 551 странице поместил фотографию «Красного зала», сделанную от входа, располагавшегося у последних рядов. Снимок сделан так, что читателям четко предстает  расположенный за эстрадой барельеф В.И. Ленина.  Но автор совершенно не обратил во внимание, что справа и слева от бюста на тыльной стене зала дважды изображен символ органов ВЧК-КГБ-ФСБ: щит и меч, который, несомненно, выдавал принадлежность «административного здания» к известной советской спецслужбе.

«Красный зал» играл значительную роль в жизни  «Большого дома». В нем проводились серьезные оперативные совещания и отчеты  руководства Управления КГБ, в которых всегда (по традициям того времени) принимали участие либо секретари Обкома и Горкома КПСС, либо заведующие  отделами административных органов, которые курировали работу по подбору и расстановке кадров во всех правоохранительных органах. В этом зале проводились собрания партийной и комсомольской  организаций УКГБ ЛО, осуществлялись политинформации, проводились торжественные заседания, посвященные государственным праздникам.  20 декабря каждого года в очередную годовщину органов ВЧК-КГБ здесь чествовались те сотрудники Управления КГБ, которым по итогам службы вручались правительственные и ведомственные награды, из которых самым престижным, самым желанным был знак «Почетный сотрудник  органов государственной безопасности».

На том же седьмом этаже в «фонаре» на углу Литейного проспекта и улицы Каляева висел стенд с фотографиями  всех «Почетных чекистов» УКГБ ЛО.

Чаще всего оперативные сотрудники и следователи, сотрудники оперативно-технической и других служб Управления приходили в «Красный зал» в «штатской» одежде. При этом пиджак и галстук с застегнутой на  все пуговицы рубашке  были обязательными атрибутами. Однако по особо торжественным случаям все участники  оперативных совещаний и отчетов должны были являться  в военной форме. Как правило, в повседневной, хотя каждому сотруднику УКГБ ЛО полагалось также иметь комплект парадно-выходной и полевой формы с армейской портупеей. Полевая форма  была обязательной при проведении занятий по военной подготовке, при проверке мобилизационной готовности, а также  при  проведении полевых учебных стрельб и сдаче зачетов по гражданской обороне на военных полигонах.

С воинского звания «майор» офицеру полагалось менять повседневную форму на другой, более дорогой вид ткани, называвшийся, если я правильно помню, «шерстяная диагональ». Лично я все свои пятнадцать лет службы проходил в повседневной форме, «подобранной» мне   сердобольным кладовщиком склада ХОЗУ «дядей Гришей» по моей стандартной фигуре. Приходилось только перешивать погоны с получением новых воинских званий.

Как и многим моим сослуживцам, очень запомнились некоторые нестандартные мероприятия, организованные в «Красном зале» для оперативного состава и всех сотрудников по инициативе начальника Управления КГБ Носырева Д.П.  На меня очень сильное впечатление произвела презентация  книги мемуаров советского дипломата В. Владимирова «Особый район Китая»,  подготовленная к печати  его сыном, легендарным олимпийским чемпионом штангистом-тяжеловесом  Юрием Власовым. Юрий Владимирович оказался  удивительно интересной личностью, прекрасным рассказчиком, с удовольствием делившимся с нами информацией о довоенном и послевоенном Китае, зачастую носившей «закрытый» характер. Правда, уже в перестроечные годы тот же Юрий Власов, став депутатом съезда народных депутатов СССР, совершено неожиданно начнет выступать с нападками на органы КГБ, огульно обвиняя чекистов и их руководство в  не очень четко сформулированных им грехах. В этих обвинениях и нападках с плохо скрываемой очевидностью сквозила какая-то личная обида на органы, а, может, на конкретных сотрудников, которые чем-то задели, обидели сильного человека, который, как оказалось, вовсе не был лишен человеческих слабостей…

Совсем по другому остался в моей памяти  один из первых космонавтов СССР, ленинградец по рождению, Герой   Советского Союза  Георгий Михайлович Гречко. Весь «Красный зал» дружно рукоплескал его шуткам  и неподражаемому обаянию. В его поведении не было никакого желания  как-то специально понравиться  аудитории, задававшей  космонавту многочисленные вопросы и долго-долго не отпускавшей его из зала. Хотя, как принято говорить в спецслужбах,  «по имеющимся достоверным оперативным данным», советские космонавты не очень-то жаловали нашего брата за те проблемы и хлопоты, которые доставляли им, героям космоса, оперативные сотрудники-особисты, бдительно следившие, чтобы ни при каких обстоятельствах никем не была разглашена государственная тайна.

Очень необычной, яркой и нестандартной получилась  организованная  по инициативе Д.П. Носырева   1983 году встреча с актером и режиссером Роланом Быковым, который специально привез для демонстрации в нашей аудитории только что снятый кинофильм «Чучело», еще не получивший паспорта на  показ в кинотеатрах страны. Носырев Д.П.  познакомился с Р. Быковым  еще в 1968 году, когда актер играл роль непрофессионального разведчика Савушкина в  дебютном кинофильме режиссера Саввы Кулиша «Мертвый сезон». В этом фильме Р. Быков блестяще играл вместе с Донатасом Банионисом, исполнявшим роль разведчика Ладейникова. Наш начальник управления по приглашению киностудии «Ленфильм» был консультантом этой кинокартины. (Подчеркну, что именно после просмотра «Мертвого сезона» шестнадцатилетний ленинградский школьник Владимир Путин  принял решение стать разведчиком и служить в КГБ.)

Ролан Быков в своем вступительном слове перед кинофильмом исключительно искренне и эмоционально поведал сидящим в зале  о том, «какой замечательный у вас генерал, начальник Управления». Оказалось, только  личная инициатива Носырева и его обращение в Обком КПСС, членом которого он был по своей должности и партийному призванию,  помогли, чтобы ставший в последствии одним из любимейших и популярнейших советских кинофильмов о разведчиках-профессионалах «Мертвый сезон» вышел в прокат, а не был положен на полку.

И это приглашение Ролана Быкова «в гости» к ленинградским чекистам было продиктовано стремлением со стороны Носырева Д.П.  помочь творцу «пробить» киношную бюрократию, опасавшуюся  смелости и откровенности быковской кинокартины «Чучело». Даниил Павлович, обращаясь в зал и президиума, перед просмотром кино говорил:  «Правильно вам говорит Ролан: это кино про наших детей. Они не только красивыми и послушными бывают. Так что вам, товарищи, эту картину посмотреть стоит. И выводы из нее про воспитание своих детей сделать надо. А Ролана Быкова, как человека талантливого и искреннего, мы будем поддерживать. Вот так!»

Сам Ролан Антонович, которого из-за его маленького роста почти  не было видно за трибуной с микрофоном, увлеченно, «от сердца» говорил сидевшим в зале офицерам: «Поймите, дети в этом фильме – это же наши дети. Это дети с нашей улицы. Они живут рядом с нами. Такие дети есть, поверьте. Они  придуманы, но они живые. Настоящие. И нам надо что-то делать с ними, с нашей страной, чтобы они не становились такими злыми, бездуховными, не становились стаей, способной загрызть любого, кто отличается от них, кто слаб физически, но силен духовно!»

Думаю, не одному мне запомнилась  эта встреча и эта премьера. Творческий человек непростой судьбы доверил нам, чекистам, стать первыми зрителями его кинокартины, во многом переворачивавшей каноны  советского детского кино. Значит, доверял Ролан Антонович нашему начальнику Управления, верил в нас, его подчиненных, что сможем мы понять его беспокойство художника-творца за судьбы советской, российской молодежи, сможем сделать что-то реальное, нужное Отечеству,  потому что «дети, молодежь – это же вопрос государственный,  это вопрос безопасности и будущего нашей страны!»

Конечно же, далеко не все мероприятия, проводившиеся в «Красном зале», были такими  эмоциональными и яркими как те, о которых я рассказал. Что греха таить, часто и я сам, и мои коллеги в пол уха слушали какую-нибудь «арию московского гостя»  из Высшей Школы КГБ на какую-либо из затертых идеологических тем. Шуршали газетами, читаемыми тайком, занимаясь  ироническим подсчитыванием, сколько же раз лектор-теоретик упомянет слова-паразиты: «так сказать», «дескать» и «значит»…

В «Красном зале» молодые комсомольцы не только  проводили свои  общие комсомольские собрания, посвященные, например, «Ленинскому зачету» и  другим инициативам, спущенным из ЦК ВЛКСМ. Мы впервые (и это было очень нестандартно и удивительно) выходили на сцену с гитарами и пели, стоя под барельефом В.И. Ленина свои песни.  Наши  концерты, посвященные «Дню Победы», были, несомненно, идеологически выдержанны, но стихи и песни в самодеятельном исполнении  звучали первое время очень непривычно для  строго «классического» «Красного зала».

С началом объявленной в 1985 году Генеральным секретарем ЦК КПСС М.С. Горбачевым политики Перестройки и Гласности в стенах «Красного зала» на партийных собраниях и оперативных совещаниях стали звучать не всегда понятные слова о «теплом ветре перемен», о «новом историческом этапе развития советского общества», о «приоритете общечеловеческих ценностей», а также о тот, что «перестройку  надо, прежде всего, начинать с себя». «Красный зал» для нас в 1970-х – 1980-х годах был своеобразным сакральным местом, где до сотрудников доводились «задачи органов государственной безопасности по защите социалистического государства в новых политических условиях». Многие мои бывшие  коллеги до сих пор вспоминают партийное собрание 1985 года, состоявшееся вскоре после исторического посещения М.С. Горбачевым Ленинграда, во время которого Генсек  неоднократно якобы «экспромтом» общался  с «простыми людьми», большую часть из которых представляли сотрудники УКГБ, участвовавшие в обязательных  для такого рода поездок охранных мероприятиях.  Один из оперативных работников, в полном соответствии с политикой «гласности», спросил секретаря партийной организации:

- Скажите, вот Генеральный секретарь, Михаил Сергеевич, когда вышел на площадь перед Московским вокзалом, сказал простому работяге, сумевшему через наше оцепление прорваться, что цены на водку  не повысят, мол, партия будет только с вином дешевым, с «бормотухой» бороться.  А через неделю, после его возвращения в Москву, водка как раз и подорожала! Так что же, выходит, Генеральный секретарь простому советскому человеку соврал?

Секретарь парткома уже имел четкие указания из Обкома КПСС по «развитию гласности» и не стал одергивать не в меру смелого оперативника:

-  А Вы знаете, возможно, в день встречи в Ленинграде Михаил Сергеевич еще не знал  о том, какое решение примет Политбюро?

Я, кажется, слышу, как будто это было вчера, гул, пронесшийся по рядам «Красного зала». Гул недовольства и недоверия, возможно, впервые раздавшийся  в этих стенах со стороны офицеров, которые ни на минуту не сомневались в том, что они являются «вооруженным отрядом коммунистической партии». Это был гул неодобрения со стороны тех, кто с первых дней, проведенных в чекистских школах, запомнил лозунг, написанный на плацу: «Единственная привилегия чекиста – первым пойти в бой, защищая социалистическую Родину».

Не слишком часто, как правило, раз в году 20 декабря, вместе с  друзьями-ветеранами я прихожу  в «Красный зал» на Литейный, 4, чтобы вспомнить  и вновь ощутить чувство единения и гордости, которые испытывал в те далекие годы. В зале сидят одетые в очень похожую форму, молодые сотрудники нового поколения новой России, выросшие и живущие  в XXI веке. Они, также как когда-то мы,  отмечают свой профессиональный праздник,  получая в этот день награды и новые звания. Но гипсовый барельеф В.И. Ленина уже закрыт белым киноэкраном. С трибуны не звучат поздравления и здравицы «от имени Обкома КПСС». Правда, бывший губернатор Петербурга В.И. Матвиенко совсем недавно с прежним «комсомольским задором» произносила свои приветственные речи, точно так же,  как она делала это тридцать лет назад… Вместе со мной в это день в зал приходят  друзья и товарищи моей молодости:  честные, добросовестные, неподкупные профессионалы, которые, не считаясь с личным временем и здоровьем, трудились  для защиты и сохранения безопасности и независимости того государства, которое в 1991 году было предано лидерами  той самой партии, солдатами которой они были в годы своей службы. И мы вновь и вновь вспоминаем нашу работу, нашу дружбу, наши  будни и праздники, проведенные в стенах «Большого дома»…

Пятый подъезд. 

