Молитва или Песни о Будде

             Молитва или песни о Будде, увиденном в замочную скважину 


     Я верю и в Будду, и в Бога. Как это совместить, я не знаю, но сердце мне подсказывает, что я на правильном пути. В конце концов, и учение Будды, и вера в Бога представляют из себя два полностью противоположных, зато и два мыслимо монументальных парадокса, которые, переворачивая повседневную жизнь с ног на голову, только и делают ее в духовном смысле абсолютно в себе законченной. Стало быть, и принятие обоих видений мира является третьим – и логически последовательным – парадоксом. 
     И потому – исходя из ситуации и настроения – я иногда медитирую, а иногда молюсь. Разумеется, своими словами. Бог ведь все равно безошибочно читает в моем сердце. Но часто и не молюсь. По той же причине.
     В сущности, я не столько молюсь ему, сколько пытаюсь объяснить мотивы моего поведения. И в особенности тогда, когда я чувствую, что это поведение ему не понравится. Почему? Прежде всего потому, что оно мне самому не нравится.
Итак, я вдаюсь в подробнейшие объяснения, из которых как дважды два вытекает, что я не мог поступить иначе. В глубине души я сознаю, что это не тот ответ, который хотел бы слышать Бог.
     Однако, с другой стороны, то, что он желал бы от меня услышать – а это всегда и без исключения любовь и всепрощение как прямой и кратчайший путь к ближнему – скорее всего прозвучало бы в моих устах неискренне. А вот это уже следует категорически избегать. Что угодно, но только не это.
     Наша земная жизнь стоит на фундаменте великой антиномии : с одной стороны, все наши действия, мысли и чувства вытекают из нашего характера как первоисточника, что провозгласил уже незабвенный Шопенгауэр, и вместе с тем, с другой стороны, наше сердце принадлежит преодолению ограничений собственного характера на путях любви и всепрощения.
     Как разрешить эту антиномию, я не знаю. Но то или иное ее разрешение и есть сердцевинный сюжет любой человеческой биографии.
     Житейский опыт показывает, что богоугодные деяния возможны скорее тогда, когда жизнь подходит к концу. Есть простой закон :  любой финал значительней, чем зачин и продолжение действия. Поэтому люди перед смертью практически все могут простить друг другу. Причем даже вполне искренне.
     Но стоит им чудесным образом оправиться, как всепрощение и любовь опять отступают на задний план. Лев Толстой это гениально продемонстрировал в сцене родильной горячки Анны Карениной.
     Вот об этом-то я чаще всего и интенсивней всего и разговариваю с богом. Так хотелось бы мне относиться к моим ближним – я имею в виду моих ближайших родственников – как Анна Каренина в предчувствии близкой смерти стала относиться к любовнику и мужу одновременно. Причем, длительное время. А еще лучше, всегда.
А вот умирать еще не хотелось бы. Как разрешить подобное противоречие? Не знаю. Вот за помощью и советом я и обращаюсь к богу. Можно ли назвать подобное обращение молитвой? Вряд ли. Но оно для меня как вода живая.
     Покольку же иной молитвы я не знаю, а повторяться не хочется, постольку я все меньше разговариваю с богом и все больше молчу наедине с ним.
     Однако молчаливый разговор, если он протекает на уровне молитвы, поверьте мне, тоже чего-то стоит. И даже очень многого. Но буддийской медитации он не заменяет.