Мелисса -1 эвлалия -

                (сюрреалистическая эрограмма)

                -1 эвлалия -

На склоне каменистого холма среди сарисс-кипарисов, словно вырезанных из толстого плотного чёрно-синего бархата и отбрасывающих к подножию длинные лилово-коричневые тени, выделялась своими светлыми и золотисто-медными оттенками изящная высокая то ли колонна, то ли статуя. Её форма вносила в хаотический беспорядок деревьев стройность далёкой, не присущей этому дикому пространству, гармонии. Колонна-статуя тоже отбрасывала тень, но не такую плотную, как кипарисы, а размытую неким голубоватым сиянием.

Харидем боролся со своим любопытством. Надвигающиеся сумерки торопили его домой – ему очень не хотелось, чтобы ночь застала его посреди ущелья, и вместе с тем странный, явно рукотворный предмет среди девственного леса, манил его и дразнил своей тайной. Харидем, до этого сидевший на камне, приподнялся, посмотрел по сторонам и торопливо двинулся к так притягивающей всё его существо колонне-статуе. Нетерпение его росло с каждым шагом, с каждым шагом его сердце билось всё сильнее. Он не замечал как ветви колючего кустарника оцарапывали его икры. Ему открывалась дорога, обрамлённая с двух сторон не растениями и камнями, а некими чёрно-золотыми то ли шнурами, то ли локонами нимф, то ли свитыми лучами заходящего солнца. Он видел перед собой прекрасную статую, и она ему казалась красивее всех женщин когда-либо виденных.

Тело покрылось серебринками пота и дышать стало тяжелее. «Это она, она, она, - мысли наплывали из какой-то бездонной страшной глубины, - кто она? кто? это она!» Харидем смотрел только вперёд и, споткнувшись о выступающий корень кипариса, упал и расшиб колено. «Это знак! Это знак от неё!» Он был рад этому паденью. Даже не стерев сочащуюся из ссадины кровь, он поспешил далее. Он дрожал от нетерпения и от накатившего штормовой волной вожделения. Накатившего непонятно откуда, будто вырвавшегося из жерла вулкана, из мшистой расселины мрачных скал. Сладострастие, головокружение, восхищение закружили Харидема и ослепили его. Он уже не видел дороги, не понимал куда идёт и идёт ли – может летит?
Он оказался перед древней статуей Ко;ры-Персефоны. Таких теперь уже не делали. Нижняя часть её напоминала колонну – ни ног, ни туловища не просматривалось под ровными строгими складками пеплоса*,  и только часть статуи выше пояса представляла собой женщину. И совсем не такую красивую, как представлялось Харидему. Черты лица её были грубыми, жёсткими, суровыми и неприступными. Глаза большие и бесстрастные, холодные, равнодушные тупыми гвоздями пробивали сердце. И хотя краска на статуе во многих местах облупилась и облиняла, глаза ярко-синие и круглые не утратили своей свежести, будто нарисованы были только вчера. Они не смотрели, а просто пролетали сквозь предметы, сквозь мир, унося свою тайну в подземное своё царство. Руки статуи, грубо и едва намеченные, плотно прижимались к ровному телу-колонне – не к телу женщины, а просто к каменному цилиндру. Слегка обозначенная грудь и пышная причёска только и говорили, что это женская статуя. Весь вид её был малопривлекателен, безжизнен, груб, тяжёл и мрачен, и только алые губы улыбались. Краска на губах тоже осталась свежа и ярка.
Вожделение и сладострастие Харидема схлынуло как весенний грозовой дождь. Солнце беспристрастной оценки засияло тысячами лучей… И тут же вновь – как меняется весенняя погода – набежали чёрные тучи уже не просто вожделения, а дикой и неконтролируемой похоти. Харидем упал на колени, даже не почувствовав боли, когда его рана жестоко соприкоснулась с острым щебнем. Ноги и руки дрожали, спина прогибалась, а пах каменел. Наконец он упал перед статуей, и по его телу прошла судорога. Краем глаза он увидел надпись на подножии: ПЕРСЕФОНАВЛАДЫЧИЦАЭРЕБА.**  Рядом, расправив свои шелковистые крылья, сидела большая красивая бабочка. Её чёрно-коричнево-красный узор символически завершал надпись.


