de omnibus dubitandum 96. 197

ЧАСТЬ ДЕВЯНОСТО ШЕСТАЯ (1857-1859)

Глава 96.197. ЖЕМЧУЖИНОЙ НА ЧЕРНОМ ВОЛОСКЕ…

    Между тем Мелани продолжила свою историю:

    – Через несколько дней после этого я в поисках Иоганна опять поднялась в комнату для прислуги. Однако там оказался только буфетчик Петер. И едва я его увидела, как мне сразу вспомнилось то враньё, которое он про меня рассказывал, и я набросилась на него:

    - Враль вы эдакий, о чем это вы про меня Иоганну бахвалились?..

    - А что такое?.. – осклабился он.

    Я от его улыбки прямо рассвирепела и напустилась на него:

    - Вы утверждали, что отпудрили меня…

    И этим, разумеется, только сама себя с головой выдала, потому что Петер мигом смекнул, что кучер меня отпудрил.

    Я по его виду сразу это заметила, потому что он с ухмылкой уставился на меня. А потом говорит:

    - Иоганн сам всё переврал, никогда я не говорил, что пудрил фройляйн Мелани… Я только заявил, что с удовольствием не упустил бы случая, подвернись он, законопатить фройляйн Мелани… только это я ему и сказал… а что тут, скажите на милость, особенного… коли фройляйн Мелани такая уж, выходит, манкая барышня… нет ничего дурного в таком желании.

    С этими словами он направился ко мне и погладил меня по груди. Всю гневливость мою как рукой сняло, и мне захотелось сношаться, а не выяснять, кто, там чего наврал. И едва лишь он предложил:

    - Пойдёмте, барышня, позвольте мне, пожалуйста, на вас сверху забраться, – я велела ему только запереть дверь на засов.

    Ну вот, потом он разложил меня на своей кровати и с оттяжечкой и расстановочкой меня отсношал.

    – А с младшим ты тоже пудрилась? – спросила я.

    – С Максом-то? – Она рассмеялась.

    – Разумеется. Однажды он подсмотрел, как мы с Петером возились, а потом, на следующий день, тайком прокрался за мной, когда я направлялась в уборную, и заявил мне, что он-де всё про меня знает, и что я должна ему тоже позволить. Ну, я ему и дала разок. Мы с ним прямо стоя это дело обтяпали. Здесь же нет ничего такого.

    – А как вышло с Леопольдом, с главным официантом? – полюбопытствовала я.

    – О, этот… – она схватила меня под руку и закатила глаза. – Знаешь, Максль мне про него рассказал, будто у него вот такая длинная кукурузина, и меня разобрало любопытство.

    Леопольд всегда имеет привычку спать до обеда, потому что работает до поздней ночи, и поэтому с утра остаётся в комнате для прислуги один. Тут-то я и поднялась к нему однажды. Он был ещё в постели и спал; я отодвинула засов и вошла. Он, конечно, проснулся, а я ему говорю:

    - Кто это так долго в постели валяется… а ну-ка, подъём! Подъём!..

    - Позвольте мне ещё малость, пожалуйста, полежать… – просит он.

    - Нетушки! – говорю я и принялась его щекотать по-всякому.

    В ходе возни он так раззадорился, что поймал меня за титьку, я вдруг остановилась, затихла, и только гляжу на него. Тогда он сжал меня крепче и привлёк к себе, а когда я прилегла к нему, он без лишних разговоров сунул мне в руку свою кукурузину. Ну, скажу тебе… и длиннющий же он у него…
Она изобразила мне длину.

    – Он собрался, было, приступить к совокуплению, однако тут же остановился.

    - Боюсь, что я, неровен час, пораню вас как-нибудь, фройляйн, своей солёной дубиной, – говорит он, – лучше мы сделаем по-другому.

    И, тут он опустился вниз и принялся меня так лизать, что я, думала с ума сойду. И когда под конец я была уже в полном изнеможении, он говорит:

    - Вот теперь и мне можно.

    Выпростал мне титьки наружу, вставил меж ними свой хвост и так отшлифовал меня между грудями, что брызги его мне аж до лица долетали…

    – И что? – спросила я. – Главный официант тебя всегда только между грудей делает?..

    – Да, нет же, сейчас уже больше не делает… – рассмеялась она, – это ведь случилось два года назад, когда мне было только одиннадцать лет… нынче он сношает меня по полной программе… я же тебе сказала, ты можешь пойти со мной и сама на всё полюбоваться…

    Мы добрались до её дома, и пошли через зал ресторана.

