Вечер Воснецова

Заскучал.
В углу офиса, сделанного из толстого картона, забыли отключить радиоприемник. Когда-то сотрудники отдела доставки пытались разобраться с этим, но сразу же проигрывали. Радио не переставало шипеть, даже если отрезать от приемника все провода. Это уже кто-то попробовал, но он давно здесь больше не работал. Уволился. Сбежал к тишине. И каждую ночь радиошум, неизвестный, но родной, становился колыбельной для тех, кому приходилось задерживаться.

Васнецов задерживается на работе уже несколько недель подряд. Как раз с того дня, когда Алексей, их менеджер, объявил радостную новость. Теперь их скромный транспортный отдел перевозит более полутысячи заказов в день. В ответ ему аплодировал каждый сотрудник, и только потом задумались, почему не увеличили штат. С тех пор Витя Васнецов задерживается здесь каждый вечер. И еще ни один вечер не прошел тихо. Безучастно. Как этого бы хотел Витя, устроившись на должность диспетчера попросту, без мысли о великом. Но о великом Васнецов тоже думал. Возвращаясь домой, уже глубокой ночью, ступая на асфальт под такт капели, Васнецов представлял себя изящным танцором.

— И пусть не слишком знаменитым, — дополнит Витя мысль. — Но достаточно популярным. Изящным и профессиональным. Так мне нравится больше.

И улица расцветает. От каждого вздоха его, его каждого шага. Движения руки, брови и особенно коленей.

Васнецов еще не раз будет что-нибудь дополнять. Например, историю, которую я собираюсь рассказать. Мы собираемся…

Радиошум, затаившийся в углу офиса-на-каждый-день, напоминает о присутствии ночи. Убаюкивает. Он уже расстелил твою постель где-то на юго-востоке Москвы. Освещая комнату лунным светом, холодным и ярким. Ярче солнечного. Как лампочка в туалете; из маленькой коморки в просторный зал.

Васнецов катает конфету по столу. Шелестит фантик. Все это от скуки. От мысли. Тоски. Вечерняя рутина, связывающая ноги так, что левая ноет уже вторую неделю. А иногда и сводит мышцы среди ночи. Приходится бить себя, со всей силы, искать надежды в свете фонарей и засыпать как придется. Страх перед самим собой. Лучшее снотворное. И слабнет нога, немеет мизинец, колено покалывает. Сон забирает в объятья только под пение уже утренних птиц. Кто-то из этих пташек уже видел солнце сегодня, его первые лучи. И поет об этом. Рассказывает другим. Эхом еще сонного двора где-то на юго-востоке Москвы.

Остается лишь ждать. Васнецову. Его компьютеру — сигнала клавиш. Телефону — гудка. Васнецов еще на прошлой неделе заметил этот треск. Он появляется каждый раз. Треск мертвого радио, обязательно за несколько секунд до звонка телефона.

— За три.

Звонит. Васнецов поднимает трубку.

— Привет. Да. Сейчас, подожди немного, я открою маршрут. Понимаю, подожди… Да. Ага. А 9-й сдан? Что? Авария? А что с товаром? Так иди и посмотри. Давай! Тогда отнеси его сразу, да, сейчас. Пока ждете. Все, что пострадало, довезем позже. Позже, говорю! Не слышишь? Перезвоню. Несите! А? Как? Это как? И что? Что? А что…? Так. Тогда неси… Черт. Мне нужно время! Дай мне пять минут. Надо спросить у менеджера. Жди звонка. Неси товар.

Диспетчер возвращает трубку на место. Раньше, чем шум оттуда прервался. Васнецов сжимает конфету. Убирает в карман. Встает, разворачивается, делает два шага, к столу менеджера Алексея. Тоже задержанный, но только самим собой.

— Уродство! — говорит Алексей. — А детям нравится. Да? Посмотри.

Придется подождать. Алексей не спешит домой, хоть и его работа на сегодня подошла к концу еще с закатом.

— Моя говорит, надо хоть раз подарить детям что-нибудь, что они захотят. Мол, пусть на ошибках своих учатся. И знаешь, кого они захотели завести? Капибару. Ты знаешь такую?

— Капибару? — повторяет Васнецов, думая о другом. — Нет. Такую не знаю.