Следственный отдел и следственный изолятор

Через пятый подъезд со стороны улицы Войнова (Шпалерной) можно было войти лишь в помещение Следственного отдела, располагавшегося на втором этаже «Большого дома». В конце коридора с кабинетами следователей находился специальный переход в следственный изолятор.

Следотдел был, пожалуй, одним из самых малочисленных  подразделений УКГБ ЛО, но по своей важности -  одним из самых главных. Ведь именно через уголовные дела, через изобличение шпионов, террористов, контрабандистов, валютчиков и антисоветчиков реализовывалась работа оперативных подразделений. Любого «человека со стороны», поднимавшегося на второй этаж по ступеням от пятого подъезда, смущала металлическая сетка,  натянутая в пролете лестничной клетки, установленная для  предотвращения возможных попыток  броситься вниз с высоты лестничного марша. Такая предусмотрительность не была лишней. Ведь зачастую будущие обвиняемые, подсудимые, а  впоследствии  осужденные привозились в здание Управления КГБ прямо с обысков в их квартирах, где уже были обнаружены  и изъяты предметы  шпионской экипировки, валюта, драгоценные камни и подготовленные для переправки за рубеж тайники  с предметами контрабанды. Многие из доставлявшихся таким образом в Следственный отдел осознавали, что выйти на свободу им удастся, в лучшем случае,  через несколько лет.

Кабинеты  Следственного отдела  были такими же типовыми, как и на других этажах здания «Большого дома». Отличие было в том, что многие из них были поделены на «половинки». Естественно,  каждый следователь, имел отдельный кабинет. Над дверьми кабинетов -  плафоны ламп дневного света с надписью «не входить».  Если плафон  включен, освещая жесткую императивную надпись, это означало, что в кабинете ведется допрос свидетеля или обвиняемого по уголовному делу. И входить в этот кабинет, мешая проведению следственного действия, было нельзя.

В Следственном отделе я провел  три с небольшим года, работая вначале  в кабинете-«половинке», выходившем окном на улицу Войнова. Но в 1977 году, вернувшись из отпуска, получил новый, большой кабинет, расположенный в конце коридора с выходом окна во внутренний двор. «Улучшение» произошло за счет находившейся за временной перегородкой территории медицинской службы.

Мне с  самого начала не понравилось, что столик для допрашиваемых, вместе со стулом (которые положено было накрепко привинчивать к полу), находились возле стены, на которой были закреплены трубки для сжатого воздуха и большая трехфазная электрическая розетка. Я, конечно, не мог не возмутиться и обратился за помощью к руководству отдела: «Помогите сделать ремонт в кабинете, чтобы убрать  эти медицинские причиндалы. Ведь допрашиваемые  черт-те что могут подумать! А вдруг, по их мнению, это  средство для физического воздействия!»

 К счастью, наши руководители: начальник отдела Василий Иванович Третьяков и его заместитель Виталий Николаевич Рябчук были мудрыми людьми. Мои пожелания были удовлетворены и ремонт сделали силами  ремонтной группы Хозяйственного управления. Правда,  мои коллеги, видя мои искренние переживания, подшучивая надо мной, «успокаивали»: «Ты, Паша, не переживай. Скажи спасибо,  что к твоему возвращению из отпуска из кабинета успели гинекологическое кресло вынести!»  Эта шутка была основана на точных фактах: мне пришлось работать в кабинете, который ранее занимала… врач-гинеколог.

Все, кому приходилось работать на втором этаже в Следственном отделе, помнят, что днем возле их кабинетов пахло… щами. Поделать было ничего нельзя: в следственном изоляторе работала своя кухня, но вентиляция там была не очень качественной. Судя по запаху, еда в изоляторе была не только съедобной, но и весьма аппетитной.

Сам следственный изолятор никогда не был заполнен «под завязку», как знаменитые, всем известные, питерские «Кресты». Скорее, он  всегда был полупустым. Не буду давать подробного описания следственного изолятора, хотя бы потому, что это учреждение «режимное», а я уже более двадцати лет после увольнения из органов КГБ считаю себя обязанным хранить государственную и служебную тайну. Отмечу только, что многие подследственные выражали восхищение богатством библиотеки изолятора, в которой даже  можно было заказать и почитать изданную в начале ХХ века, знаменитую энциклопедию Альфреда Брема «Жизнь животных», на томах которой можно было увидеть знаменитые пометки «Notabene» (запомни хорошо). И сделаны эти пометки были самым знаменитым  заключенным следственного изолятора – Владимиром Ильичом Лениным. В изоляторе даже существовала мемориальная камера, в которой до суда находился подследственный Ульянов (Ленин). В нее никогда не помещали других заключенных.

В 1978 году, когда Следственной отдел вел одновременно несколько крупных дел по контрабанде художественных ценностей, в одном из больших кабинетов следственного изолятора была организована кладовая для хранения изъятых у контрабандистов художественных ценностей: картин, произведений графики, скульптуры и антиквариата.  По нашему заказу  плотники ХОЗУ изготовили специальные стеллажи, по типу тех, которые были в музейных запасниках Государственного Эрмитажа. С моей легкой руки  и языка  это помещение стало называться «Третьяковской галереей» (по фамилии начальника Следственного отдела – В.И. Третьякова).

А еще в те годы в холле Следственного отдела находилось одно малоизвестное, но от этого не менее ценное произведение искусства, автором которого был ставший впоследствии всемирно известным Михаил Шемякин, российский художник и скульптор. В это трудно поверить, но стенная газета «Юрист», выпускавшаяся   следователями в 1970-1980-е годы, размещалась на стенде, изготовленном еще  в 1970 году  (до своей эмиграции в США), собственноручно Михаилом Михайловичем. Выполнена эта работа была на абсолютно безвозмездной основе по просьбе тогда еще молодого следователя Владимира Васильевича Егерева, получившего  по линии парткома задание сделать стенд к столетию со дня рождения  вождя мирового пролетариата В.И. Ленина. Сейчас кому-то возможно трудно поверить,  что в те годы между сотрудником «страшной» спецслужбы и молодым непризнанным художником могли существовать просто хорошие человеческие отношения, в результате которых силуэт Петропавловской крепости и ростральных колонн, выполненный М. Шемякиным из листовой меди,  станет основой для стенгазеты и официальных объявлений.

Впрочем, сам мэтр Шемякин, уже признанный не только за рубежом, но и  у себя на родине в новой России, в частном порядке  при содействии того же В.В. Егерева посещал Следственный отдел уже Управления ФСБ и видел, что его «нетленка», (как любят шутить сами художники), продолжает свою службу на втором этаже «Большого дома».

 

 

Дежурная служба. 

Чекистский кабинет. Приемная УКГБ ЛО

В коридоре четвертого этажа вдоль Литейного проспекта, окнами на проспект располагались  кабинеты трех главных руководителей Управления КГБ СССР по Ленинградской области: начальника Управления генерал-полковника Носырева Даниила Павловича (каб. №413), первого заместителя начальника Управления генерал-лейтенанта Блеера Владимира Николаевича (каб. №409) и  заместителя  начальника Управления по кадрам генерал-майора Корсакова Александра Петровича (каб. № 401).

Неподалеку от них располагались еще три чрезвычайно важных  для всех, кто служил в «Большом доме», помещения: кабинет дежурного по Управлению (№ 412); кабинет № 419, который занимал «бессменный» начальник секретариата при  генерале Носыреве полковник Владимир Александрович Тулиев, в прошлом следователь-профессионал; и так называемый «Чекистский кабинет» (№ 474). В последнем, располагавшем библиотекой специальной (секретной) литературы, на протяжении целых многих лет руководил полковник в отставке Василий Степанович Денисов, казавшийся с виду добросердечным, улыбчивым старичком. На самом деле Василий Степанович обладал жестким характером, не выносил неорганизованности и разгильдяйства. Во время Великой Отечественной войны служил в военной контрразведке «Смерш». Возглавляя «Чеккабинет», (так мы его звали для краткости), он отвечал за проведение в Управлении так называемой «чекисткой учебы», проводившейся в течение двух часов еженедельно по четвергам. Велась  она в соответствии с утвержденным руководством Управления планом,   которым были предусмотрены общие лекционные занятия в «Красном зале» и семинарские занятия,  проводившиеся, как правило, по отделениям (низшее структурное оперативное подразделение). Мне, как начальнику отделения пятой службы (идеологическая контрразведка), в течение почти восьми лет с 1979 по 1987 г.г. приходилось организовывать и проводить подобного рода семинары, на которые, в соответствии  с тематикой, «записывались» сотрудники районных отделов, осуществлявших по линиям своей работы взаимодействие  с соответствующими управленческими подразделениями. Впрочем, в районных отделах проводились и свои собственные занятия по чекистской учебе.

В чекистском же кабинете было особое подразделение, называвшееся на нашем  сленге «приказная изба». В этом кабинете можно было по соответствующей заявке получить для  ознакомления и конспектирования в учтенных, зарегистрированных тетрадях секретные и совершенно секретные приказы, регламентировавшие оперативную деятельность органов государственной безопасности.

Чеккабинет давал возможность  молодым сотрудникам ознакомиться, изучить большое количество книг и научных разработок по психологии, в том числе по психологии  межличностных отношений, умению устанавливать контакты с людьми,  вести беседы и дискуссии. Современники, особенно молодые, наверняка улыбнутся, а, возможно, даже не поверят, тому факту, что в 1975 году я, будучи молодым оперработником, конспектировал книгу Дейла Карнеги «Как заводить знакомства и влиять на людей» именно в библиотеке чекистского кабинета! И книга эта,  отпечатанная на ротапринте, была переведена и подготовлена к печати издательской группой Высшей Школы КГБ СССР в количестве… 500 экземпляров! В правом верхнем углу брошюры имелась надпись: «Экз. №… Для служебного пользования». Сейчас, когда эта и другие книги Д. Карнеги стали бестселлерами не только в США, но и у нас в России, ее, многократно переизданную тысячными тиражами, могут свободно читать и российские студенты, и школьники.

Мне было очень приятно на презентации одного из выпусков сборника «Следствие продолжается»  повстречать нынешнего заведующего чекистским кабинетом и музейной экспозицией Управления ФСБ, Владимира Николаевича Груздева, моего  старого товарища по оперативной работе, который много делает доброго для разъяснения и пропаганды достижений  сотрудников «Большого дома» прошлых и нынешних лет.

Кабинет дежурного по Управлению располагался прямо  напротив входа в кабинеты начальника УКГБ ЛО. Те из нас, кто заступал  в качестве ответственного дежурного по  Управлению, были морально готовы к тому, что рано утром, придя на службу, или поздно вечером, возвращаясь домой, Даниил Павлович мог зайти  в помещение дежурной службы и поинтересоваться обстановкой. В таких случаях дежурному полагалось отдать честь,  громко  и четко представиться и сообщить, что  «за время несения дежурства происшествий не произошло». А если что-то произошло или расследовалось, сообщить начальнику Управления краткую информацию о происшествии.

Дежурство было суточным с девяти утра до девяти утра следующего дня. В качестве ответственных дежурных  назначались лишь  представители руководящего состава. Постоянные сотрудники дежурной службы  выступали в роли помощников. Третьим дежурным в обязательном порядке были или опытные оперативные работники или следователи. В период  общегосударственных праздников или таких общественно-политических мероприятий, как съезды КПСС, Олимпиада 1980 года в Москве и  др.,  осуществлялось усиленное дежурство с обязательным участием  дежурного следователя Следственного отдела УКГБ ЛО,  всегда готового к выезду  на место происшествия для проведения первичных следственных действий, а при необходимости и к возбуждению уголовного дела.

Дежурить полагалось одетыми в повседневную военную форму, с обязательным ношением табельного оружия. Такие дежурства никогда не бывали простым, рутинным делом. Приходилось все время держать себя в  готовности в любое время к каким-либо нестандартным ситуациям. Лишь поздним вечером, когда руководители Управления покидали «Большой дом», можно было позволить себе поработать с документами. За таким занятием и сфотографировал меня в одно из дежурств сотрудник дежурной службы Валерий Котов, высокий, атлетически сложенный мужчина, обладавший  красивой внешностью и сильным, хорошо поставленным голосом.

