Глава 11. Мы выжили...

             Как клещами выдернул меня из сна озабоченный голос Марфы, решившей перебраться в палатку и мимоходом взглянувшей на связанных беглецов.
 
             - Ребята, по-моему, Кушнарёв не дышит!

             - В натуре, пацаны, не дышит! – испуганно запричитал Бугаёнок, - ну же, очнись, братан! – отчаянно звонкие шлепки раздались из темноты.

             - Ой, делать-то что!? – неудержимо заистерила Светуля.

              Кто-то тяжело и безысходно выругался. Ярче запылал костёр. В мерцающем свете было заметно, как у безжизненного тела собралась понурая молодёжь, завороженно наблюдая за героическими усилиями Киры, остервенело делающей искусственное дыхание.

             - Развязывайте, давайте, чего стоите!... – нервной скороговоркой пролепетала она между вдуваниями в рот. С рук и ног тут же были сняты путы, и всё продолжилось дальше.


             Шок от фатальной безысходности случившегося овладел всей компанией. Увиденный и понемногу осознаваемый ужас не укладывался у нас в головах. Каждый страдал, как мог, оцепенело наблюдая за происходящим, и уже не веря в счастливый исход. И лишь Кира с Люсей как-то пытались оживить несчастного.

             - Ну всё, кажись, отъехал, - не выдержав испытанием вечностью, подытожил Карандашов, будто подав сигнал залаявшей, а потом и истошно завывшей на том берегу собаке.
         
             - Да заткнись, ты, - зашикали на него девчонки.

             Томительно тянулись минуты зловещей неопределённости, пока вдруг не раздалось:

             - Братка, очнись, ну что же ты, - призывно залопотал очухавшийся Баянов, и правда, будто отозвавшийся на зов дружка, внезапно задёргался приходящий в себя Кушнарёв. Что-то застонало, заклокотало в его оживающей груди и уже совсем скоро послышалось хриплое, но радостное для всех. – Пи - и – ить…

             - Чаю! Чаю, дайте! – заверещала Света. 

             В мгновение ока эмалированная кружка была поднесена к губам очнувшегося. Кушнарёв долго и жадно пил с упоением отхлёбывая чёрное пойло, и чем дольше он пил, тем облегчённей звучали голоса и выше приподнимались с травы тела несчастных. А ещё через полчаса, воскресший и иже с ним смирненько сидели у костра, поёживаясь от речной сырости и тяжёлого похмелья. Рядом сидящие и лежащие ещё долго выказывали им своё возмущённое неудовольствие и попрёки, вспоминая недавние безобразия. Но те лишь зябко поводили плечами, отмалчиваясь и тараща бессмысленные глазёнки в раскалённые угли, да прихлёбывали кирпичный чаёк.


             Видя бессмысленность своих нотаций и, казалось, выпустив весь свой пар, смертельно уставшая молодёжь, почти сомнабулически начала перебираться в палатку. И только самые крепкие, те, что остались у костра, услышали от Баянова то категоричное, от чего им стало не по себе: «Нас не обломает перемена мест. Бог не выдаст, свинья не съест…» Но никто не хотел, да и не мог ему возражать. Все дремали. В гробовую, вязкую тишину ещё какое-то время падали тяжёлые слова, будто вещавшего из других миров Баянова. Он словно Вергилий водил нас по кругам дантового ада, красочно-кроваво расписывая недавно увиденное, пока сомлев, не склонил на грудь буйну голову. Потом, будто вглядываясь в переливающиеся рубином угли, начал клониться вперёд, заваливаясь всё ниже и ниже, пока не рухнул подкошенным снопом в огненное месиво. Ещё какое-то время лежал лицом на углях, бесчувственный и безучастный, не иначе как общаясь с огненными духами, пока запах горелого мяса не заставил проснуться рядом сидящих.

            - Колян, да ты чего! Ты же горишь, - закричал Лапшин, выдёргивая из раскалённого круга вялое тело.  – Ну ты даёшь, чувак! Обгорел? О, Господи! И когда же это кончится!? Всё, иди уже в палатку.

            - Да я…  Да что… Я как все, - слегка опалённый Баянов поплёлся в убогое жилище.


            И опять всё стихло. В сером забытье предутренних часов, казалось, зависло само время. Всё отчётливей проступали трогательно жмущиеся к углям скрюченные тела, светлел левый берег, ширилась даль, да наливался золотом горизонт. И казалось, будто бы и не было вовсе тех недавних ужасов и мучений, а всё случившееся было лишь кошмарным сном.


            А потом, конечно же, началось. Утробно пробУхал по реке далёкий буксир. Зашелестела по песку набежавшая волна. Первая птица несмело взяла своё предрассветное «си» и первые лучи солнца брызнули по небу, щедро заливая грешную землю радостными лучами.
                Виталий Сирин
                КОНЕЦ