Дорога через тот свет! Рассказ. -

 
                (Создатель рисунка Вадим  Камков.)
 
            Светлой памяти моей бабушки Феодоре посвящается.


  Эту историю рассказала мне моя бабушка в далеком, «застольном» 1976 году.
  Но прежде чем рассказать ее, я расскажу немного предыстории из моей давней
  юной жизни.
      В тот год я еще совсем ребенок, беззаботный мальчишка десяти лет, часто
  любил бывать у своей бабушки, Доры, матери моей мамы, и слушать разные
  невероятные и удивительные истории из ее прошлой жизни. Больше всего я любил
  те вечера, когда она читала мне священное Евангелие и рассказывала
  всевозможные былины и бесконечные рассказы о подвигах православных святых,
  написанных от руки в школьных тетрадках. О загробном мире, и о всяких страшных
  случаях из своей прошлой жизни, и жизни других людей.
      Невысокая, средней полноты старушка, с круглым, светлым лицом, которое
  по цвету кожи напоминало белую церковную просвиру. Она каждый наш
  совместный вечер начинала с чтения Евангелия. Покрыв голову платком, согласно
  православному канону, она садилась в своей прохладной веранде, на большой
  старинный сундук еще царских времен, покрытый цветным покрывалом
  с бахромой. Брала в руки большой узелок, связанный черным платком,
  развязывала, доставала из него старое, потрепанное, почерневшее от времени
  Евангелие 1886 года печати и начинала его читать. Уводя мое детское
  воображение вслед за Христом и его апостолами, она водила меня по старинным,
  каменным улицам Иерусалима, поднимала на гору Фавор и на гору Голгофу, к
  кресту, где распяли нашего спасителя Христа. Здесь, у Его окровавленных ног,
  раздробленных большими коваными гвоздями, в своем воображении я видел, как
  заливались слезами мать Христа, святая дева Мария, Мария Магдалина и любимый
  апостол Господа Иоанн Богослов.
    – Скажи мне, бабушка, а почему люди Христа распяли?! – задавал я в ту минуту
  свой вопрос, сидя рядом на маленьком табурете или лежа на старинной, железной
  кровати бабушки.
    – Люди распяли Его, потому что он говорил им правду о том, какие они злые.
  Им это не понравилось, поэтому его и распяли, – отвечала бабушка и продолжала
  читать дальше до очередных моих вопросов или окончания своего ежедневного
  правила по чтению Евангелия.
      Окончив чтение, бабушка завязывала обратно в узелок Евангелие, и у нас
  начиналось свободное общение. Бабушка рассказывала мне разные истории
  о прошлой царской жизни, о революции, о страшном голоде 30-х годов, и, конечно
  же, об ужасной Великой Отечественной войне. Но больше всего я любил
  те истории, которые щекотали нервы, те истории, где рассказывалось о явных
  неземных чудесах и видениях. Одной из таких историй была история про моего
  двоюродного деда, Виктора Харченко, двоюродного брата моей бабушки. – Да, да!
  Это именно та самая история про Керченский «Колодец смерти», которую
  я написал ранее, и которую многие читатели уже прочли, оценив мой труд своими
  рецензиями. Но было также и множество других историй, страшных, жутких
  и нередко леденящих душу.
    – Есть одна история, говорила мне иногда бабушка. – Но я тебе ее
  рассказывать
  не буду, – морщилась она.
    – Ну почему? Недовольно спрашивал я.
    – Ой, да ну ее, страшная она дюже! Продолжала морщиться бабушка. –
  Напугаешься еще, да спать не будешь! – Ну ее!
    – Не напугаюсь! – Ну, расскажи, бабушка! Словно загипнотизированная удавом
  мышка, напрашивался я на очередную бабушкину страшилку.
    – Ну ладно. Сдавалась, наконец, бабушка. – Сам напросился, слухай. Начинала
  она свой очередной страшный рассказ. И я слушал и боялся, и страх этот мой
  особенно усиливался тогда, когда рассказ подходил к концу и приходило время
  спать.