Утром ответственному дежурному приходилось докладывать подготовленный по результатам прошедшего дня  рапорт. Лично мне пришлось за свои многочисленные дежурства докладывать о выездах   на ночные пожары, случавшиеся на особо режимных, оборонных объектах; об участии в задержании уже тогда появившихся «телефонных хулиганов», грозивших заминированием крупного завода; о трагической смерти сотрудника УКГБ, происшедшего во время отпуска в Грузии…

Приемная Управления КГБ, как это не покажется кому-то странным, была расположена  не в здании на Литейном,  а по-соседству – в здании на Литейном, 6, где  в годы моей службы располагалось Центральное Адресное Бюро (ЦАБ). Это здание, в общем-то весьма сомнительной архитектурной ценности (архитектор А.Ф. Беспалов) было построено на месте  взорванной в начале 1930-х годов Сергиевской Всей Артиллерии Церкви (XVIII век),  посвященной святому Сергию Радонежскому. Вход в приемную Управления КГБ  располагался со стороны улицы Чайковского. 

В одном помещении с приемной Управления КГБ также находилась  приемная Главного Управления Внутренних Дел Леноблгорисполкомов, в связи с чем дежурным по объединенным приемным был милицейский старшина, сидевший в большом, просторном холле. Именно он  по команде из дежурной службы УКГБ ЛО открывал дверь приемной, куда посетитель мог войти только в сопровождении сотрудника УКГБ. В те годы в помещении приемной  стоял массивный «наркомовский» дубовый стол с двумя тумбами, покрытый качественным зеленым сукном. Кожаные кресла и обитые такой же коричневой кожей стулья служили с 1932 года, со дня постройки «Большого дома».

Думаю, не только у меня, но и у многих моих коллег нашлись бы интересные истории, связные с приходом в приемную УКГБ  разного рода посетителей. Здесь были  молодые люди, желавшие связать свою жизнь со службой в органах государственной безопасности, были (и нередко) психически больные граждане, желавшие «сделать важное заявление о подрыве безопасности государства». Иногда это были ленинградцы, настойчиво и смело желавшие узнать, «что против них имеют органы КГБ».

Именно в приемной Управления я познакомился  с ныне покойным питерским драматургом Генрихом Семеновичем Рябкиным, желавшим повстречаться с руководством Управления, чтобы узнать, почему ему отказали в выезде за границу в капиталистическую страну  по туристической путевке.  Я выполнял поручение В.Н. Блеера, встречаясь с очень эмоциональным, независимым человеком, которого следовало успокоить и заверить, что у органов госбезопасности нет к драматургу Рябкину претензий. Хотя сказать правду, о том, как дефицитную по тем временам  путевку поделили его же собратья-писатели, я не имел права. Интересно, но эта давняя встреча  через  много лет станет основанием для установления между нами хороших дружеских отношений, когда Генрих Семенович откроет  на Большом проспекте Петроградской стороны одно из первых кооперативных кафе «Тет-а-тет». И мы не раз будем за чашкой крепкого кофе вспоминать обстоятельства нашего знакомства в «казенном доме».

 

Спортивная жизнь «Большого дома»

Мы хотим всем рекордам

Наши звонкие дать имена!

Николай Добронравов

Приходившие на службу молодые сотрудники были в обязательном порядке физически здоровыми и спортивными. Многие из нас, молодых, сильных, в школьные и студенческие годы серьезно занимались спортом, имели спортивные разряды. Были в «Большом доме» кандидаты и мастера спорта. Не могу забыть, как легко, играючи подтягивался на турнике мастер спорта по гимнастике, мой однофамилец Игорь Кошелев, трагически погибший в 1976 году во время осенней рыбалки в Финском заливе.

Следователь Евгений Доля, уроженец черноморской Керчи, в бассейне «Динамо» всегда «вытягивал» нашу эстафету, демонстрируя прекрасный кроль. Но даже он, наша «следственная торпеда»,  уступал на дистанции служившему в те годы в оперативно-технической службе пловцу-динамовцу, мастеру спорта международного класса Евгению Спиридонову, входившему в состав сборной Советского Союза на Олимпиаде 1968 года в Мехико. А какую блестящую технику и выносливость демонстрировали бегуны на средние и длинные дистанции Юрий Николаев и Геннадий Силинский!

Физической подготовке сотрудников Управления  уделялось очень большое внимание. Каждая службы имела свой закрепленныйза ней день недели, когда два часа рабочего времени (чаще всего с утра) офицеры должны были заниматься спортом. Эти занятия проходили либо на стадионе «Динамо» (бассейн, стрелковый тир, гимнастика, легкая атлетика, футбол), либо на лыжной базе спортивного общества «Динамо» в Кавголово, либо в спортивном борцовском зале  «Юный богатырь» на Большой Пороховской улице. На той же улице  мы иногда посещали  открытый бассейн «Динамо» и сдавали нормативы по плаванию.

Занятия спортом проводились не для удовольствия, и для общего развития, а для сдачи всеми офицерами (в зависимости от возрастных категорий) спортивных нормативов. Нужно было не просто пробежать 10 километров на лыжах, проплыть 100 метров в бассейне «вольным стилем», пробежать кросс 3000 или 1000 метров, но, главное, уложиться в утвержденные нормативы. А это было не всегда легко!

Самым нелюбимым и трудным для сдачи нормативом  был легкоатлетический кросс на 3000 метров.  В 1975 году как-то случилось следующее. Забег проводился на стадионе «Динамо», трасса  была размечена таким образом, что выбежав из ворот главного входа стадиона далее нужно было  двигаться вдоль решетки  стадиона вне его, а потом вновь вбегать на спортивную дорожку в зону финиша  через небольшую калитку в решетке.

Два моих коллеги, два близких друга  – Петров Владимир  и Владимир Нечаев (ныне – увы – покойные) всерьез опасались, что не смогут уложиться в норматив. Оба уже  набрали много лишнего веса, но еще не вышли из возраста, до которого было положено бегать 3000 метров (кажется, до 35 лет).

В работе обоих Владимиров всегда отличала оперативная смекалка и творчество. Вот и в этот раз они решили во время кросса облегчить себе задачу: В. Нечаев, имевший к тому времени в собственности автомобиль «Жигули» («копейку»), заранее  поставил свою машину на проезжей части Константиновского проспекта в зоне, не просматривавшейся от главного входа.  Друзья, кажется, все рассчитали верно: пробежав первую часть дистанции, завернув за угол ограды, они сели в автомобиль, включили мотор и  с ветерком проехали до заветной калитки!

Вот только у калитки  произошло  непредвиденное: возле заветного прохода стоял, одетый в генеральскую форму… начальник  Управления КГБ  генерал-полковник Носырев! И здесь седовласый генерал, бывший контрразведчик «смершевец», полностью перекрывший узкое дефиле ведущей на стадион калитки,  взял друзей-спортсменов, как говорится, тепленькими! Какие слова  услышали наши хитрецы от старого ветерана-особиста, сейчас уже не рискну передать.

После этого случая на одном из партийных собраний в «Красном зале» Даниил Павлович уделил в своем выступлении произошедшему на стадионе «Динамо» инциденту, достаточно много времени! Провинившиеся, кажется, были готовы сгореть от стыда, сидя в зале на своих местах. Ведь генерал, умевший выступать публично,  сравнил поступок двух офицеров чуть ли не с предательством на поле боя…

А трехкилометровые кроссы после этого происшествия мы стали бегать по беговой дорожке вокруг футбольного поля, что  по факту было гораздо труднее. И возможности у бегунов сократить или «срезать» дистанцию не было уже никакой. 

Хотя, что греха таить, при сдаче норматива десятикилометровой лыжной гонки  отдельные коллеги «выкладывались» лишь на первом и последнем километре. Контролеров, фиксировавших прохождение лыжниками всей дистанции, не было. Поэтому некоторые товарищи, преодолев тягун затяжного подъема от старта  лыжной базы «Динамо», сразу же резко уходили влево, где на протяжении получаса… катались с горки. И только увидев первых  бегущих к финишу дистанции, хитрецы начинали «подстраиваться» между бежавшими «по-честному», финишируя и изображая положенную  после десятикилометровой гонки усталость. Правда, и  здесь не обходилось без курьезов. Вспоминаю, как наш физкультурник Николай Корчемкин пытался записать на соревнования одного из таких «махинаторов»: «Нет, Вы точно должны поехать на зональные соревнования.  Смотрите: к финишу пришли пятым, а почти не вспотели. Да и техника бега у Вас, я  на старте видел, хорошая!» Не помню уже, как сумел  уклониться от соревнований этот горе-лыжник.

Вспомню еще одно примечательное обстоятельство, связанное со сдачей нормативов по лыжам. Так случилась, что сама сдача  норматива иногда приходилась на конец марта и даже начало апреля. Ведь Управление  арендовало лыжную базу, располагавшую лыжным инвентарем наравне с другими  коллективными членами общества.  А погода, зачастую, была совсем-совсем весенней, снег таял  под ярким солнцем прямо на глазах! Кто-то из острословов, сидя в автобусе ПАЗике, на котором от «Большого дома» мы добирались до Кавголово, предложил: - «Николай, давай сегодняшнюю гонку назовем «лыжным троеборьем». Ведь  треть дистанции побежим на лыжах по снегу, другую треть на лыжах по воде, а последнюю на лыжах по земле!» 

Еще одним обязательным видом спортивных занятий для офицеров-чекистов была борьба, точнее, «рукопашный бой», включавший в себя  элементы самбо, дзю-до и каратэ. Последний вид восточных единоборств вошел в жизнь нашей страны именно в середине 1970-х годов, а впервые слово  «каратэ» (в переводе – «пустая рука») можно было услышать в японском кинофильме «Гений дзю-до», вышедшем на советские экраны в 1964 году. Герой фильма, дзюдоист Сансиро, силой своего духа и мастерства побеждает не только  представителей прославленной школы джиу-джитсу, но и мастера таинственного, совершено непонятного нам каратэ, заниматься которым в СССР долгие годы будут фактически подпольно.

Именно поэтому японские кинофильмы «Адское каратэ» и «Леди-каратэ» были показаны в 1975 году нам, офицерам-чекистам. в «Красном зале»  в качестве «учебных фильмов».  Хорошо помню, как, приехавший из Москвы инструктор по восточным единоборствам долго и терпеливо отвечал  на вопросы из зала, убеждая, что, увиденное на экране, не «киношные трюки», а результат многолетних изнурительных тренировок. Мне на долгие годы запомнились слова  этого инструктора, невысокого сухопарого человека с пронзительным взглядом и молниеносной реакцией: «… Вы видели сцену,  в которой герой фильма, боец-каратист в одиночку сражается против двадцати человек.  Это не «киношная постановка». Обратите внимание, что  боец постоянно движется, стараясь всегда нанести удар по ближнему к нему сопернику. Главное в схватке – не пугаться количества противников и их вооружения. Вы же видели, герой так построил схватку,  что противник, бежавший к нему с металлическим ломом, сам упал, споткнувшись о своего товарища, которого герой кинул ему под ноги; а человек с мечом, вынужденный менять направление  своей атаки, запутался в рыболовных сетях. В борьбе, как и в жизни, нужно уметь видеть все опасности, но правильно оценивать их угрозы и решать проблемы не одновременно, а поэтапно».

Конечно, после такого кинопоказа в секции рукопашного боя (восточных единоборств) записались  десятки  молодых сотрудников. Самого известного из тех, кто занимался этим видом спорта и до службы в Управлении, и во время нее – Владимира Владимирович Путина, знает вся страна. Многие  другие оставались менее известными, и только через десятилетия мы, служившие вместе, узнавали, как им пришлось применять навыки, полученные в спортзале Управления и клубе «Юный богатырь». Так, только в 2010 году, прочитав книгу воспоминаний «Чекисты Ленинграда в Афганистане». 1979-1989.» (Санкт-Петербург, 2009 год), я узнал, что мой коллега из соседнего подразделения  Виталий Щиголев, крепкий спортивный парень, надежный товарищ, в 1979 году в составе группы спецназа «Зенит» принимал участие в штурме дворца президента Афганистана Амина.

В годы нашей службы мы были очень признательны нашим инструкторам рукопашного боя: Юрию Дмитриеву, Тимуру Фирсову, Михаилу Павлову, терпеливо передававшим своим товарищам навыки защиты от ударов и самообороны,  технику бросков и проведения задержания преступников. Некоторым из моих коллег эти уроки очень даже пригодятся в жизни. Так, в 80-е годы сотрудник «водного» отдела Управления Василий Логинов, совсем не богатырь по комплекции, задержит  вооруженного ножом рецидивиста, о чем будет скромно молчать. И только после представления его к награде по линии МВД, мы узнаем на одном из собраний в «Красном зале», что «среди нас живут скромные герои» (слова  начальника Управления Д.П. Носырева), а также поймем, что уроки рукопашного боя могут быть очень полезны.