    – Леопольд, – обратилась она, – отец дома?..

    – Нет, – ответил он, – отец нынче в кофейне.

    – А мать?..

    – Она ещё спит…

    – А Иоганн?..

    Он рассмеялся:

    – Тот в Бейкозе…

    Она сказала:

    – В таком случае пойдём наверх…

    Леопольд изменился в лице и прошептал:

    – Сию минуту приду…

    Это был низенький человек с безусым, морщинисто-жёлтым лицом и длинным, кривым носом. Мне он показался отвратительным, но я сгорала от любопытства увидеть его стержень.

    Мы поднялись в комнату для обслуживающего персонала, просторное, выкрашенное белой краской помещение, в котором стояли четыре железные кровати.

    Сразу вслед за нами появился и Леопольд.

    Он был несколько смущён моим присутствием, однако Мелани бросилась на кровать и позвала его к себе.

    – Может быть, – сказал Леопольд мне, – фройляйн тоже хочет малость попудриться?

    Затем он, опустился на колени откинул платье Мелани и погрузился лицом в ее лоно

    Я уселась в изголовье и смотрела, как она закатывает глаза.

    – Погоди, – сказала я, – я тоже тебе кое-что покажу… – и набросилась на неё, задрала ей платья повыше и с исключительным воодушевлением принялась за её грудь. Сиськи у неё были такими же большими, как у Лизиски, только они не болтались безвольно туда-сюда, а точно большие тыквы крепко и туго выдавались вперёд, и кроме того на них имелись маленькие розово-красные сосочки.

    И сколь бы ни сжимать и ни сдавливать её грудь, та с неизменным постоянством эластично поднималась вверх.

    Я обрабатывала её руками, и в завершение принялась покусывать и облизывать соски.

    Она визжала под моими ласками и от Леопольдовых поцелуев в плюшку подбрасывала попу высоко вверх.

    – Я этого не перенесу… я этого не перенесу, – кричала она, – о боже… как хорошо… да… только лижи мне титьки… только лижи их… Иисусе, если б я только могла… если б я только могла, я хотела бы тоже что-нибудь сделать… я тоже хотела бы тебя лизать… почему бы нет? – внезапно сказала она, на короткий миг прервав свои извивания и подскакивания.

    – Что ж тут особенного… если б я только могла дотянуться до твоей плюшки… мне хотелось бы делать тебе то же, что Леопольд… А-а… а-а… а-а…

    Она орала так громко, что я испугалась, отпустила её грудь и заметила:

    – Не услышал бы нас кто-нибудь…

    Леопольд прервался и сказал:

    – Здесь ни одна душа ничего не услышит.

    Слюна и малафья капали с его губ. Он утёр рот и заявил:

    – Сейчас она у меня ещё и не так заверещит.

    С этими словами он приготовился улечься на Мелани.

    Она крикнула:

    – Полюбуйся теперь на его шлейф.

    Я скользнула поближе к Леопольду, который, лёжа на Мелани, услужливо приподнялся достаточно высоко, чтобы я имела возможность с удобством всё наблюдать. Это была самая длинная кочерыжка, из когда-либо виденных мною прежде, и она была изогнутой как первосортная колбаса. Я в изумлении схватилась за неё и уже не могла отказать себе в удовольствии обойтись с этой спаржей так, как и надлежит обходиться со спаржей, а именно сунула в рот головку.

    Леопольд играл грудями Мелани, не позволяя ей замечать, чем я внизу занимаюсь. И судорожная пульсация его головки была настолько мощной, настолько энергичной, что едва не распирала мне челюсти.

    Я играла с ней языком, потирала оставшийся снаружи стебель ладонью и не уставала дивиться тому, какой длинный путь мне приходилось проделывать от жёлудя до самого корневища.

    Тут Мелани сказала:

    – Хватит, дай ему теперь посношаться, Хелена.

    Мне пришлось отпустить его, и я с ещё большей завистью взирала на плюшку Мелани. Её толстые белые ляжки переходили в круглую как шар задницу, и на мягких подушках подобно чёрной розе лежала её перламутровая раковина. Она была широко распахнута и по краям блестела от влаги, и всякий раз, когда Мелани смыкала срамные губы, наружу выступала белая капля и словно жемчужина повисала на тёмном волоске.