Александр Драчев Верное слово

(рецензия на роман В. Борисова «Седьмое чувство»)

Достаточно искры – и вспыхнет тростник.
Достаточно слова, чтоб образ возник.
Достаточно верного слова.
Но если ты лжёшь – набегает земля,
Срезая трюма твоего корабля,
Где чётки Паскаля и кляксы Золя,
Обиды и паспортные штемпеля,
И койка матроса Рубцова.
И. Павлов. Поэт. 1988 г.

Вологодский прозаик Виктор Борисов выпустил в свет новую книгу, где на суд читателей представил роман «Седьмое чувство». Роман этот, наряду с другими, очень, кстати, немногими художественными произведениями, оправдывает существование всех литературных сил Вологодчины за последние тридцать лет удручающего культурного упадка. Жанр своего нового повествования автор определил весьма оригинально – «роман о ненаписанном романе». Попробуем разобраться, насколько форма и содержание этого литературного труда соответствуют такому замысловатому жанровому определению.
Но прежде скажем два слова об авторе. Виктор Борисов обозначил своё присутствие в русской советской литературе достаточно давно. Ещё в 1990 году в сборнике молодых писателей «Под Большой Медведицей» были опубликованы три его рассказа – «Жонглёр», «Биография для картины», «Неоконченная повесть от первого лица». Тематическая разнородность, простота изложения, смысловая внятность, точность деталей, качественный и плотный текст его ранних опытов явно свидетельствовали о незаурядных литературных способностях молодого автора.
Чтоб быть, однако, вполне объективным, следует указать на заметное «купринское» влияние («Жонглёр»), на видимую незавершённость сюжета, слабую идейно-смысловую нагрузку, но достаточно развитое чувство истины и нравственной зоркости с лихвой искупают эти досадные недостатки, вполне допустимые и извинительные для молодого автора, только-только ещё осваивающего трудную профессию литератора.
В последнее десятилетие Виктор Борисов проявил высокую творческую активность. Он плодотворно работает, издавая одну книгу своих повестей и рассказов за другой.
Темой своего романа «Седьмое чувство» автор избрал одно из самых драматичных событий мировой истории – цареубийство Александра II революционерами тайной террористической организации «Народная воля» 1 марта 1881 года. Для Российской империи и всего мира этот исторический момент очень важен. По исторической значимости он вполне соизмерим с убийством Юлия Цезаря Брутом и Кассием на ступенях римского Сената. Цареубийство императора Александра II получило очень широкий общественный резонанс. К делу «первомартовцев», по меткому выражению В. Фигнер, в течение нескольких недель был прикован «зрачок всего мира». Об этой страшной трагедии напишут сотни беллетристических и документальных книг, огромное количество мемуаров от капитального произведения уже упомянутой В. Фигнер «Запечатленный труд» до короткого и скромного воспоминания А. Тыркова. Создадут ряд художественных и строго научных фильмов. Защитят десятки докторских и кандидатских диссертаций, не говоря уже о многочисленных журнальных и газетных публикациях. Тема, как видим, крайне выигрышная. Но почему, скажут, такое пристальное внимание именно к цареубийству Александра II, ведь он не единственный монарх в России, который принял мученическую смерть от своих политических противников. Вспомним о государе Федоре Борисовиче, задушенном дворянами М. Молчановым и А. Шерефединовым по негласному указанию Лжедмитрия I. А смерть самого Лжедмитрия I, убитого боярами во главе с князем В. И. Шуйским? А Пётр III? А Павел I? Почему вышеназванные цареубийства не вызвали такого жуткого потрясения на всей планете? А дело в том, что цареубийство Александра II впервые нанесло смертельный удар прежде всего не по личности государя императора, а по величавой русской идеологической теории, служившей путеводной звездой для русских людей почти пятьсот лет. Благодаря этой теории из зыбкого объединения удельных княжеств создался монолит великой европейской империи. Добавлю ещё, что в этом подлинно русском национальном проекте, являя собой единое целое, нашли воплощение два глубинных архетипа: архетип премудрого старца (Филофей) и архетип держателя верховной власти (Василий III). А к детальной разработке теории подключились умственно одаренные и прозорливые русские книжники (писатели, публицисты и т.д.).