Точно также пригодились многим моим товарищам и навыки, полученные в тире стадиона «Динамо», где мы традиционно тренировались в стрельбе из табельного оружия, которым были наши личные ПМ, «пистолеты Макарова». Между многими подразделениями велись своеобразные соревнования. Считалось очень престижным и почетным, если твое подразделение выступит в тире лучше всех. Стрельбы из АКМ (автомата Калашникова) организовывались  на военных полигонах, чаще всего в Сертолово.

Тем сотрудникам, которым придется пройти через командировки в Афганистан, а затем в Чечню, эти уроки  окажутся в прямом смысле слова жизненно необходимыми. Думаю эти наши товарищи, да и не только они, не раз вспоминали добрым словом наших «физкультурных организаторов»: Виктора Константиновича Женихова и Александра Николаевича Кузнецова, проявлявших чудеса терпения и настойчивости в деле спортивной и военной подготовки сотрудников «Большого дома».

Был еще один вид спорта, входивший в моду в начале 1980-х годов, который включили в обязательную военную подготовку чекистов. Это спортивное ориентирование. Затрудняюсь подсчитать, сколько десятков раз в летний и осенний периоды сотрудники  пятой службы, где мне в то время посчастливилось служить, выезжали на стареньких автобусах ПАЗ в районы Кавголово и Токсово. Здесь мы брали старт, чтобы пройти (точнее – пробежать) порядка 8-10 контрольных точек (а это от пяти до восьми километров!), на которых на обороте карты нужно было поставить знак привязанным на пункте карандашом или  же сделать  прокол специальным компостером. И горе было тому, кто пропустил хотя бы один контрольный пункт! Значит, зачет надо было сдавать заново. Хорошо, если можно было объединиться в группу, в которой был человек, хорошо умевший читать карту! Хотя и выпускали нас на соревнования то ли с 30-секундным, то ли с минутным интервалом. А ведь был случай, когда группа примерно в двадцать человек, собравшись вместе, ухитрилась выйти  за пределы карты! Целых полтора часа плутали  по Токсовским болотам и пригоркам мои коллеги. Пришлось даже ракеты в воздух пускать, чтобы собрать всех, кто «неправильно сориентировался». Мобильных телефонов  тогда еще не было.

Не обошлась история занятий  спортивным ориентированием  и без трагического инцидента. Во время соревнований седьмой службы (наружное наблюдение)  во время внезапно грянувшей грозы от удара молнии в лесу погибли два молодых сотрудника.

Личное мне спортивное ориентирование запомнилось случаем, когда, благодаря удачному стечению обстоятельств, мне повезло стать чемпионом своей службы по этому виду спорта. Произошло это в 1984 году, когда проводились крупные управленческие соревнования, в которых каждое подразделение  выставляло определенное количество участников.  Была определена квота и для нашего отделения, которым  я в то время руководил. Повезло, что старт моего спортивного номера был сразу же  после коллеги из седьмой службы, оказавшегося по совместительству мастером спорта  по ориентированию.  Парень «заковырялся» с поиском первого КП, где я его и догнал. Остальное было делом техники. Мой невольный напарник отлично  читал карту и бежал к очередному контрольному пункту самым коротким путем.  Мне оставалось только не отставать от человека, который, сам того не желая, выводил соседа в лидеры соревнований.

В результате я, кажется, вошел в первую пятерку лучших участников соревнований, показав абсолютно лучший результат в своей службе. Это обстоятельство было отмечено начальником пятой службы полковников Виталием Ивановичем Полозюком,  из рук  которого на собрании службы  я получил почетную грамоту спортобщества «Динамо».  А  от дотошных инструкторов физкультуры, пытавшихся включить меня в состав команды Управления на всесоюзные соревнования, пришлось потом долго отбиваться.

А вот от соревнований по футболу уж не отказался бы ни за что, даже если бы предложили  роль запасного игрока. Ведь футбол был любимой игрой почти у всех сотрудников «Большого дома», хотя по этому игровому виду спорта официальных соревнований и не проводилось. Но прекрасные футболисты  были практически в каждой из управленческих служб, как  и в большинстве  районных отделов. Игры, в основном,  проходили на стадионе «Динамо», на знаменитом гаревом поле. На поле с травяным покрытием нам доверяли выходить  крайне редко, что нас нисколько не смущало. Хорошо помню, как трудно было сдерживать, играя в защите, взрывного дриблера Сергея Хабарова, умевшего просто-таки протаранить чужую оборону. На пару со своим футбольным партнером и коллегой по подразделению высоким, атлетичным Геннадием Моховым, эти нападающие  прорывали защитные линии, забивая множество голов, многим из которых могли бы позавидовать сегодняшние форварды сборной России!

В пятой службе, где я проработал значительно дольше, были свои мастера  и азартные поклонники футбола. Мы были молоды, физически сильны, энергичны, увлечены своей службой.  Жили полной жизнью, ничего не оставляя «про запас». Поэтому,  успев «по-скорому» сдать зачеты  по метанию гранаты,  бегу на 100 метров, прыжкам в длину, подтягиванию, спешили взять  видавший виды мяч и удалиться на футбольное поле, где, разбившись на команды, играли в свое удовольствие. Мы могли играть и поперек поля «пять на пять», но, конечно же, нам больше всего нравилось играть по всей длине поля, имея по одиннадцать человек в каждой команде. Хотя припоминаю случаи, когда на поле выходили и по тринадцать человек с каждой стороны!

Футбол был своеобразной проверкой на коллективизм, на способность играть и работать в команде. Не случайно по службе ходила родившаяся на стадионе «Динамо» присказка: «Кто как играет в футбол,  тот так и ведет себя в коллективе». Действительно, наши отделения, начальные оперативные подразделения, как правило, состояли из  11-14 человек. Нам нравилось составлять сборные отделов, выясняя, какой из них более сильный в футболе. Играли отчаянно, падая в подкатах на жесткой и острой гари, оставляя царапины и черные следы под кожей на коленях и лодыжках. 

В те годы просто по определению не было никаких кроссовок, а футбольные бутсы были большим дефицитом и признаком почти профессиональной принадлежности к футбольному миру. Поэтому подавляющее большинство сотрудников играли в красных «литых» кедах по цене 4 рубля 50 копеек, изготовленных на знаменитой фабрике резиновых изделий «Красный треугольник».

Вспоминаю наших ярких и своеобычных вратарей: Сергея Сергеева (ушедшего из жизни в 33 года от сердечного приступа), высокого, крупного, казалось бы, занимавшего своим телом всю рамку ворот; Юрия Тощева, невысокого, сухопарого удивительно подвижного, двигающегося и  прыгающего за мячом так, как будто в его кедах были скрыты пружинки. Возможно, лучший диспетчер наших игр, Вячеслав Лунёв, грамотно, спокойно, без суеты распасовывал мяч, умело прикрывая его корпусом. Невысокий, но крепко сбитый Александр Бубнов, всегда технично и предельно корректно обыгрывал защитников, никогда не позволяя себе сыграть «в кость». По краю мог прекрасно протащить мяч и сделать прострел в штрафную площадь или нанести сильный удар по воротам Виктор Давыдов. На левом краю обороны всегда надежно, «на уровне» играл Анатолий Кириллов, который в 1996 году трагически погибнет в Чечне, прикрывая огнем из автомата отход товарищей.

На футбольном поле не было ни начальников, ни подчиненных. Все были  равны друг перед другом и не делали реверансов перед руководителями и старшими по званию. Его Величество Футбол торжествовал на стадионе «Динамо», и мы все, от младшего оперуполномоченного лейтенанта до начальников отделов в звании подполковников, были подданными Его Величества.

Ну, а какое особое удовольствие после проведенного матча  уже в душевой, а затем в автобусе было обсуждать перипетии только что закончившейся игры! Честное слово, некоторые  острые моменты  и голы, влетевшие в сетку ворот на гаревом поле стадиона «Динамо», я помню лучше, чем  забитые сборными СССР и России на чемпионатах мира и Европы!!!

После футбола, как и после лыжных гонок и соревнований по спортивному ориентированию, мы возвращались к своей ежедневной оперативной работе. Разница была лишь в том, что после лыжной гонки или соревнований  по ориентированию у нас не было возможности принять душ.   В лучшем случае в летний период можно было смыть с себя пот, искупавшись в Кавголовском озере.

Рассказ о спортивном зале в самом здании Управления КГБ я оставил, как говорится, «на закуску». Этот  зал имел высоту двух этажей  и был расположен в «башне»  седьмого этажа неподалеку от входа в «Красный зал» на углу улицы Каляева и внутреннего двора. Спортивный зал был таким  маленьким, что в нем практически можно было заниматься лишь тренировками рукопашного боя, да еще играть в волейбол. Штанги для натягивания волейбольной сетки стояли в спортзале, похоже, со времен постройки «Большого дома». Подачу приходилось выполнять почти что «от стены», да и мяч очень часто в потолок попадал: низковат был потолок для настоящего волейбола. Небольшие раздевалки и душевые  дополняли картину этого скромного «спортивного ядра», в котором мест для зрителей  было не предусмотрено.

Но временами жизнь в спортивном зале просто кипела. В 1970-е годы именно в этом спортзале  проводилось командное первенство Управления по волейболу, считавшемуся «типично динамовской» игрой. Одной из сильнейших команд  того времени была сборная Следственного отдела, за которую привлекли играть и меня, имевшего весьма скромные способности в этом игровом виде спорта. Капитаном команды, ее душой и лучшим распасовщиком был  Владимир Васильевич Егерев, в то время секретарь  партийной организации отдела. На блоке великолепно действовал тогда еще  очень молодой, не такой солидный, как сейчас, Виктор Васильевич Черкесов. Всегда стабильно принимал мяч и давал его в доигровку старший следователь по особо важным делам Анатолий Иванович Волошенюк. Главный «забойщик»  -  высокий, поджарый, рыжеволосый Александр Степанович Лепетунов. В обычной жизни флегматичный, неторопливый, он просто взрывался, взлетая над сеткой и вколачивая  мячи в пол своей «убойной» правой рукой. Несколько лет назад Александр Степанович ушел из жизни после тяжелой болезни, полученной во время  командировки в Афганистан…

В Следственном отделе  в 1970-е годы шла своеобразная смена поколений,  на смену «зубрам» следственной работы, таким как Андрей Петрович Кондратьев,  Семен Александрович Глушков, приходили  молодые выпускники следственного факультета Высшей Школы КГБ и юридического факультета  ленинградского университета. Следственная работа, в отличие от оперативной, в течение многих часов  без перерывов проходила в кабинетах. Поэтому молодые следователи были искренне рады, когда в одном из свободных кабинетов, расположенном в следственном изоляторе, был установлен стол для игры в пинг-понг. И хотя времени для настольного тенниса  было чрезвычайно мало, максимум 20-30 минут, сэкономленных за счет обеда, мы проводили замечательные турниры на выбывание, зачастую получая удовольствии не только от самой игры,  физической разминки, но и от «боления» за своих товарищей. Вспоминаю, как рисковал отчаянно «резать»  по шарику Александр Павлович Цветков (ныне уже покойный) приговаривая любимую фразу: «Кто не рискует, тот не пьет шампанское»!

Безусловно, спортивная жизнь «Большого дома» носила локальный характер. Но,  все-таки подчеркну, что наши ленинградские чекисты внесли и продолжают вносить  свой весомый вклад  в развитие российского спорта. Председатель федерации волейбола России Николай Платонович Патрушев, сам в прошлом блестящий волейболист, многое сделал не только для московского «Динамо», но   для победы россиян на Олимпиаде в Лондоне. Сергей Борисович Иванов, выходец из «Большого дома», в прошлом министр  обороны, а ныне глава президентской администрации, много сил отдал баскетбольному клубу ЦСКА и сборной России. Ну,  а вклад Владимира Владимировича Путина в торжество  российской школы дзю-до на последней Олимпиаде в Лондоне,  является неоспоримым фактом. Так что некоторые наши олимпийцы должны понимать, что основы их будущего успеха закладывались в нашем питерском «Большом доме».