Озеро посреди скал напоминало каменный цветок, наполненный хрустально-лазурным нектаром Геликона. Скалы-лепестки вырастали из прозрачных сапфирно-турмалиновых вод и уходили ввысь в пронизанные радостной устремлённостью небеса к симпосиям вечнопирующих и вечнотворящих богов, ликующие и вдохновляющие песни которых изливаются на землю потоками солнечных лучей.
Посреди озера на выступающем из воды камне стоял Великий Пан и, воздев руки, пел гимн непобедимому свету. Он пел так, будто впервые увидел солнце, будто вечность он пребывал во мраке Тартара и всю эту вечность мечтал о свете и вот сейчас увидел его любведарящие лучи.
Стройное мускулистое тело Великого Пана цвета доспевающей фиолетово-чёрной маслины, обильно умащённое ароматным благоухающим маслом, отражало белые обнажённые тела окружающих его нимф, и от этого казалось покрытым золотистым шерстяным покрывалом со множеством складок.
Гимн, звучащий победоносно-восторженно, экстатически-воскрыляюще и катартически-распевно, привлекал своим мощным и бархатно-мягким тембром всё новых и новых нимф и даймониев к священному озеру на острове Кефала.
Огромный фалл Великого Пана пурпурной колонной вздымался из чёрного межножия к самой груди, и его вершина сверкала сумеречным гранатовым яблоком посреди синих скал. Густая атласная шерсть, плотно покрывающая бёдра и пах божества, всё же не могли полностью скрыть увесистую, словно гигантский орех, мошонку. Конский хвост Пана дерзкой дугой вздыбивался вверх, и вся эрегированная стать бога-всесобирателя, бога-вселюбимца, бога-всепроизводителя излучала в пространство всесжигающую и всенарастающую страсть.

Даймонии слетались на озеро словно пчёлы на цветущий луг, прихватывая с собою и усадив на вторую или на третью пару крыльев нимф, сатиров и бескрылых сфинкс. Крылатые сфинксы сами прилетали, неся на себе гипподраконов и женщин-чёрныхпантер. Нереиды появлялись из сверкающих чистых глубин озера и омывали своими волосами изумрудные копыта Пана. Его гимн усиливали сотни и сотни голосов, и этот грандиозный хор своим орфеевым волшебством будто приподнимал скалы.
Кончики изогнутых халцедоновых рогов Пана светились ярким гиацинтовым цветом, в аурах которого концентрировалось миниатюрное пространство звёздного неба. Солнце клонилось к горизонту, и за ним уже вырисовывала свои таинственные формы посланница сновидений – ночь. Волны тепла и пульсирующей силы-энергии-эроса расплывались от озера-эпицентра по всему острову и покрывали всё сущее. Пеплос Никты – богини ночи, богини тёмных небес, богини теней и шептаний, окрашивался синими красками сумерек, переходящими в матово-чёрные, глухие драпировки, на которых появлялись сверкающие точки. Блеск этих маленьких жемчужин становился всё ярче и ярче, и вот они засверкали своим голубоватым светом роскошных россыпей. Сияние их концентрировалось здесь, в центре озёрного зеркала, образуя золотой прозрачный купол над всеми участниками предстоящей оргии, оргии Великого Пана. Из глубин космических просторов прилетали вестники-посланцы всех звёзд, неся свои дары, свои чувства, свой восторг, свою радость. Их энергетические соцветия переливались многообразными формами и цветами-оттенками, спиральными вихрями концентрации-рассеяния, смыкающими и разделяющими поля вибраций и веерных мелодий, тонких сомузыкальных прикосновений и отдалённых телепатий приближающегося эха.

Тело Пана очертилось аметистовой аурой. На шее, руках и фаллосе вздулись вены. Гимн приближался к кульминации. Звуки громового голоса сталкивались с посланниками звёзд и создавали симфонический парад. Напряжение росло, но как-то плавно, легко и свободно, достигая точки зенита, как непринуждённый взмах руки. Ликование Пана заражало своей колоссальной мощью все многослойные паутины звёздных миров, и они ликовали вместе с ним. Всё пространство будто поднималось и опускалось на волнах этого чарующего и вместе с тем возбуждающего своей дикой безудержностью гимна. Пан славил всепроникающую энергию Света. Славил и восхищался своим славословием.


*Пеплос – шерстяная женская одежда из цельного куска ткани у древних эллинов.
**Эреб (древнегреч. миф.) – царство мёртвых.