      Спал я всегда в зале на разложенном диване. Бабушка спала совсем рядом,
  в 3–4 шагах от меня, в той самой застекленной веранде. Стеклянная дверь этой
  веранды всегда была открыта, и оттуда, сквозь большое окно с улицы, словно
  пыльной дорожкой стелился по полу в зал скудный свинцово-серый звездный свет.
      Сон, после бабушкиных рассказов, – это вообще что-то особенное.
  Не признавая никаких ночников, бабушка всегда спала в темноте. Здесь
  начиналась
  расплата за мою безмерную тягу к страшным историям. Нагнав в организме
  адреналина до переизбытка, частенько с комом в горле, я накрывал на голову
  одеяло и, истекая потом, долго не мог заснуть. Лежал тихо, под ход настенных
  часов, и затаив дыхание, внимательно прислушиваясь к ночным звукам, пока
  наконец веки не слипались словно медовые, и я не проваливался в глубокий сон.
  И так было каждый раз, когда я ночевал у бабушки. Было так и в тот день, когда
  я услышал эту историю.
      Наши предки по древней бабушкиной линии из рода Харченко, после
  1775 года, когда Екатерина вторая ликвидировала Запорожскую сечь, какое-то
  время жили в Харькове, но потом двинулись на юг. Тогда много бывших
  Запорожских казаков осело в Казахстане, в Семиречье. А мои предки пошли
  дальше, еще южней, ближе к границам Киргизии и Узбекистана. Здесь, недалеко
  от казахского города Аулие-ата, будущего города Джамбул, казаки  в начале
  19 века, тогда, когда эти земли еще не входили в состав Российской империи,
  по договоренности с местным населением закладывали первые поселения. А когда
  в 1864 году русские войска под командованием полковника Черняева захватили
  эти земли и окончательно присоединили их к Российской Империи, число русских
  поселений здесь значительно умножилось. Ивановка, Семеновка, Михайловское,
  Бурное, ну и конечно Высокое. Именно в Высоком и родилась моя бабушка
  в 1911 году. Здесь она провела свои молодые годы, здесь и произошла та
  история, о которой я и начинаю свой рассказ.
      Это случилось в начале тридцатых годов двадцатого века, во времена
  расцвета молодой советской страны СССР, тогда, когда вся она, полуголодная,
  но устремленная вперед, кипела коммунистическими стройками и
  социалистическими соревнованиями. Когда утверждались планы первых пятилеток
  и начинались стахановские движения. В те годы вся страна буквально бурлила
  своими стройками. Не отставали от общего темпа страны и местные партийные
  руководители, и постоянно что-то строили и благоустраивали в своих городах
  и селах. В поселение Высокое в это время тоже были свои стройки. Строили
  первый машинный двор, школу для детей, расширяли склад для магазинов, ну и
  разные другие маломасштабные местные стройки. Но самой большой стройкой тем
  летом была прокладка главной дороги, которую вели от города Аулие-Ата
  (Джамбул) до города Чимкент (ныне Шымкент). Стройка эта была настоящая стройка
  века для тех мест. Много техники работало на ней. Дорогу вели широкую
  двухполосную, и стройка эта с каждым днем все ближе и ближе приближалась к
  поселению Высокое. Люди с одной стороны очень ждали эту дорогу, а с другой
  переживали, как пройдет по поселку эта дорога? Чьи постройки затронет она? И
  самое главное – что и кому придется сносить, если дорога пойдет по центру
  поселка? Вся эта неясность волновала и беспокоила людей, поселян, заставляя
  задавать вопросы их главе. На все эти вопросы глава поселения либо молчал,
  либо отвечал коротко и сухо: «Придет время, узнаете!» Как позже выяснилось, он
  и сам в то время еще ничего не знал.
      В дни этой дорожной стройки моя бабушка была замужем за первым своим
  мужем Василием (который впоследствии погиб на фронте). Жили они в доме
  родителей Василия и к тому времени уже имели двух детей: старшую дочь Лиду,
  трех лет, и младенца, сына Леню. Василий работал трактористом и домой приходил
  только поздно вечером. Бабушка же следила за домашним хозяйством и сидела
  с детьми.