 

Общественная жизнь «Большого дома»

Тему общественной жизни в те далекие годы обойти невозможно. Хотя бы потому, что, в отличие от нынешних времен, общественная жизнь существовала во  всех советских организациях и учреждениях той эпохи.

Не очень, почему-то вспоминаются  сейчас наши заседания партийных групп и партсобрания. Может, потому, что на них, в основном обсуждались те же служебные проблемы, что и на оперативных совещаниях.  Только принято было, как тогда говорили, выступать и давать оценку «с партийных позиций». Я плохо понимал тогда, не понимаю и сейчас  -  как это профессиональные позиции могли отличаться от партийных? Тем более, в ситуации, когда декларировалось, что органы государственной безопасности являются «вооруженным отрядом коммунистической партии!» 

Кроме партийных собраний для нас еще  были обязательными так называемые  политические информации (политинформации). Впрочем, в  советские годы  КПСС  через соответствующие отделы агитации и пропаганды «на местах» сделала систему  политинформаций всеобщей, охватывающей  все государственные учреждения, фабрики, заводы ВУЗы и… даже школы. Была даже такая общественная нагрузка: политинформатор. Этим человеком мог быть мужчина или женщина (учреждение, завод), юноша или девушка (ВУЗ), мальчик или девочка (школа), которые были неплохо начитаны и «разбирались в политике» на уровне регулярного чтения газет и анализа просмотренных телепередач. Конечно же, в районных комитетах КПСС и ВЛКСМ  трудились профессионалы-политинформаторы, но партия делала упор  на «развитие инициативы масс», в результате чего ситуация  порой доходила до абсурда. Начиная с пятого класса  в средних школах мальчики и девочки делали газетные вырезки, зачитывая  своим одноклассникам сбивчивыми голосами информацию «о положении в Камбодже» и «агрессивных действиях американской военщины в Гренаде». Не случайно с легкой руки  следователя Валерия Гордеева, остроумного человека, подобного рода политинформации  в «Большом доме» за глаза назывались «бормотуха».

Высоко ценились те политинформаторы-общественники, которые могли пересказывать события своими словами (не по бумажке), да еще делать  какие-то самостоятельные  сопоставления и выводы. Таких поощряли. Где-то в 1987 году мой тринадцатилетний сын Максим даже удостоился звания «Лучший политинформатор 203-й средней школы».

У нас в «Большом доме»  в какой-то период времени  по инициативе одного из партийных секретарей были введены «политинформации по вопросам культуры» и в  нашей службе эту общественную нагрузку поручили мне. Подготовиться и рассказать своим товарищам о последних театральных премьерах, новинках советского и зарубежного кинематографа, выходивших на экраны кинотеатров, было не в тягость.  Зачастую удавалось донести до коллег свое собственное понимание режиссерских замыслов, тех или иных нестандартных художественных решений. И когда сегодня, во время регулярных встреч в клубе ветеранов контрразведки «Дом-4», кто-либо  из моих товарищей вспоминает добрым словом эти мои  «просветительские политинформации», становится особенно приятно.

Самыми яркими воспоминаниями не только для меня, но и для многих моих сверстников,  является жизнь комсомольской организации Управления КГБ. Нам запомнились, запали в душу не торжественные собрания с традиционным выносом знамени комсомольской организации, не так называемые «Ленинские зачеты» и «Вахты памяти», а веселые, подчас весьма озорные  туристские слеты. В период  секретарства моего друга Александра (теперь Александра Викторовича) Лисовского эти мероприятия были регулярными и проводились  летом и зимой.  Подобные слеты были не просто «развлекаловкой».  Их проведению предшествовала большая подготовительная работа. Надо было организовать не одну сотню молодых людей из всех, в том числе неоперативных, подразделений, придумать интересный сценарий, вдохновить ребят на самодеятельное творчество, в котором были элементы КВНа и конкурса песен. К тому же, нужно было  не допустить утечки информации о том, какую работу, какое подразделение выполняет! Это было непременное условие, поставленное самим А.П. Корсаковым перед комсомольским триумвиратом - А. Лисовский, В. Гусев, П. Кошелев,

Сейчас, когда самым  молодым участникам этих турслетов уже под шестьдесят лет, на наших регулярных встречах «уже старых комсомольцев», мы вспоминаем эстафеты на полосе препятствий, футбольные баталии на берегу озера «Зеркальное», конкурсы художественной самодеятельности и ночное пение у костра под гитару, как самые лучшие мгновения  нашей жизни и службы в «Большом доме». Эти мероприятия,  на которых команды «выкладывались» на спортивных соревнованиях, старались придумать и сыграть лучше других юмористические сценки - исключительно способствовали сплочению коллектива, выявлению неформальных лидеров, расцвечивали новыми яркими красками строго регламентированную  офицерскую жизнь «Большого дома». Не случайно именно на таких  слетах,  где был минимальным контроль руководства и зажатость от  регламента и дисциплины повседневной жизни, сделали первые шаги навстречу друг другу  будущие семейные пары: Константин Матвеев и Ирина Оленина; Татьяна Белова и Петр Третьяков; Александр Смирнов и Татьяна Сметанина; Елена и Владимир Чибиревы.

Незабываемыми остаются в памяти наши поездки в Ригу для встречи с комсомольцами КГБ Латвии, а также общение с молодыми коллегами из FDJ во время организованного в 1979 году специального тура для  комсомольцев «Большого дома»  в ГДР. Для многих  членов нашей делегации это  были первые неизгладимые впечатления от посещения зарубежной страны. Но важнее и дороже этого были встречи с «братьями по оружию», молодыми немецкими чекистами, принимавшими нас, как особо почетных, дорогих гостей. Чего стоит лишь прием, организованный в Дрездене на территории Управления MFS генералом Маркертом! Разве может забыть наша всеобщая любимица, обаятельная и всегда веселая Надя Барсиева (Надюша-Барсюша),  как немецкий генерал дал приказ срезать цветы с парадной клумбы, узнав, что у нее день рождения. А потом лично поздравил именинницу, вручив букет и расцеловав!

Продолжая вспоминать общественную жизнь «Большого дома», хочу упомянуть о том,  как были популярны среди сотрудников Управления КГБ проводившиеся в «Красном зале» конференции «Всесоюзного общества книголюбов». На этих конференциях к нам приходили  ленинградские писатели, а в фойе перед залом  организовывалась продажа  художественной литературы, которую в те годы было весьма трудно достать. В те годы во многих подразделениях  существовала традиция  обмена между сотрудниками так называемыми общественно-политическими журналами, выписывавшимися через всесоюзное агентство «Союзпечать» по подписке. Например, сотрудник, выписывавший журнал «Иностранная литература», мог передать номер с романом Макса Фриша «Назову себя Гаттенбайн» своему коллеге, который взамен мог дать  журнал «Наш современник» с романом Василия Шукшина о Степане Разине «Я пришел дать вам волю…». В   память  о подобных конференциях  многие мои коллеги  хранят книги с дарственными надписями  литературного кумира детективного жанра  тех лет – Юлиана Семенова, автора знаменитой книги «Семнадцать мгновений весны» о легендарном разведчике Штирлице-Исаеве.

Особо хочется рассказать о работе,  в те годы  созданной в УКГБ ЛО «Культкомиссии», призванной решать задачи «удовлетворения культурных потребностей сотрудников в целях повышения эрудиции и общего уровня культуры».  Председателем «Культкомиссии», состав которой утвердил партком Управления, был  очень уважаемый, зрелый сотрудник первой службы (разведка) Петр Алексеевич Гнесь, несколько лет назад ушедший из жизни. Его энергии, умению организовать людей и провести конкретные мероприятия, «направленные на положительный результат», можно было только позавидовать. Мне повезло работать с Петром Алексеевичем в качестве его заместителя в «Кулькомиссии», вот почему я запомнил  практически все самые яркие мероприятия, проводившиеся в те годы ее членами для сотрудников «Большого дома».

Первым мероприятием, с которого стартовала работа нового общественного органа, стала организация посещения сотрудниками «Большого дома»  премьеры  кинофильмов московского режиссера Игоря Гостева «Фронт без флангов» и «Фронт за линией фронта». Кинопремьера прошла в ленинградском «Доме кино», как говорится «на ура!». Вскоре состоялась театральная премьера одного из спектаклей в театре имени В.Ф. Комиссаржевской «для сотрудников Управления КГБ СССР по Ленинградской области» (так было написано на афишах, изготовленных к спектаклю строго в количестве 20 экземпляров!).

Сотрудники оперативных, технических и вспомогательных подразделений, относившихся к гласному штату, вместе с  членами своих семей за годы работы «Культкомиссии» побывали на спектаклях «Царь Федор Иоаннович» (театр им. В.Ф. Комиссаржеской), «Интервью в Буэнос-Айресе» (театр им. Ленсовета), «Пиквикский клуб» (АБДТ им. Горького), балет «Золушка» (Мариинский театр) и  многих других. Эти «культпоходы», как было принято говорить в те годы,  помогали укрепить  психологическую атмосферу в коллективах, способствовали улучшению взаимоотношений с членами семей.

Ну,  а чтобы наши жены и наши дети («чекистята», как иногда мы их ласково называли), не чувствовали себя обделенными вниманием, «Культкомиссия» в обязательном порядке обеспечивала все  без исключения подразделения Управления (особенно негласного штата), билетами на новогодние представления в «Цирк на Фонтанке», «Театр Юного Зрителя», на спектакли  «Театра кукол-марионеток» и «Кукольного театра сказки». Кроме этого удавалось доставать также билеты на самую престижную в те годы «Новогоднюю елку»  во Дворце пионеров. Конечно же, билеты могли получить не все сто процентов желающих попасть  в эти учреждения культуры в дни школьных новогодних каникул. Но количество распространяемых в этот период билетов, исчислялось сотнями! К тому же стоить напомнить, что  билеты в театры и цирк стоили в то время очень дешево, а вот «достать» билеты в лучшие театры города  было по-настоящему трудно.

Когда в Государственном Эрмитаже экспонировалась уникальная выставка «Сокровища гробницы Тутанхомона» из Египта,  сотрудникам Управления   была предоставлена возможность быть в числе ее первых посетителей. Отмечу, что получая «под отчет» билеты для сотрудников «Большого дома» в Цирке, ТЮЗе и других  учреждениях культуры,  я  часто встречался в  кассах с такими же, как я, «культоргами» из ленинградского Университета, Кировского завода, других  предприятий и учреждений Ленинграда. В те годы действовала стройная система общественных распространителей билетов, дававшая людям реальные возможности  посещать  лучшие театральные постановки.

Вот в чем, пожалуй, Управление КГБ имело преимущество перед  другими трудовыми коллективами Ленинграда, так это в обеспечении комплектами костюмов Дедов Морозов и Снегурочек для новогоднего поздравления наших детей. Благодаря сотруднику пятой службы  Виктору Ивановичу Архипову, поддерживавшему контакты с «Ленконцертом», который монопольно распоряжался новогодним инвентарем, наша «Культкомиссия» получала на прокат до двадцати пар комплектов новогодних костюмов! На роли Дедов Морозов  было принято назначать молодых сотрудников, а Снегурочками становились юные машинистки или секретарши. Во время службы в Следственном отделе в 1976 году мне тоже пришлось исполнять нелегкую роль  новогоднего Деда Мороза, объезжая квартиры  сослуживцев, вручая их детям подарки, подготовленные их папами и мамами, выслушивая стихи и песни в исполнении «чекистят». С ролью Снегурочки  успешно справилась библиотекарь Лена Матвеева, открытая, добрая девушка. Скажу честно: это был нелегкий труд.  Труднее всего было, естественно, уклониться от угощения спиртным и закусками, настойчиво предлагавшегося  в каждой квартире. А еще было очень неприятно отрывать искусственные, бутафорские усы от своих собственных! По крайней мере, уже на следующий год я, как помнится, заявил «самоотвод», предложив на эту «ответственную должность» сидевшего в соседнем кабинете Вениамина Шаверина, красивого высокого, тогда еще молодого человека.

