Черт в табакерке или Песни о Будде

       Черт  в  табакерке или песни о Будде, увиденном в замочную скважину 


     Есть в человеке вещи настолько тайные и постыдные, что он, как мне кажется, скорее умрет, чем выставит их на свет божий. И о таких вещах человек действительно должен молчать.
     Но есть в нем вещи тайные только потому, что к ним никто особенно внимательно не присматривался – в том числе и сам человек – и постыдные лишь в силу традиции, не советующей выносить сор из избы. И вот такие вещи человек уже вполне может поведать миру, потому что в них заключено обычно нечто поучительное и расширяющее общечеловеческое самосознание.
     А в качестве примера я спрашиваю себя : что человек не может простить самому себе? И отвечаю : наверное, измены самому себе. Но что значит : измена себе?
     А вдруг то, что он считал своей сердцевиной, и что, не выдержав давления обстоятельств, однажды треснуло, как скорлупа ореха, вовсе не было его сердцевиной? А что, как собственная сердцевина открылась ему лишь после досадного треска ореховой скорлупы и оказалась – неожиданно для него самого – в совершенно в ином месте?
     И не приходится ли в таком случае говорить скорее об обретении себя, чем об измене себе?
     Я никогда не забуду, как давным-давно, где-то в начале семидесятых, я задумал съездить в тогдашний Ленинград. Это мой любимый город. Я был там уже не раз. И всякий раз останавливался у маминой знакомой по работе.
     Это была славная пожилая женщина : добрая, культурная, выдержавшая блокаду и потому до костей патриотка. Таков же был и ее сын : врач-неврапатолог и тоже исключительно добрый и нравственный человек.
     Мне было всегда хорошо у них. Я уходил на целый день бродить по городу, а когда возвращался поздно вечером, меня ждал вкусный ужин и милые застольные разговоры.
     Поскольку денег за постой моя хозяйка никогда не брала, я чувствовал себя немного не в своей тарелке. И потому на этот раз решил остановиться в чужой квартире. Об отеле, понятно, речи не было : только для иностранцев да и баснословно дорого.
     На Московском вокзале нас, приезжих, встретило несколько женщин : они предлагали комнату. Цена приемлемая : кажется, по пять рублей в сутки. Спрос превышал предложение – и уже через десять минут женщины расходились, уводя с собой клиента.
     Осталась одна и последняя. Район у нее был хороший, недалеко от центра. Комната отдельная. Все удобства. Но рядом с хозяйкой стояла молодая худенькая девушка. Она приехала с тем же поездом, что и я.
     Возникла щекотливая ситуация. Мы могли бы снять комнату на двоих. Старушка-хозяйка вопросительно переводила взгляд с меня на девушку и обратно.
“В комнате две кровати”, – сказала хозяйка, – да и платить будете пополам. Выгода для обоих”.
     Старушка ни за что не хотела терять потенциальных клиентов. От пассажиров московского поезда на перроне не осталось никого. Я взглянул в серые глаза девушки. Она была согласна. В глубине ее зрачков я, как мне показалось, углядел безмятежное спокойствие и какую-то фаталистическую безучастность.
     Я понял, что должен буду попытаться сблизиться с нею, потому что того ждет от меня сама ситуация. И я, страшно сказать... просто струсил. Я испугался, что могу сплоховать как мужчина. И под первым же попавшимся предлогом – якобы, район не тот – отказался.
     И поехал опять к маминой знакомой в уютное насиженное гнездышко. А ведь я больше всего на свете любил и уважал приключения! И вот жизнь мне подбросила приключение, оптимальней которого в те времена и при тех обстоятельствах вообще не существовало.
     И я струсил. Как бы предал себя самого. И до сих пор не могу простить себе это предательство.
     С годами, правда, пришло осознание, что страсть к приключениям, действительно, принадлежит к основополагающим чертам моего характера, однако идет она на пару с уютом и необходимостью присутствия опоры.
     То есть не безоглядный я искатель приключений. И не до конца способен отдаваться неизвестности. А так, в меру. Впрочем, у большинства людей и того нет. Это я таким образом пытаюсь оправдаться перед собой и людьми.
Противно. Но что делать? Биться об стенку? Упиваться самоуничежениями? Заведомо ложный путь.
     Куда как лучше увидеть в этой моей черточке – желании дальних плаваний при условии наличия тихой гавани – чертика из табакерки, показывающего мне язык.
     И хочется шикнуть на него : “Мол, исчезни сию же минуту!” Да что толку? Ведь разговариваю я по сути с самим собой. И в то же время как будто не только с самим собой.
     Есть он, значит, на самом деле : пресловутый черт из табакерки. И табакерка в данном случае : моя душа. Ничего не поделаешь. От себя не убежишь и выше головы не прыгнешь.
     И вот я приближаюсь к моему чертику, чтобы приятельски хлопнуть его по плечу. Но он – на всякий случай – исчезает в своей табакерке. Читай : пропадает опять в глубинах моего существа.
     А меня... меня утешает, как и всегда, мой возлюбленный Будда. Вот я продемонстрировал – насколько это было в моих силах – любящую доброту по отношению к тем, кому дарить ее почему-то в наших кругах не принято.