Цареубийство Александра II это коренной, рубежный перелом в русской истории. И вот почему.
Ни «чайковцы», ни «ишутинцы», ни «нечаевцы», ни бакунинские «бунтари», ни лавровские «пропагандисты», ни «Союз северных рабочих» С. Халтурина, ни народники «Земли и воли», ни плехановский «Чёрный передел», по большому счёту, не несли в себе для самодержавной власти экзистенциальную угрозу – и только народовольцы после целой серии чудовищных террористических актов, ввергнув в шок все сословия и возбудив в образованном обществе революционные настроения, дали первый мощный толчок «красному колесу», которое в конце концов раздавило великий русский цивилизационный проект и сумело подсунуть народу западный суррогат, чуждый идеальному представлению русских людей о справедливом социальном устройстве, а идолом для миллионов Рысаковых стал не Андрей Желябов, а невысокий лысый человек с марксистскими идеями в голове и психотипом Нечаева в душе.
Мысль эта для меня важна, поэтому поясню её с другого ракурса.
Основы будущего социального «рая» доморощенные революционеры искали в трудах европейских социалистов от Прудона, Луи Блана, Сен-Симона, Кабе и Шарля Фурье до Карла Маркса и Фридриха Энгельса, т.е. попросту говоря, как сказали бы мы сегодня, являлись иностранными агентами чуждой нам западно-европейской антисистемы. Россия, двигаясь по историческому пути в рамках великой теории, успела за столетия сформировать устойчивую систему, способную противостоять как внешним, так и внутренним угрозам. Пятьсот лет она успешно с ними справлялась, преодолев даже знаменитую Смуту. И вот у системы появился новый, доселе невиданный враг – отечественные революционеры – антисистемщики с явно выраженной пассионарностью. Призывая народ к уничтожению самодержавия и подрывая основы православия, они действовали не за, а против коренных народных убеждений. Свои собственные взгляды революционеры пытались навязать всему русскому народу, не понимая или не желая понимать, что крестьянство в массе своей, воспринимает самодержавие и православие как главные краеугольные камни державной государственности. Эти архетипические народные представления послужили причиной краха так называемого «хождения в народ». Народ не воспринял того, что ему втолковывали «народные демократы», но он очень хорошо почувствовал и понял, что интеллигенция несёт совершенно чуждые ему взгляды. Крестьянство эти чужеродные идеи отвергло.
Взрыв бомбы на набережной Екатерининского канала смертельно подорвал государственную систему Российской империи, созданную гением старца из псковского Елеазарова монастыря. Несмотря на то, что самодержавная власть сумела разбить и физически уничтожить организацию «Народная воля», царское правительство так до своего рокового конца не могло справиться с нараставшим революционным движением. Антисистема победила и мы до сих пор вот уже более ста лет корчимся в её железных тисках, а безжалостное время вслед за самодержавно-православным ресурсом изымает у нас другие ресурсы – людские, территориальные, природные, финансовые, интеллектуальные, патриотические и т. д. и т.п. Нам не поднять рождаемость, не вернуть утраченные территории, не оздоровить финансы, и мы до тех пор будем барахтаться в цепких объятиях антисистемы, которая после либеральных реформ 90-х годов поставила нас на грань глубокого социального разложения и нравственной смерти, пока не придет новый Филофей с толпою сподвижников и не выстроит крайне привлекательной для нас и для всего мира новый русский цивилизационный проект, потому что все три проекта, рожденные Модерном – коммунизм, фашизм, либерализм – не отвечают чаяниям русского народа об идеальном устройстве человеческого бытия.
Вернемся к роману. Композиционно роман состоит из двух временных плоскостей. Первая плоскость – это время самого начала 90-х годов XXстолетия. Вторая плоскость переносит нас назад, в царствование Александра II. Связующим центром этих плоскостей выступает личность Николая Рысакова, бросившего первую бомбу под колеса царского экипажа.