      В тот день после обеда, когда произошла эта история, бабушка уложила спать
  детей и сама разомлела, сидя у кровати сына Лени. Она почувствовала, как ее
  веки сначала отяжелели, как будто к ресницам привязали весовые гирьки, а затем
  совсем слепились, и бабушка погрузилась в очень тонкий глубокий сон.
  Неожиданно она вдруг осознала, что опустилась во мрак темноты. Темнота эта
  окружала ее со всех сторон какой-то сыростью, и прелым запахом гнили.
  Не понимая, что произошло, но явно ощущая себя в своем бодром теле на этом
  незнакомом ей месте, бабушка испуганно и растерянно начала озираться
  по сторонам. Видимо в это время ее зрение понемногу привыкло к этому мраку,
  и она стала различать какие-то темные, непонятные очертания. Первое, что
  ощутила бабушка, а затем и разглядела, под своими ногами, это были деревянные
  ступеньки. Осмотрев их, она поняла, что стоит на крылечке. Подняв голову,
  бабушка заметила, что находится в двух метрах от двери срубленного деревянного
  дома. Дверь этого дома висела на ажурных кованых навесах. На самой двери,
  кроме красивой бронзовой ручки, также висел и ажурный бронзовый молоточек
  для стука в дверь. Все это дорогое, старинное убранство двери говорило о том,
  что в нем живет богатый человек.
    - Господи, где это я? Прошептала бабушка, не понимая, куда она попала и что
  вокруг происходит. Надо сказать, что бабушка моя по жизни своей не была
  трусливой женщиной и сообразительностью отличалась хорошей. Поэтому она
  быстро осознала, что чтобы узнать, где она находится, ей нужно постучать в эту
  самую богатую дверь. Постояв еще минуту, молча у двери, бабушка, наконец,
  нанесла на чело крестное знамение, тихонько подняла руку, взялась за молоточек
  и не спеша три раза постучала в дверь. Через пару секунд за дверью послышались
  шаги, дверь резко открылась, и яркий свет из избы настолько ослепил бабушку,
  что она подняла ладонь и прикрыла ей глаза.
    - А это ты, Дора. – А я уже подумал, что ты не придешь. Воскликнул высокий
  красивый чернявый мужчина лет тридцати пяти. Он стоял на пороге двери
  и приветливо улыбался. Мужчина этот явно был военным, и не просто военным,
  а офицером царской армии, это легко можно было понять, посмотрев на его
  красивый мундир полевого цвета с золотыми погонами и такими же ажурными
  вензелями Николая второго на этих погонах. Кроме этого у офицера на груди было
  три георгиевских креста и другие ордена и медали.
    - Что стоишь, Дора, проходи. Отошел в сторону офицер, открывая бабушке
  проход.
      Поражённая всем тем, что она увидела, бабушка неподвижно застыла
  на минуту, не понимая, что происходит?! – Кто этот человек?! Промелькнула
  мысль в ее голове. – Почему он знает ее?! – И самое главное, почему она знает
  его?!!
    – Да! – Да! – Вне всякого сомнения, знает! - Этот офицерский мундир! - Этот
  теплый взгляд, - Эта красивая улыбка, они ей были очень знакомыми, но
  воспоминания об этом человеке хранились где-то глубоко, на самом дне ее
  подсознания!
    - Ну ладно, ты не стесняйся, проходи, а я пойду, а то у меня времени мало,
  собираться нужно. Мужчина повернулся и корявой, явно инвалидной походкой
  миновал сени и прошел сквозь дверные занавески вовнутрь хаты. – Ты чай будешь
  пить? Спросил на ходу уже изнутри комнаты мужчина.
    - Нет, спасибо, ответила бабушка. Она к великому удивлению чувствовала себя
  в этой незнакомой избе уютно, спокойно и очень мирно, как в своем доме.