Так называемой «работе с семьями» в нашем Управлении уделялось большое внимание. Эта «работа» проводилась без принудительной «обязаловки», конечно,  во многом зависела от начальников подразделений и созданной в коллективе атмосферы.  В Следственном отделе были добрые традиции летних и осенних выездов в леса Ленинградской области для сбора грибов и ягод. В некоторых отделениях шестой службы (контрразведывательное обеспечение  особо режимных предприятий) в моде были поездки в зимний период с женами и детьми на так называемых «Лыжных стрелах» (электрички), когда можно было  провести весь день с домашними и друзьями на свежем, морозном воздухе, катаясь на лыжах и санках.

В нашем отделении пятой службы, имевшем непосредственное отношение к Государственному Эрмитажу, была традиция вместе с женами в выходные дни  посещать выставки из крупнейших зарубежных музеев, регулярно проводившиеся в те годы в Николаевском зале Зимнего дворца. Нам всегда хотелось сделать из этих посещений Эрмитажа «маленький праздник души». Например, в музее проводилась выставка испанской живописи из  мадридского музея Прадо, которую мы осматривали, выслушивая комментарии  экскурсовода. Затем мы шли в залы испанской живописи, собранной российскими императорами, чтобы иметь возможность сравнить, «чьи испанцы краше».  А завершали  культурное мероприятие в эрмитажном буфете, где заранее бронировали пару-тройку столиков, сервированных бутербродами и пирожными  и за фужером шампанского и  рюмкой коньяка делились впечатлениями от увиденного, поздравляли с днем рождения именинников или тех коллег, которые получали очередное звание.  У молодых, энергичных и оптимистичных мужчин, коими мы тогда были, пользовался популярностью коньяк «капитанский», на этикетке которого  были четыре звездочки -  именно столько  звезд было в начале 1980-х годов на наших погонах. Но если такого коньяка не было, мы не унывали. На этикетке  «Арарата» трехлетней выдержки просто дорисовывалась четвертая звездочка. Так новоиспеченный капитан, как было положено, «отставлялся» коллективу. 

Разве могут забыть мои коллеги  Виктор Евгеньевич Рябов и Вадим Викторович Нифатов, курировавшие Эрмитаж по нашей контрразведывательной работе, сколько десятков экскурсий в «Золотую кладовую» музея и на временные выставки они организовали  для своих коллег по Управлению КГБ? Впрочем, надо подчеркнуть, что  взаимопомощь и взаимовыручка в те годы была нормой жизни для всех обитателей «Большого дома».

Встречаясь сейчас, уже в качестве  ветеранов, с бывшими  следователями Следственного отдела, мы за накрытым столом нет-нет, да и вспомним, какой теплый прием  оказали нам на теплоходе «Михаил Калинин» оперативники так называемого «водного» отдела, связанные по работе с  Балтийским Морским Пароходством. Следователи были под большим впечатлением не только от осмотра корабля от трюмов и машинного отделения до капитанской рубки, но, особенно, от товарищеского ужина,  в одном из корабельных ресторанов. Такой предупредительности официантов, такого сервиса, включавшего подогретые тарелки, большинству из нас не приходилось  встречать даже в пятизвездочных отелях. Правда, как выглядит  сервис в пятизвездочных отелях, мы в те годы даже не имели  представления. Думаю, что  большинство наших ветеранов-чекистов не могут себе позволить насладиться подобным уровнем обслуживания и сейчас.

Общественная жизнь продолжается для нас, ветеранов «Большого дома», и в нынешние дни  - на собраниях Совета Ветеранов  Управления ФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области, на встречах офицерских клубов сотрудников  контрразведки «Дом-4» и КОССО (Клуб офицеров спецслужб Отечества). И хотя военные пенсионеры, честно служившие интересам  защиты государственной безопасности страны, не могут позволить себе роскоши дорогих ресторанов, мы не отказываем себе, говоря словами французского писателя и летчика Антуана Сент-Экзюпери,  в «роскоши человеческого общения».

 

Чекистский «соцкультбыт»

Библиотека художественной литературы, включенная в архитектурный проект «Большого дома», располагалась в «башенке» восьмого этажа на углу улицы Войнова и внутреннего двора. Рядом с ней размещались еще пара кабинетов.

Эта библиотека славилась тем, что  имела полный набор  так называемых «толстых» общественно-политических журналов (термин того времени). Попытаюсь, как говорится, «на одном дыхании» перечислить названия тех журналов, которые сотрудники Управления КГБ могли  брать для чтения: «Новый мир», «Знамя», «Роман-газета»,  «Наш современник», «Юность»,  «Москва», «Молодая гвардия», «Звезда», «Нева»,  «Аврора», «Иностранная литература», «Дружба народов», «Сибирские огни». Это то, что сразу пришло на память, наверняка количество «толстых» журналов было значительно больше.  А ведь еще были «специализированные» журналы, пользовавшиеся популярностью в народе: «Советский экран», «Физкультура и спорт», «Спортивные игры», «Искатель», «Наука и жизнь», «Знание – сила», «Работница», «Крестьянка», «Огонек», «Смена» и многие, многие другие.

Ну, а газеты того времени, которые можно было получать для чтения в читальном зале библиотеки, я перечислять даже не рискую, поскольку их было слишком много! Хотя, скажу откровенно, для чтения газет в библиотеке у сотрудников «Большого дома» времени совершенно не было. К тому же, как хорошо помнят мои сверстники, а, возможно, не знают  нынешние молодые россияне,  в те годы было принято «выписывать» газеты по подписке на свои домашние адреса. Вот почему  свежие газеты читались нами, как правило, по утрам  еще в общественном транспорте, которым чекисты, как и подавляюще большинство ленинградцев,  добирались до места нашей службы.

Рядом с библиотекой находился небольшой кабинет, который  в те годы использовался по специальному графику для занятий с оперативными сотрудникам иностранными языками. При Управлении  была небольшая группа преподавателей, занимавшихся с теми, кто состоял  в резерве для направления в Высшую Школу КГБ (контрразведка) или в Краснознаменный институт Первого Главного Управления КГБ  СССР (разведка). 

Мне удалось позаниматься английским языком на таких курсах с  сентября 1975 по ноябрь 1976 года. В нашей группе преподавала  энергичная, обаятельная, симпатичная Тамара  Харина, жена нашего  коллеги  Владимира Петровича Харина из так называемого «водного» отдела. В группе было восемь молодых оперативных сотрудников, имевших примерно одинаковый уровень знания английского языка, полученного в ВУЗах. Естественно, занятия были, в основном, направлены на  развитие разговорных навыков. Двое из наших соучеников – Валентин К. и Геннадий С., очень способные, активные сотрудники, смогли в дальнейшем использовать полученные знания в процессе учебы в Москве и дальнейшей службы за рубежом по линии разведки. 

Некоторым моим коллегам, как и мне самому,  по разным причинам не удастся окончить курсы, рассчитанные на три года. Мне пришлось прекратить занятия после перехода в следственный отдел, а по-английски я заговорю лишь в 40 (!)лет. Но я всегда с самыми добрыми чувствами вспоминаю те уроки, которые получил в «Большом доме», занимаясь  с друзьями-коллегами в молодые годы. Ведь эти занятия стали  хорошей базой, позволившей мне «разговориться» по-английски во время командировок в США. Думаю, не один я с благодарностью вспоминаю наших преподавателей иностранных языков.

Последний кабинет в «башенке» занимала юрисконсульт Людмила Александровна Шулакова, красивая, подтянутая женщина средних лет. К этой даме, казавшейся вначале абсолютно неприступной, вынуждены были обращаться те сотрудники «Большого дома», у которых не была решена самая главная проблема развитого социализма – жилищная. К Шулаковой обращались  те, кто не имел отдельной жилой площади, проживая в коммунальных квартирах или в очень стесненных условиях отдельных квартир, имея малый метраж на одного человека.  Людмила Александровна напрямую  подчинялась начальнику Управления  и по всем вопросам постановки сотрудника на очередь или обеспечения его отдельным жильем консультировалась с Александром Петровичем Корсаковым. Это было очень непросто: удовлетворить требованиям справедливости и одновременно выполнить указания руководства, соблюдая принципы законности и очередности. А нуждающихся в  улучшении жилищных условий было в «Большом доме» немало!

Уже много лет я никак не могу забыть и не решаюсь обсудить с одним из моих коллег-ветеранов ситуацию, невольным свидетелем которой мне пришлось стать. Где-то в 1980 году я постучался в дверь кабинета Шулаковой Л.А., поскольку должен был передать ей справки из жилконторы по вопросам прописки моей семьи, проживавшей в то время в коммунальной квартире. Я вошел в кабинет и застал там следующую мизансцену: Шулакова Л.А. что-то гневно высказывала сидевшему напротив нее  сотруднику, жестко выговаривая слова, что «он не один такой, и  нужно быть скромнее, думая не только о себе, но и о своих товарищах, не менее остро нуждающихся в улучшении жилищных условий». Я извинился и начал прикрывать дверь. В этот момент мой коллега, сидевший спиной к входу, повернулся в мою сторону, и я с удивлением  увидел в глазах почти тридцатилетнего мужчины слезы…

Людмила Александровна и ее помощник из числа  бывшихоперработников, ветеран-пенсионер Василий Петрович Бибиков добросовестно и корректно выполняли свой служебный долг. В моей памяти эти люди остались примером того, как можно остаться справедливым, доброжелательным и порядочным, работая в сфере распределения «дефицита».

На Шулаковой Л. А., если я правильно помню,  лежала также ответственность за обеспечение руководящих работников летними дачами в поселках Курорт и Солнечное, где в те далекие советские годы городской дачный трест  сдавал в аренду  ветеранам войны и труда, многодетным семьям, сотрудникам партийных, советских и правоохранительных органов типовые дачные домики. 

В Курорте на Ермоловском проспект и Курортной улице, шедшей вдоль линии железной дороги, стояли двухэтажные дачи, состоявшие на балансе Управления КГБ. В Солнечном справа и слева от железнодорожной платформы в те годы были так называемые «исполкомовские» дачные городки. Небольшие одноэтажные домики предлагались в аренду на летний период на две семьи. Каждой семье предлагалась одна комната и веранда. Кухня, снабженная газовой питой, была общей. Туалет и умывальники были снаружи перед домиком.

Дачи предлагались руководителям, начиная с должности начальника отделения. Стоимость такого рода услуги была адекватной нашему жалованью. Сам я, не имевший до 1989 года никакого садового участка и частного дома, с удовольствием  пользовался этой услугой, дававшей возможность семье отдохнуть и набраться сил в летний период времени в пригородной курортной зоне. Многие мои коллеги до сих пор с удовольствием вспоминают неформальное человеческое общение, возникавшее на этих дачах: шашлыки в выходной день с хорошим грузинским вином; купание в заливе с детьми; походы за грибами в окрестные леса.

Вспоминая  жизнь «Большого дома» в летний период, нужно обязательно рассказать об управленческом пионерском лагере «Дзержинец», находившемся  в поселке Смолячково Ленинградской области на берегу Финского залива. Пионерский лагерь был предназначен, естественно, для детей сотрудников Управления КГБ школьного возраста. Мой первый визит для работы на первом субботнике (и далеко не последнем), состоялся весной 1975 года, когда моему сыну Максиму исполнился только год от роду. Комсомольцы УКГБ ЛО были, в соответствии с традициями того времени, «шефами» пионерлагеря и традиционно в весенний период времени, в канун «летней оздоровительной практики» выезжали в «Дзержинец» для приведения территории в порядок. Мы убирали мусор, подрезали сухие ветки на деревьях и кустарниках, переносили со склада в жилые корпуса мебель и выполняли другую нужную работу, требующуюся для подготовки лагеря к торжественному открытию. В благодарность за наши труды начальник лагеря, педагог по образованию, во время импровизированного обеда по окончании работ, призывал нас,  молодых еще сотрудников и совсем юных сотрудниц, «как можно быстрее рожать и растить детей», чтобы у него и его персонала была возможность организовать нашим сыновьям и дочерям «отличный пионерский отдых».

Я не помню сейчас, сколько стоила путевка на отдых в «Дзержинец». Подчеркну лишь, что для женщин из числа неаттестованных сотрудниц оплата одной лагерной смены (25 дней) была чисто символической. Отмечу также, что родители  детей, отправлявшихся на летний отдых  в пионерлагерь, также принимали участие в бесплатных субботниках для подготовки лагеря и его территории к приему детей. Зачастую на такие субботники выезжали целыми семьями, в том числе и с детьми. 