Первоначально действие романа разворачивается в первой плоскости. В двухэтажном деревянном особнячке, где после областного семинара собрались молодые литераторы, чтоб выпить по чашечке чая, обсудить итоги прошедшего мероприятия, один из персонажей романа, некто Глебов, на вопрос о том, что он сейчас пишет, сообщил приятелям, что работает над романом о народовольце Николае Рысакове. Литературные семинаристы начала 90-х, надо отдать им должное, были людьми образованными, и тема цареубийства Александра II не являлась для них тайной за семью печатями. Но если еще сто лет назад для русской революционной молодежи народовольцы являлись национальными героями, образцом для подражания, отдавшими жизнь ради торжества социальной справедливости, то сотоварищи Глебова по писательскому цеху уже не испытывали к этим политическим фигурам прежнего пылкого восторга. Более того. Заявление Глебова произвело на них такое же действие, какое производит красная тряпка на разгорячившегося быка. Приятели стали прямо заявлять Глебову, что Николай Рысаков ни в коем случае не может быт центральным героем романа, так как он подлый террорист, дерзнувший поднять руку на государя императора, а затем трусливый предатель, выдавший своих товарищей, и вообще – это крайне жалкий и ничтожный человек, гнусный клоп, паршивая гнида, недостойный не то что романа, а даже простого упоминания его презренного имени. Но Глебов, отчасти по личному убеждению, а отчасти и под действием чайных паров начал упорствовать, отстаивать свое мнение и утверждать, что Николай Рысаков имеет все основания претендовать на роль главного героя. Отметим это как программное заявление.
Далее по тексту происходит переход действия во вторую временную плоскость – в эпоху Александра II. Начинается, в сущности, заявленный Глебовым роман о Н. Рысакове.
Чтоб иметь представление о том, кто такой Н. Рысаков, нужно сказать несколько слов об этой исторической личности. Н. Рысаков – наш земляк, уроженец поселка Курдюг Белозерского уезда Новгородской губернии, мещанин по происхождению. Окончив гимназию в Череповце, он поступил в Санкт-Петербургский университет и попал под обаяние революционных настроений, царивших в среде студенческой молодёжи. Для некоторой части этих молодых людей члены исполнительного комитета «Народной воли» представлялись своего рода идолами. На одной из студенческих вечеринок Н. Рысаков обмолвился, что чувствует в себе решимость совершить террористический акт против государя императора. Это высказывание дошло до Андрея Желябова, одного из руководителей тайной организации. Желябов привлёк Рысакова к революционной деятельности. Вначале Рысакова проверили на крепость характера и силу воли, поручив ему ответственное задание – принять на вокзале и перевезти до определённого места типографский станок. С этим заданием Рысаков справился безукоризненно. Затем он был введён в группу агентов исполнительного комитета, следивших за передвижением государя. И уже на последнем этапе подготовки к покушению его приняли в группу бомбометальщиков под четвертым номером, рассчитывая не на то, что он действительно совершит теракт, а на то, что он просто поучаствует в деянии, «понюхает, так сказать,  пороху», и ещё больше укрепит силу революционного духа. Но обстоятельства изменились. Один из бомбистов, Тимофей Михайлов, нашёл в себе силы не участвовать в абсурдном предприятии, и по воле Софьи Перовской Рысакову, вместо четвертого номера пришлось стать первым.
Его бомба, повредив карету, не нанесла вреда императору. Александр погиб от второй бомбы, брошенной Игнатием Гриневицким, поляком по происхождению. Рысакова арестовывают и уже на второй день после теракта он начинает давать признательные показания. По его наводке разгромлена нелегальная квартира на Тележной улице, схвачена Геся Гельфман, народоволец Саблин застрелился. По одному только имени, неосторожно произнесённому С. Перовской, которое запомнил Рысаков, выслежен полицией А. Тырков. В тюрьме Рысаков пишет просьбу о помиловании на имя Александра III. В романе приводится текст этого письма. За день до приведения приговора в исполнение Н. Рысаков, в надежде сохранить себе жизнь, пишет новое послание, где предлагает себя в агенты царской охранки. На эшафоте он был единственным, кого, прощаясь перед смертью, не обняла С. Перовская, правнучка последнего малороссийского гетмана и президента Академии наук Кирилла Разумовского, который также, по странной иронии судьбы, являлся главным закопёрщиком дворцового заговора против императора Петра III.