    - Ну, тогда проходи, так посиди со мной, если чай пить не хочешь. – Когда
  еще увидимся. Насвистывая что-то себе под нос, воскликнул мужчина, настолько
  непринужденно и свободно, как будто разговаривал со своей родной дочерью или
  сестрой.
    - Хорошо, иду. Ответила бабушка и без всякого страха подошла к дверным
  занавескам, прошла сквозь них вовнутрь хаты и… – А!!! В диком ужасе вскрикнула
  она.
      То, что она увидела внутри дома, от неожиданности на минуту привело ее
  в дикий ужас! В обычной и уютной на вид избе, с выбеленной печью, комодом,
  зеркалами, книжным шкафом и картинами на стенах. Посередине комнаты стоял
  большой обеденный стол с четырьмя стульями. А сверху на столе был не менее
  большой, черный гроб. Гроб этот выглядел очень, ужасно. Черная ткань, которой
  он когда-то был обит, местами, где больше, а где меньше, истлела. Обвисая
  кусками, она оголяла темные и частично гнилые от сырости и времени гробовые
  доски. Кое-где на этих досках была видна засохшая земля. Весь вид этого
  гроба говорил о том, что он пролежал в могиле не менее двадцати лет. Крышка от
  гроба стояла рядом возле стены и выглядела так же ужасно, как и сам гроб.
      Хозяин этого дома, тот самый офицер, прихрамывая и продолжая что-то
  посвистывать себе под нос, периодически подходил к этому гробу и складывал
  в него, как в чемодан, разные вещи, старинные книги, фотографии, документы
  и другие предметы. Он так увлекся этими своими сборами, что неожиданный крик
  бабушки застал его врасплох. Мужчина вздрогнул и замер на месте.
    - Да что с тобой сегодня, Дора? – спросил мужчина, стоя у гроба. В руках у
  него был большой семейный фотопортрет. Он уже собирался положить этот портрет
  в гроб, как крик бабушки остановил его. Застыв на месте, мужчина машинально
  прижал фотопортрет к груди лицевым снимком вперед.
      Посмотрев на эту большую фотографию, бабушка неожиданно узнала ее.
  Потому что точно такой фотопортрет висел на стене в доме ее родителей. Да это,
  несомненно, тот самый снимок! На этом фотопортрете были запечатлены две
  красивые женщины, одной из которых на вид было не более 40, а другой – не
  менее 55 лет. Одетые в роскошные кружевные платья, эти дамы сидели рядом
  на стульях и улыбались. У той, которая была моложе из них, на коленях сидела
  маленькая девочка трех лет. А сзади, за стульями, за этими богато одетыми
  дамами, стоял красавец офицер в таком же царском военном мундире с орденами.
  Первой молодой женщиной с девочкой была Феодосия, мама моей бабушки с ней на
  руках. Второй ее старшая сестра Клавдия. А молодым офицером за спинами этих
  сестер был младший сын Клавдии, двоюродный брат моей бабушки, казачий есаул
  Михаил Михачев.
      Михаил Егорович Михачев, есаул, кавалер трех георгиевских крестов, которые
  он заслужил еще  молодым, унтер-офицером, – за поход в Китай в 1901 году,
  и русско-японскую войну 1904–1905 года. Кроме крестов Михаил так же был
  награжден двумя польскими орденами: орденом Станислава и орденом Белого
  орла. Кроме Михаила у Клавдии были еще двое старших сыновей – Глеб и Егор.
  Мужем Клавдии был, войсковой старшина (казачьим подполковником) Егор
  Михайлович Михачев. Он погиб на Балканах в 1878 году, так ни разу и не взяв
  на руки своего младшего сына Михаила, который родился через три месяца после
  его гибели.
      Потеряв мужа, Клавдия замуж больше не выходила, хотя предложений было
  немало от богатых и влиятельных людей. Отвергнув всех ухажеров, Клавдия,
  в память о муже, дала Богу обет безбрачия и посвятила свою оставшуюся жизнь
  воспитанию троих сыновей. Благо, семья была не бедная, и ей удалось не только
  вырастить сыновей, но и дать им хорошее образование, только вот судьба её
  мальчиков была очень печальна. Глеб и Егор, такие же офицеры, как и Михаил,
  оба погибли на фронтах первой мировой войны, и где были их могилы, неизвестно.