А разве можно забыть праздники «родительского дня», когда пап и мам «чекистят» доставляли в Смолячково на управленческом автобусе, где мы целый день проводили с нашими детьми, угощая их сладостями и фруктами, среди которых самыми дефицитными и потому самыми любимыми всеми девочками  и мальчиками были бананы. Какие баталии на песчаном футбольном поле пионерлагеря устраивали «дорвавшиеся до детей» оперативные сотрудники!!! Эти матчи, в которых всегда принимали участие и наши дети, были полны азарта. Хорошо помню, как сын моего коллеги по пятой службе Владимира Менчукова гордился  своим отцом,  демонстрировавшим прекрасную футбольную технику и  выносливость.

Пионерлагерь, а точнее, возможность отправить своего  ребенка на летний  отдых в нормальных, комфортных условиях, была большим подспорьем для нас, работавших в «Большом доме». Наши дети возвращались из «Дзержинца» загорелыми, подросшими, с огромным количеством впечатлений и новых друзей. Они наперебой рассказывали своим папам и мамам о фотокружке,  изостудии, секциях футбола и волейбола, которые они  посещали, а также  о спортивных соревнованиях со сверстниками из расположенных по-соседству  пионерлагерей «Дружба» (Главное управление внутренних дел) и «Ласточка» (Государственный Институт Прикладной Химии).

Стоит упомянуть о том, что ленинградские чекисты в те годы думали и заботились не только о своих детях. На протяжении многих лет Управление КГБ СССР по Ленинградской области по инициативе его начальника  Носырева Д.П.  оказывало материальную и иную помощь  нашему подшефному детскому дому в поселке Никольское  Тосненского района Ленинградской области. Виды этой помощи были очень разнообразными, начиная от материальной помощи от сотрудников и закупки игрушек и спортинвентаря,  до проведения работ по его ремонту и благоустройству силами сотрудников «Большого дома». Даже самодеятельные концерты для детдомовских детей, лишенных родительского тепла и заботы, проводили молодые комсомольцы, поддерживая воспитанников детского дома, выпускники которого  в своих письмах  благодарили ленинградских чекистов за помощь в их воспитании, направляя их на известный адрес: Ленинград, Литейный, 4, «Большой дом».

Пожалуй, для полноты картины нашего «соцкультбыта» надо  хотя бы вкратце рассказать о такой теме, как обеспечение  сотрудников Управления  личным автотранспортом. Думаю, что даже нынешние молодые россияне, уже не заставшие  советской  социалистической распределительной системы, знают, что автомашины в те годы в СССР  покупались по специальной разнарядке.

Управление КГБ, как бюджетная организация, не была исключением. Поэтому количество автомобилей и их марки (естественно, только советские:«Волга», Жигули», «Москвич», «Запорожец») определял соответствующий отдел Ленгорисполкома, доводивший до руководства УКГБ ЛО количество и модели машин, выделявшихся  Управлению на текущий год.

Насколько помню, наиболее популярными автомашинами, приобретавшимися, естественно, за собственные деньги, были «Жигули» различных моделей. «Волга» в те годы казалась совершенно недосягаемой из-за своей высокой цены. Ни о каких иномарках не было и речи! Хотя помню, что в 1989 году  двое оперработников, находившихся  в США в длительной командировке, приобрели на свои законные валютные суточные доллары старые, подержанные «Форды», которые доставили в Ленинград морским путем на корабле-сухогрузе. Оба работника были подвергнуты резкой критике самого А.П. Корсакова и  руководителей своих подразделений «за проявление меркантилизма». Думаю, что их совершенно естественный и   абсолютно легальный поступок осудили и некоторые из их товарищей.  Помню, как возмущало подобное несправедливое отношение к этой покупке одного из этих коллег (ныне ставшего одним из самых высокооплачиваемых топ-менеджеров современной России).  Для него в те годы покупка старого «Форда» за пятьсот долларов  казалась единственной возможностью  решить проблему приобретения автомобиля… Цена «Жигулей» была от семи до девяти тысяч рублей, и, как правило, чтобы купить машину, нужно было очень долго копить, залезать в долги. Системы автокредитования, так распространенной в наше время, в те годы просто не существовало.

Тем не менее, нужно констатировать, что процент  оперативных сотрудников и руководителей, имевших  в своей собственности автомобиль, в годы моей службы в «Большом доме» был небольшим. В частности, в конце 80-х годов  в отделениях пятой службы, в которой  я прослужил восемь лет, из 12-14 сотрудников  подразделения владельцами автомобиля были  двое-трое! В отделении, где я до 1987 года был начальником,  ни руководители, ни сотрудники личных машин не имели.

У меня свой автомобиль появился 1989 году,  в 37-летнем возрасте, причем только тогда, когда мне по линии Петроградского райисполкома выделили садоводческий участок в Приозерском районе Ленинградской области. Подобная ситуация достаточно характерна. Многие мои коллеги лишь к сорока годам начинали думать  о приобретении автомашины в собственность, в основном, для использования в качестве средства передвижения для доставки семей на дачу в летний период.

 

Профессиональные праздники

Наполним музыкой сердца,

Устроим праздники из будней…

Юрий Визбор

Рассказывая о нашей «внутренней» жизни «Большого дома» в те далекие годы, коснусь традиции проведения и празднования нашего  профессионального праздника «Дня ЧК»,  как было принято называть день 20 декабря. Сейчас, когда этот день  является  официальным государственным праздником «Днем работников органов государственной безопасности Российской Федерации», многие не знают, какой орган государственной власти был учрежден 20 декабря 1917 года.  И сорок лет назад отнюдь не все догадывались, почему в этот день сотрудники «Большого дома» вместе с членами семей собираются за накрытыми  столами и какой праздник они при этом отмечают.

Каждая служба, каждый крупный отдел имели свои традиции и свои «фирменные» места для проведения подобных торжеств. Вторая служба, в которой мне довелось начать свое служение в органах , в те годы проводила «День ЧК» в особняке на канале Грибоедова, в котором в те годы размещался «Интернациональный клуб моряков». Пятая служба любила собираться в Юсуповском дворце на набережной Мойки, впрочем, иногда меняя места проведения своих праздничных мероприятий.  Хорошо помню, как служба собиралась в «Белом зале» Дворца культуры имени Ленсовета, в «Доме писателей» имени В.В. Маяковского на улице Войнова.

Непосредственно застолью, в котором обязательно принимали участие жены сотрудников, предшествовало торжественное заседание в «Красном зале» на Литейном, 4, где зачитывались поздравления  председателя КГБ СССР, вручались правительственные награды, грамоты руководства Управления. Само застолье во всех подразделениях проходило по-семейному, без чинопочитания и субординации.  В этот день, как шутили  сотрудники УКГБ ЛО,  можно было чокнуться  и выпить горячительного с начальником службы и даже сказать ему что-то личное, наболевшее, с чем руководитель в других условиях никогда бы  не  согласился. И за это с сотрудником, даже  самым молодым, ничего плохого не должно было произойти.

Украшением залов, выпуском стенгазет, культурной программой занимались сами офицеры.  Для тех,  кто любит распространять и «обсасывать» всякие глупые легенды, подчеркну: за еду и питье расплачивались сами сотрудники. Никаких спонсоров и благотворителей, желавших поздравить ленинградских чекистов материальной помощью, просто не существовало. Хотя стоит отметить, что артисты, принимавшие участие в праздничных концертах, конечно же, приходили на «шефской», бесплатной основе. В качестве благодарности для них были обязательные цветы, покупавшиеся самими сотрудниками, а также   приглашение разделить праздничное застолье.

За пятнадцать лет службы  в Управлении лично мне приходилось  видеть на наших праздничных концертах, проходивших по типу так называемых «Голубых огоньков», таких ленинградских артистов, как  Эдита Пьеха, Эдуард Хиль, Сергей Захаров, Людмила Сенчина, Бен Бенцианов, Михаил Боярский, Александр Розенбаум и др. Расскажу о некоторых, наиболее интересных и запомнившихся мне праздниках.

В 1976 году по линии комитета комсомола  мы готовили вечер в честь «Дня ЧК» для комсомольской организации Управления. Предполагалось, что праздник пройдет без застолья, с работающим буфетом, в котором сами молодые сотрудники-комсомольцы, многие из которых никогда не общались между собой, смогут заказать вино, шампанское и бутерброды. Вместо концерта  мы планировали показать только-что  снятый  и подготовленный для проката кинофильм режиссера Витаутаса Жалакявичуса «В августе 44-го» по суперпопулярному в те годы одноименному роману писателя Владимира Богомолова, посвященному военной контрразведке «Смерш». Фильм еще не имел прокатного удостоверения, но управление кинофикации в лице его начальника А.Я. Витоля, «исключительно из уважения к молодым сотрудникам  КГБ», было готово предоставить нам копию кинокартины для «закрытого» показа.

Комсомольцы  могли стать одними из первых зрителей кинофильма, несомненно, обреченного на громкий успех. Но все изменил  «Его Величество  Случай». 19 декабря 1976 года исполнялось 70 лет со дня рождения Генерального секретаря ЦК КПСС  Леонида Ильича Брежнева.  В связи с этим политическим событием сотрудникам пятой службы… отменили празднование «Дня ЧК», в то время как уже был подготовлена и согласована с «Ленконцертом» прекрасная программа с участием лучших питерских артистов. Поэтому  молодым комсомольцам предложили уже готовый концерт с участием  Сергея Захарова, Таисии Калиниченко, замечательного артиста разговорного жанра Бена Бенцианова и других. Вечер, особенно концерт,  прошли просто замечательно! Но впоследствии получилось, что в связи с конфликтом  между автором сценария фильма «В августе 44-го» В. Богомоловым и режиссером В. Жалакявичусом, перешедшим в стадию судебного разбирательства по вопросам авторских прав, эта кинокартина так и не вышла на киноэкраны страны! Я до сих пор сожалею, что так и не смог увидеть фильма по моей любимой книге в трактовке режиссера, гениально снявшего кинокартину «Никто не хотел умирать».

Правда, в 2000 году, будучи уже государственным служащим в должности первого заместителя председателя комитета по культуре  правительства Санкт-Петербурга,  мне удалось организовать в «Красном зале» просмотр для сотрудников Управления ФСБ кинофильма «В августе 44-го» режиссера Михаила Пташука. Но это был кинопоказ  для нового поколения чекистов, и  было очень досадно, что зал не заполнился даже наполовину. Основными зрителями стали люди моего, уже не очень молодого возраста.

Другой интересный случай произошел в декабре 1984 года,  сразу же после того, как наш  футбольный клуб «Зенит» впервые в своей истории стал чемпионом СССР. По этому поводу  молодой  ленинградский певец и композитор Александр Розенбаум написал песню «Зенит» – чемпион», которую автор очень хотел исполнить в спортивно-концертном комплексе имени Ленина, где в ноябре 1984 года происходило награждение команды золотыми медалями и чествование зенитовцев. Но не тут-то было! В те годы Александр Розенбаум был не только суперпопулярен среди народа за исполнение песен «Вальс-бостон», «Казачья», «В плавнях шорох…». Но в партийно-советских инстанциях больше обращали внимание на его «песни сомнительного содержания», основанные на одесском блатном фольклоре, зачастую исполнявшиеся Розенбаумом  на так называемых «левых» концертах.  В результате буквально за час  до чествования зенитовцев по распоряжению из отдела агитации и пропаганды Горкома КПСС певца-исполнителя А. Розенбаума исключили из числа участников праздничного концерта.

Я был знаком с Александром Розенбаумом еще со студенческих времен, в те годы активно общался с ним, стараясь, по возможности, поддержать новую восходящую звезду советской эстрады.  Искренне желал   Розенбауму добра и переживал за то, чтобы  обстоятельства и идеологические догмы того времени не помешали ему вырасти в большого артиста.  Было видно, как сильно Александр расстроен несправедливым отношением к нему, как «наезжают» на артиста его же товарищи из «Ленконцерта». Чтобы как-то поддержать и «приподнять», защитить его от нападок, придать  уверенности в себе и показать артистическому миру, что «с Розенбаумом все в порядке», мы пригласили Александра Яковлевича принять участие  в праздничном концерте 20 декабря 1984 года для сотрудников пятой - «идеологической службы» Управления КГБ. 