В романе В. Борисова выведено много реально существовавших исторических лиц. Это и Ф.М. Достоевский, и А.С. Суворин, и государь АлександрII, и его любовница княгиня Юрьевская, и полтора десятка народовольцев, и молодые литераторы, вступившие нынче уже в весьма почтенный возраст. Каждое из этих лиц имеет ярко выраженную индивидуальность. Все они художественно обработаны и узнаваемы. Мастерски прописана любовная линия Александра II и княгини Юрьевской. Щемяще трогательны интимные отношения С. Перовской и А. Желябова. Ф. Достоевский очерчен живо и убедительно всего двумя мазками. В разговоре с А.С. Сувориным он, величайший знаток человеческой психологии, ставит перед собой и перед собеседником важный вопрос по совести – вопрос о доносительстве. И даёт отрицательный ответ, потому что для всякого русского человека доносительство равносильно совершению одной из самых главных мерзостей перед лицом Господа.
Психологически тонко и убедительно описана тревожная ночь, проведённая С. Перовской в одиночестве после ареста горячо любимого ею А. Желябова. Замечательно описание петербургского «угла», где нашёл себе пристанище Рысаков по очень щадящей цене за три рубля в месяц. Тут на полутора страницах очерчена вся горьковская «ночлежка».
Автор умеет точно передать атмосферу изображаемого времени за счет четко подобранных деталей и языкового многоголосия. Диалоги персонажей деловиты, содержательны. Отдельные реплики лишены пустого фразёрства, но точны и целенаправленны. Языковая ткань произведения прозрачна, без всяких искусственно придуманных вывертов, каждая деталь на своём месте. Проза В. Борисова не изобилует литературными приёмами. Они не являются для автора самоцелью. Гораздо важнее для него содержание, ведь подлинную красоту придают тексту не разнообразные словесные изыски и внешнее украшательство, а глубина мысли. Отношение писателя к своим героям лишено даже тени тенденциозности. Такое стремление автора к совершенной объективности крайне привлекательно. Достичь совершенной объективности крайне трудно, почти невозможно, но стремление к ней можно только приветствовать. Это стремление, кстати сказать, залог успеха всякого литературного произведения.
В романе четко определены смысловые акценты, прекрасно выписаны почти все сцены. Впечатляет описание воскресного развода в Михайловском манеже.
Все лица и линии в романе синергично сплетаются в тугой узел, центральным местом которого становится взрыв бомбы на набережной Екатерининского канала. Потрясающая динамика повествования все глубже и глубже захватывает внимание по мере приближения к фатальной сцене – сцене убийства царя. Чем ближе развязка драмы, тем сильнее нарастает напряжение и драматизм действия, тем с большим нетерпением ждешь последнего акта этой ужасающей трагедии.
В романе эскизно, но достаточно зримо прописаны характеры действующих лиц. Но что же Рысаков? Он даже не первый среди равных.
Концовка романа вновь переносит нас в начало девяностых годов прошедшего столетия. Молодые литераторы, чтоб в буквальном смысле слова выжить после перестройки и не умереть с голоду, вынуждены заниматься спекуляциями, гордо именуемыми коммерческой деятельностью – продавать в Москву неликвиды т.е. товары, которые залежались на складах промышленных предприятий и уже не могут быть использованы в программах по выпуску готовой продукции. Во время одной из таких бизнес-поездок, чтоб побыстрее скоротать бессонную ночь в салоне автомобиля, молодые люди вновь садятся на своего любимого конька и начинают рассуждать о литературе. На устах Глебова опять начинает звучать имя Николая Рысакова. Уже много лет оно не дает ему покоя. Оно снится Глебову и мерещится. Долга дорога до Москвы, не умолкает и разговор приятелей.
Неожиданно Глебов замолкает, а потом, сетуя на несправедливость судьбы, с горечью говорит своему напарнику:
- И кому это нужно? Вся эта наша литература? Книг никто не читает. Ведь все наши сочинения – это точно такие же неликвиды, которые лежат сейчас у нас в багажнике.
Его старший товарищ отвечает, что то, что не читают книги – не самое главное. Самое главное другое. Что в мире людей, кроме основных чувств, есть главное чувство – чувство слова. И как бы ни поворачивалась жизнь, человек должен свято хранить этот данный ему небесный дар и стараться, по мере сил и способностей, как можно честнее исполнять свое долженствование.