  Михаил же вернулся с фронта домой, но вернулся инвалидом. Судьба к нему была
  особо жестока, ведь он попал в германский плен тяжелораненым. Было это в битве
  при Танненберге в августе 1914 года, в самом начале войны. Подобрав его
  разбитого и покалеченного, немцы уволокли за собой. В деревне, где они
  остановились, немцы бросили Михаила в один из сараев подыхать, там Михаил
  простонал сутки и затих. Посчитав, что он мёртв, солдаты скинули его в
  отходную яму. К вечеру того же дня русские войска выбили немцев из этой
  деревни и нашли Михаила, который вновь застонал. Так и закончилась для него
  война. Пролежав в госпитале почти год, в июле 1915 года, Михаила полностью
  комиссовали. Покинув госпиталь, Михаил вернулся домой, где за ним и ухаживала
  престарелая мать до скорой его смерти.
      Увидев сейчас этот фотопортрет, который был снят в 1914 году, накануне
  войны, бабушка, неожиданными воспоминаниями своей далёкой детской памяти,
  словно короткими отрывками кинофильма, вдруг увидела себя маленьким
  ребёнком. Да, вот она, пятилетняя девочка, стоит в слабо освещённой
  натопленной комнате у изголовья старинной железной кровати. А на кровати лежит
  и стонет её двоюродный брат, этот самый Михаил. – Ум… Ум… Ум… Стонет раз за
  разом, Михаил, а его грудь растирают какими-то мазями мама моей бабушки,
  Феодосия, тётя Михаила, и его мама, Клавдия. Даже терпкий запах этих травяных
  мазей вдруг вернулся из детского подсознания моей бабушки, и её обоняние
  отчетливо ощутило его. Растерев грудь Михаила, женщины аккуратно
  переворачивают брата на живот и начинают растирать ему спину. Михаил тихо
  стонет, но улыбается и подмигивает через железную спинку кровати любопытной
  пятилетней девчушке, моей бабушке.
    – Миша, так это ты! – вспомнив всё и узнав, наконец, своего двоюродного
  брата, неожиданно вскрикнула бабушка.
    – Что? – обернулся Михаил после того, как положил фотопортрет в гроб.
    – Нет ничего! – сжалась бабушка. Шквал мыслей пробудился в её голове. –
  Какой Миша, здесь может быть?! – Брат Михаил умер в декабре 1916 года, тётя
  Клава умерла через полгода летом в 1917 году. – Где я? – Что это за место?!
  Стала невольно озираться по сторонам бабушка. 
    – Ах, какая прелесть, посмотри, Дора! – прерывая её тревожные размышления,
  воскликнул Михаил. Он стоял у гроба с какой-то раскрытой книгой и внимательно,
  с улыбкой на устах, разглядывал титульный лист этой старинной книги с кожаными
  уголками на обложках. – Просто изумительно, ты только посмотри, – показал он
  бабушке издалека титульный лист книги. – Сборник стихов Пушкина. –
  Прижизненное издание 1835 года, Санкт-Петербург. – Редкая книга! – Моя любимая
  книга. Михаил закрыл книгу, поцеловал обложку и, бросив книгу в гроб,
  полушёпотом начал бубнить себе под нос стихи А. С. Пушкина. – Я помню чудное
  мгновенье… Бабушка стояла молча и наблюдала, как её умерший, почти двадцать
  лет назад двоюродный брат спокойно, как ни в чём не бывало, складывает разные
  домашние вещи в гроб, да ещё на ходу читает стихи.
    - Что?! – Что здесь происходит?! – неожиданно вскрикнула бабушка.
    – О чем ты?! – перестал читать стихи Михаил и остановился.
    – Где я?! – спросила бабушка.
    – Как где. – Удивленно повел бровями Михаил. – У меня в гостях.