Вечер   проводился в особняке «Дома писателей» имени В. Маяковского. Александр имел несомненный успех, и после окончания концерта многие мои коллеги с удовольствием подходили к столику Розенбаума, чтобы чокнуться с ним и выпить за его здоровье. Но далеко не все улыбались Александру,   не все с восторгом аплодировали  и хлопали его по плечу. Свое выступление Саша заканчивал песней «Зенит» – чемпион», которую ему не дали исполнить  в СКК имени Ленина, где список актеров и сценарий церемонии поздравления утверждали в партийных органах. В этой песне был куплет, отражавший хронологию последних побед «Зенита». Цитирую по памяти:

«На выезде решающем

Мы взяли все, что можно. 

И, между дел, из «Кубка» 

Попрошен был «Спартак».

Немного отдохнули, 

«Шахтер» сломали тоже, 

И «Металлист» последним лег 

Под бело-синий флаг.

 

«Зенит» - чемпион!» -  Кричат трибуны.

 И флаг бело-синий в небо взмыл.

«Зенит»  - ты не баловень фортуны, 

Ты честно и по праву победил!!!»

Так вот  по поводу «бело-синего» флага меня сурово расспрашивал один из наших руководителей в звании полковника, реализовавший  впоследствии свою мечту стать генералом: «Слушай, Пал Константиныч, а какой-такой бело-синий флаг этот Розенбаум имел в виду? Случайно не флаг государства Израиль?»  Пришлось, призывая в свидетели коллег - любителей футбола, убеждать этого старшего офицера, что в песне Александра Розенбаума нет идеологической крамолы, а флаг футбольного клуба «Зенит» уже несколько десятилетий имеет бело-синий цвет (сейчас говорят: «сине-бело-голубой»).

Но, кроме профессиональных артистов на наших праздниках великолепно проявляли себя и  «народные артисты «Большого дома». Разве можно было не восхищаться  великолепным исполнением  Юрием (уже давно Юрием Михайловичем!) Вилочкиным на блестящем французском языке песни «Падает снег» популярного в годы нашей молодости французского шансонье Сальваторе Адамо?! А когда танцы были уже в полном разгаре, сплачивая наши семьи и коллектив, Юра мог «по просьбе трудящихся»  также замечательно спеть песню «Я пьян от любви» (уже на турецком языке), ничуть не уступая исполнителю этого шлягера Вахтангу Кикабидзе.

Свои талантливые певцы-исполнители и музыканты были, практически, во  всех подразделениях «Большого дома». Также как были и самодеятельные поэты, становившиеся своего рода «летописцами» подобных праздников в Управлении КГБ.  Много лет, сейчас уже в качестве ветерана, выступает на встречах сотрудников внешней разведки Сергей (Васильевич) Карпекин, когда-то активный член  управленческой «Культкомиссии», прошедший Афганистан и много других тяжких испытаний, но при этом сохранивший потрясающий оптимизм и умение преодолевать любые жизненные трудности.

Борис (Васильевич) Лавочкин, был бессменным редактором, возможно, лучшей стенгазеты в УКГБ ЛО. Стенгазета второй службы «Чекист» отличалась самыми оригинальными рисунками, дружескими шаржами и карикатурами, выполненными Борисом. Интересно, а смог ли он сохранить какие-то экземпляры? Ведь они могли бы иметь определенное «историческое значение». Помню, как остроумно были  представлены в виде шаржа-карикатуры ленинградские контрабандисты художественных ценностей 70-х годов во главе со знаменитой «тетей Ниной» - Геней Борисовной Гуткиной: «Аты-баты, аты-баты, загремели семь «Магнатов»! Эта подпись не могла не вызывать улыбки у тех оперативников и  следователей, кто внес свой вклад в обезвреживание и изобличение семерых подельников-«компаньонов». Не случайно именно Борис Васильевич Лавочкин, всегда отличавшийся  дружелюбием и толерантностью, станет  инициатором создания в 1996 году клуба ветеранов контрразведки, названного весьма символично - «Дом-4». Борис навсегда войдет в историю клуба как первый президент этого старейшего Клуба ветеранов УКГБ ЛО.

А сколько сотен (или тысяч?) фотографий, способных всесторонне проиллюстрировать «частную жизнь «Большого дома», сделал за годы своей службы  в Управлении КГБ  Андрей Олегович Богатырев, профессиональный журналист-фотокорреспондент? Сколько снимков щедро было подарено Андреем своим сослуживцам  и составляют сейчас частные архивы бывших обитателей «Большого дома»! Можно ли их подсчитать? Вряд ли…

В  «Большом доме» служили многие талантливые  молодые  и уже зрелые люди. Не случайно, впервые посетив клуб ветеранов-чекистов «Дом-4» в 1998 году, я искренне, от души произнесу:  «Дорогие коллеги! Вспоминая годы службы в Управлении КГБ СССР по Ленинградской области, я ответственно заявляю, что нигде и никогда мне не приходилось встречать такой  концентрации «на один квадратный метр территории учреждения» умных,  блестяще образованных, талантливых, порядочных, преданных своему делу людей.  Очень рад вновь оказаться в компании своих коллег, с которыми мы решали непростые задачи по защите безопасности нашего государства.  Уверен, что  наступит время, когда эта работа  и люди,  ее выполнявшие, не считаясь  со своим здоровьем и личным временем, будут позитивно оценены по своим заслугам!»

После начала знаменитой горбачевской «Перестройки», ставшей прологом развала великой страны, безопасность которой, собственно, и защищали обитатели  «Большого дома», в годами устоявшихся традициях отмечания  «Дня ЧК» что-то сломалось. В декабре 1985 года отменили праздники по службам. Значит, уровень мероприятия стал явно «заниженным». Хорошо помню, как  сотрудники нашего отделения, собравшись с женами в ресторане «Дома журналистов» на Невском проспекте, развлекали сами себя песнями под гитару и чтением самодеятельных стихов, посвященных нашему профессиональном у празднику.

А в декабре 1987 года, который я  встречал в качестве заместителя начальника Петроградского районного отдела УКГБ ЛО, антиалкогольный ажиотаж, исходивший от инициатив Михаила Горбачева, достиг такой степени, что нам с моим начальником райотдела (тогда еще подполковником) Патрушевым Н.П., приняв смелое решение отметить праздник в кафе, пришлось буквально по граммам считать количество алкоголя «на душу чекиста и его жены».   

Решение Николая Платоновича, совсем недавно назначенного начальником райотдела, провести вечер для молодых сотрудников и их жен, еще нужно было отстоять в «высших инстанциях». Отстоять, и нести за него ответственность. Ведь если бы что-то, не дай Бог, произошло с подвыпившим сотрудником на мероприятии или после него, с  организовавшего встречу начальника  спросили бы по полной программе!  Но наш с Николаем Платоновичем «дебют» в Петроградском райотделе, по всеобщему мнению, был удачным. Большим успехом у жен пользовалась  самодеятельная стенгазета, на которой при помощи коллажей с добрым юмором были представлены все сотрудники райотдела, а также конкурс по стрельбе из пистолета. Правда, это «нетабельное» оружие стреляло присосками, но от этого азарт наших «половинок», которым «решением командования было доверено впервые  взять в руки оружие», ничуть не уменьшался. Победившие получали грамоты «за отличную стрельбу», проигравших на этом «почти безалкогольном» вечере не было. Все радовались неформальной атмосфере, с удовольствием танцевали и пели под аккомпанемент нашего лучшего гитариста Игоря Гарина.

Десять лет спустя, в декабре 1997 года мне посчастливится побывать на вечере в честь «Дня ЧК»  в Петроградском районном отделе. Увидел, что традиции тепла и дружеских отношении в коллективе начали возрождаться. Возможно, благодаря тому,  что начальником райотдела в то время был мой сослуживец, знакомый еще по чекистской «спецшколе» Виталий Иванович С. Мне было очень приятно поздравить сотрудников ФСБ России с их профессиональным праздником и вручить им от имени  администрации Петроградского района города подарки и  торт в виде чекистского щита и меча.  Особенно порадовало, что новое поколение молодых сотрудников пело те же патриотические песни, что и мы, уже отслужившие Отечеству и отдавшие свой долг защите интересов государственной безопасности. Вместе мы с воодушевлением спели песню актера и барда Михаила Ножкина, подаренную им чекистам  на юбилейном празднике в декабре 1977 года:

 

Не надо пышных слов, не надо громких фраз.

И пусть наш труд при жизни  незаметен.

Одна судьба у нас, одна страна у нас.

И мы с  тобою за нее в ответе!

 

Время не прощает нам просчетов

На полях невидимой войны.

Трудная работа, опасная работа

Ради безопасности страны.

 

Чтоб честно жизнь прожить, чтоб Родине служить,

Доверьем человеческим согреться,

В дела свои вложи огонь своей души, 

Холодный ум и  пламенное сердце!

 

Днем и ночью до седьмого пота…

И порой  мгновенья в жизнь длины.

Трудная работа, опасная работа

Ради безопасности страны.

 

Идут часы, идут, нас жены дома ждут.

И часто нам разводом угрожают…

Но только подойдут, губами припадут.

Встречают редко, чаще провожают!

 

Вдруг не досчитаешься кого-то,

И не станет мужа у жены…

Трудная работа, опасная работа

Ради безопасности страны.

 

Нам жаловаться грех, мы солнце раньше всех

Встречаем на востоке у границы. 

И новый день встает, и дел невпроворот,

И вечный бой, покой нам только снится!

 

Время не прощает нам просчетов

На полях невидимой войны.

Трудная работа, опасная работа

Ради безопасности страны.

 

Вместо эпилога

Завершаю свой рассказ о «частной жизни» «Большого дома», своеобразного архитектурного и исторического памятника нашего города Ленинграда – Санкт-Петербурга. Сегодня на стене перед парадным подъездом здания на Литейном, 4 размещена табличка: «Управление Федеральной Службы Безопасности Российской Федерации по Санкт-Петербургу и Ленинградской области». 

В далекие годы нашей чекистской молодости на здании «Большого дома» не было никаких «опознавательных знаков», что давало повод как для легенд, так  и для явных наветов. Жители города на Неве не относились  к зданию «Большого дома» с чувством страха и подобострастия, как это было в первые годы после его постройки. Автомобилисты, коих в те годы в городе было в разы меньше, чем сейчас,  беспрепятственно парковались на вместительной автомобильной стоянке со стороны улицы Каляева, напротив «административного здания», как было принято писать в книгах и справочниках того времени.

Конечно, бывали  курьезы.  Известны случаи, когда ленинградцы, знавшие, какая государственная организация находится  в «административном здании» на Литейном, 4, доставляли в приемную  УКГБ ЛО или прямо в подъезды здания  незадачливых приезжих провинциалов, пытавшихся фотографировать «Большой дом» и не знавших, какое государственное учреждение находится за его стенами. Мы, работавшие, а по сути, жившие в этом здании,  иногда позволяли себе  пошутить по поводу нашей «секретности». Вспомню репризу, придуманную на одном из наших праздничных вечеров: «Мы работаем в красивом, монументальном здании, известном всем ленинградцам, на стенах которого нет никаких вывесок, никаких  табличек, говорящих о назначении нашего учреждения. Только на дверях наших  подъездов, через которые мы входим в «Большой дом», приходя на службу, есть очень короткая надпись: «от себя». И мы понимаем,  что приходя рано утром на Литейный, 4, должны  отдать «от себя» все наши силы, знания, энергию и здоровье службе по защите безопасности  государства и посвящаем этому свою жизнь. А когда  поздно вечером, а порой и ночью  покидаем дом, в котором работаем, то видим на двери надпись: «к себе». И улыбаемся, понимая, что, выполнив свой долг, возвращаемся к себе домой, туда, где нас ждут преданные нам жены и любимые дети  – «к себе». Возвращаемся для того, чтобы, передохнув у семейного очага, на утро снова быть в готовности все, что потребуется, отдать «от себя» нашей непростой, трудной, ответственной службе».

Удивительно, но  и сейчас, входя под своды «Большого дома» через главный парадный подъезд и видя табличку с названием организации, в которой  не прослужил ни одного дня,  как и многие  мои друзья-сослуживцы, я  вновь возвращаюсь  «к себе». Возвращаюсь в годы своей молодости, в ту страну, которой гордился,  и безопасность которой мне и моим друзьям-коллегам довелось защищать. Нам, ветеранам органов КГБ СССР, честно исполнившим свой воинский и служебный долг, не может быть  стыдно за свой труд во имя государственных интересов.   

Нам есть, что вспомнить о яркой и насыщенной жизни в стенах знаменитого «Большого дома»!