- Что тебе читатель? Не для него пишешь! Какое тебе дело до читателя? Ты сам себе судья. Ты прекрасно знаешь, что представляет собой текст, который ты написал. Стремись к совершенной объективности, люби людей, люби Бога. Бога особенно. Не жди, когда минет земной срок, потом будет поздно, потому что «не придет Авраам каплей воды живой утолить жажду любви духовной, и времени больше не будет». Окончательно устрани
в себе соблазн множить сущности сверх необходимости, чем постоянно грешит один из твоих литературных приятелей. Вот ты уже десять лет толкуешь о Рысакове. Достоевский написал жуткого злодея, убийцу двух ни в чем не повинных старух, причем Родион работал топором, как заправский мясник. Но он писал Раскольникова прежде всего не убийцей, а глубоким страдальцем, измерив своим гениальным пером всю бездну нравственных мучений своего героя. А в твоем случае? Историческая личность требует оправдания. Достойна ли она его? Напиши так, чтоб у читателя мурашки зашевелились от твоих огненных слов. Вспомни Аркадия Тыркова. Он стал жертвой рысаковского предательства. Он, Тырков, потомственный дворянин, человек разносторонне образованный, владеющий несколькими иностранными языками, глубочайший знаток русской и зарубежной литературы, сошедший с ума в Доме предварительного заключения, проведший по милости твоего героя четверть века в минусинской ссылке…
Но избыточно пафосный поток прописных истин не доходит уже до сознания адресата. Глебова сморил сладкий предрассветный сон. На этом заканчивается роман.
Но мы, чтоб восполнить образ Рысакова, этого большеголового и широкоплечего девятнадцатилетнего подростка с видимыми задатками умственной и духовной силы, приведем здесь еще один штрих к его личности – именно высказывание о нем его жертвы Аркадия Тыркова. Вот что он пишет: «Несмотря на оговор, у меня не шевельнулось ни разу враждебное чувство к нему. Его состояние, о котором я говорил, исключало возможность предъявлять к нему какое-либо нравственное требование. Нападая на центральное лицо в государстве, он сосредотачивал на себе слишком много внимания, слишком многие могли бы его спросить, почему он это сделал, за что хотел убить, и у него не нашлось бы на это по совести ответа. Революционного прошлого у него не было, т. е. он не прошел тех фазисов психологического развития, которые были пройдены старшими народовольцами. Не было и достаточной идейной подготовки, и в характере не хватало дерзости. Это был еще совсем юный, добродушный и жизнерадостный провинциал. Вчера – еще просто мальчик в самом разгаре, если можно так выразиться, своей непосредственности, сегодня – цареубийца. И цареубийца непосредственный, сам бросивший первую бомбу. Он видел кровь посторонних людей, пострадавших от его снаряда: на его глазах разорвалась вторая бомба, поразившая государя и Гриневицкого. Он видел толпу, сбежавшуюся к месту катастрофы, у которой в глазах был ужас перед совершившимся и негодование к нему, Рысакову. Когда он очутился в руках следственной власти, она вцепилась в него своими умелыми когтями, не давая ему времени опомниться, разобраться хоть сколько-нибудь в той сложной сети ошеломляющих и противоречивых чувств, которые должны были всплыть неожиданно для него самого. Не только он был испуган собственным поступком и тем положением, в которое он попал, но он, я думаю, не мог даже дать себе отчета, как все это с ним произошло…
…Мне хотелось показать, какую страшную пытку испытал Рысаков прежде, чем начал говорить, и что, суммируя все обстоятельства, он заслуживает только жалость, а не презрение».
А как же мечта? Что же роман о Рысакове? Где перипетии его жизненного пути, духовного взросления? Где проникновенный рассказ о его глубочайших психических и нравственных страданиях после того, как он попал в Дом предварительного заключения? Где описания о перекрестных допросах, очных ставках?
Роман о Рысакове оказался не написан. Зато состоялся роман о нас с вами, о чувстве слова, о великом и трагическом событии второй половины XIX столетия. И хочется верить, что в огромном море литературы о времени Александра II роман В. Борисова «Седьмое чувство» не затеряется, а займет свое вполне достойное место.