    – В каких гостях, Миша! – воскликнула бабушка. – Ты же уже двадцать лет
  как помер!!!
    – Ну да. – Улыбнулся Михаил. – А причем здесь это?! – положил он в гроб
  очередную книгу. – Как причем! – воскликнула возбужденно бабушка. – Ведь ты
  сказал, что я у тебя в гостях!
    – И где это, интересно?!
    – Как где?! – в могиле! – ответил спокойно Михаил. – Ответ Михаила был
  настолько спокойным и обыденным, как будто он не про могилу сказал вовсе, а
  про загородную дачу. Бабушка застыла на мгновение, чувствуя, как все ее тело
  объяло холодом. Однако чувство это было не долгим, она скоро взяла себя в руки
  и глянула на брата.
    – Ты скажешь, наконец, мне! – Что здесь происходит?! – Почему ты не лежишь
  в гробу? – А складываешь в него свои вещи как в чемодан?
    – Как почему не лежу? – удивленно повел бровями Михаил. – Потому что нам
  сообщили, что нас перевезут в другое место. – Сказали, чтобы мы собирались. –
  Вот мы и собираемся.
    – Кто сказал?! – спросила бабушка. Михаил не ответил, а просто посмотрел
  вверх, давая понять, что распоряжение пришло от Бога.
    – А почему ты сказал нам?! – робко спросила бабушка. – Кому вам?!
    – Мне, моей маме и нашим соседям. – Воскликнул Михаил и кивнул головой
  в сторону дальней стены своей могилы.
      Бабушка посмотрела вдаль избы на заднюю стенку и вновь вздрогнула. Там,
  где должна была быть глухая стена этой избы-могилы, была приделана еще одна
  изба-могила, которая также просматривалась до своей последней стены. Но и там,
  во второй избе, вместо глухой стены была приделана еще одна изба, и так до
  семи изб-могил уходило сплошным коридором вдаль. Завороженно наблюдая за этим
  невероятным зрелищем, бабушка незаметно сошла со своего места и, подойдя
  ближе к этой второй избе, стала разглядывать, что там происходит. А там, как
  и в остальных избах-могилах, происходило то же самое. Такая же изба-могила,
  как у Михаила, посередине избы – стол, на столе гроб, и везде люди в своих
  семи могилах занимались одним и тем же: стаскивали и складывали в свои гробы
  какие-то вещи. В одной из могил старый седой дед с длинной бородой, шаркая
  тапочками, что-то стаскивал в свой гроб. В другой дряхлая старуха 80-ти лет
  сидела на стуле у гроба, что-то раскладывая внутри. В третьей пара молодых,
  мужчина и женщина лет по 25, суетились возле двух гробов и о чем-то спорили на
  ходу, и так до самой последней могилы. Разглядев все могилы и их обитателей до
  конца, бабушка вернула свой взгляд в могилу тетушки. Тетка Клавдия стояла у
  своего гроба и внимательно что-то складывала в него.
    - Тетя Клава! Позвала свою покойную тетку бабушка.
    - Не старайся, Дора, она тебя не видит и не слышит. Воскликнул Михаил. – Она
  в своей могиле.
    - Как не видит и не слышит?! Воскликнула бабушка и протянула вперед руку.
  Ее рука уперлась в твердую прозрачную стену. Словно между этими двумя
  избами-могилами была стеклянная стена.
    - О Боже! – Скажи, наконец, что у вас здесь происходит?! Повернулась
  к Михаилу бабушка. Куда вы все собираетесь со своих могил?!!
    - Как куда, на новое место. Ответил спокойно Михаил. – По нашим могилам
  пройдет дорога! – Вот нам и сказали, что нас переселят.
    - Что?! Нахмурила лоб бабушка. – Дорога?! – Как это?!
    - Да, дорогу решили проложить по кладбищу, и она пройдет именно по нашим
  могилам. – А нам сообщили, что нас перенесут на новое место. – Вот мы
  и собираемся.
      Услышав причину всех этих странных и страшных сборов, бабушка замолчала
  на минуту, обдумывая это решение строителей провести дорогу по кладбищу.
  С точки зрения удобства, конечно, этот вариант менее проблемный, менее
  затратный и удобный. Так как дорога пройдет не по центру села, где пришлось бы
  ломать немало чьих-то построек. А через  кладбище,  по окраине поселка,
  не принося никому никаких неудобств, конечно, кроме покойников, которых
  придется перезахоронить. Размышляя обо всем этом, бабушка неожиданно
  услышала откуда-то сверху плач ребенка.
    - Дора, тебе пора возвращаться домой, Леня проснулись! Воскликнул Михаил
  и взял своей холодной рукой бабушку за правую руку. Сильный холод на руке
  вернул ее в сознание, она вздрогнула и проснулась в своем доме у детской
  кроватки. Успокоив сына, бабушка, находясь под большим впечатлением от того,
  что произошло, долго еще размышляла, потирая на руке то место, за которое
  ее взял Михаил.
    - Дора, я дома. Открылась дверь и на пороге появился высокий красивый
  мужчина с испачканным мазутными пятнами лицом. Это был Василий, муж моей
  бабушки.
    - Почему так рано? Удивилась бабушка. – Времени еще нет и трех часов!
    - Нас распустили. Улыбнулся Василий и, подойдя к умывальнику, начал
  умываться. - Распустили! В честь чего это?! Продолжая удивляться, подала
  полотенце своему мужу бабушка.
    - Завтра утром к нам дорожники приезжают. Обтерся полотенцем Василий. –
  Мы на завтра бросаем все свои дела, будем им помогать. – Представляешь, а я
  уже знаю, как дорога по поселку пройдет. Улыбнулся Василий.
    - Я тоже знаю! Потирая правую руку, серьезно посмотрела на мужа бабушка. –
  Дорога пойдет через кладбище!
    - А ты откуда узнала?! Сильно удивился Василий. – Ты же все время дома была
  с детьми.
    - Ты правда хочешь узнать, откуда я это знаю?!
    - Ну конечно, интересно. – Воскликнул Василий.
    - Ну, тогда слушай!
      Бабушка в мельчайших подробностях рассказала мужу о своем путешествии
  в могилу своего старшего двоюродного брата Михаила. Рассказ, об этом видении,
  сильно впечатлил Василия. Ведь он так же, как и его супруга, воспитывался
  в православной верующей семье и никогда не был комсомольцем, поэтому
  он и встретил рассказ своей жены с верой и без тени сомнения. Да и как можно
  было усомниться, если место на руке бабушки, за которое ее взял Михаил, еще
  долгое время было холодным.
      Рабочие дорожники появились в поселке в 7 часов утра и сразу взялись
  за работу. Разметили разметку и определили место, где пройдет дорога.
  Перезахоронению подлежало семь могил, как и видела в своем видении бабушка.
  Не теряя ни минуты, сразу несколько бригад из дорожников и местных мужиков
  начали разрывать могилы. В это же время другие несколько бригад на отдаленном
  свободном кладбище выкопали семь новых могил. Копали быстро, часто меня
  друг друга, поэтому уже к полудню все закончили. Семь старых, покрытых тлением
  гробов стояли наверху. Посмотреть на это зрелище сбежалось пол поселка
  любопытных зевак и родственников. Некоторые родственники, в том числе и моя
  бабушка, попросили вскрыть гробы своих близких. Гроб Михаила вскрыли, и все
  ахнули. Михаил лежал в гробу в том же мундире, в котором его видела бабушка.
  Все его лицо было не просто нетленным, но, как всем показалось, оно было
  живым! Некоторые любопытные люди, когда увидели его, в испуге даже отшагнулись
  на несколько шагов от гроба. Но лицо Михаила недолго было таким. Свободный
  доступ кислорода к его телу через несколько минут сделал свое губительное
  дело. Кожа на лице и руках сначала просела, затем мгновенно осыпалась в прах,
  оголив белые кости черепа и костяшки пальцев рук, которые крестообразно были
  сложены на его груди.