— Крыса! Это крыса размером с собаку. Ты представляешь? И единственное, что она любит— сидеть в ванной, куда набросали апельсины! Моя хохочет. Говорит, что если бы я родился с двумя выпирающими зубами, — Алексей показывает на верхние передние, — то меня бы никто не отличил от этой самой ка-пи-ба-ры…

Васнецов наклоняется к столу. Смотрит в монитор. Смотрит, как капибара ест арбуз. Сок течет по ее волосатому подбородку. Он улыбается, их глаза чем-то похожи. Но легкая дрожь в ногах возвращает Васнецова к рутине. Улыбка пропала. И Васнецов снова ждет. Ждет, пока капибара доест арбуз. Ждет, чтобы рассказать о смерти.

— Вряд ли такую купишь.

— А если взять крысу? Скажу, что еще вырастет, а там все забудут.

— Обман ребенка может привести его к депрессии…

— А правда доводит до депрессии взрослых. Но местами нам поменяться нельзя, — говорит Алексей. И вдруг его осеняет. — А может, собаку?

— Собаки? Собаки, это другое дело…

— Думаешь, будет сложнее? Хотя какая сложность? Двоих же воспитываю.

— Не знаю. У меня были лишь кошки. Но все они сбежали. Попрыгали в окно… Я раньше на первом жил.

— Ладно. Будем думать.

— Надо еще кое над чем подумать.

— Что случилось? Снова грузчики сбежали? Третьи за сегодня? Не понимаю, что люди представляют, когда видят слово «грузчик»?

— Нет. Сегодня другое. Там авария…

— Авария? А что с товаром?

— Грузчик продолжает работать. Я заставил. Они сломались во дворе 9-го заказа.

— А кто?

— Куйбышев. Говорят, на севере уже шторм. На машину свалилось дерево, зацепило провода. Кажется, Куйбышеву нужна помощь. Но грузчик уже вызвал скорую.

Алексей разминает руки. Протирает глаза.

— На сколько опоздания?

— На целую жизнь, — Васнецов говорит с вами…

— На сколько, Витя?

— Надо переносить. Вряд ли товар цел.

— Переносить… Сейчас у всех такие переработки. Никто не согласится! Нет. Везти надо сегодня.

— Куйбышев без сознания. Некому везти. Да и не на чем.

— Он умер?

— Грузчик говорит, его зажало в машине. Он его не видел. Только куртка торчит…

— Да он сбежал теперь. Через час объявится. Напьется и будет звонить…

— Ты так уверен?

— В мире выживают лишь гады. Вот и посмотрим… Не думай об этом. Прозвони покупателей. Предупреди их. Ты должен договориться.

20:36

Васнецов возвращается к своему столу. К липкой клавиатуре. Телефонной трубке. Он снова достает конфету, снова катает ее по столу, тяжело вздыхая. Обратно в «рабочее состояние», а то в режиме «завтра выходной» носки его коричневых ботинок торчали из-под соседнего стола. Соседний стол принадлежал когда-то Винбергу, тоже диспетчеру, до тех пор, пока его не уволили. За махинации с топливом.

— Это не страшно, — сказал один из водителей. — Страшно, что делиться не хотел.

Винберг бы точно помог Васнецову. Уговаривать клиентов было для него самым простым в этой работе, он дольше настраивал кресло. Но с тех пор, как Винберг ушел, вечернее ведение смены стали обзывать «Вечера Васнецова». Витя не отличался от других диспетчеров. У него не было напарника, поэтому он уставал вдвое обычного, чем заслуживал снисходительные похлопывания по плечу от водителей и недоеденную картошку от грузчиков.

Васнецов проводит рукой по клавишам. Ждет, пока монитор проснется. Экран мигает красным. Куча опозданий, десятки имен. Без возможности спасти и спастись. Уже поздно. Три часа до конца рабочей смены. Три часа до полуночи. Или часы торопятся? Васнецов смотрит назад. На часы с огромными черными стрелками, выросшими прямо из картонной стены. Не спешат.

Васнецов берет в руку мышь. Наводит курсор на фамилию «Куйбышев». Щелк. На «опоздания». Щелк. Последняя строчка. Улица Воронежская, дом 38/43. Татьяна Вареева. Васнецов поднимает трубку. Набирает номер ее телефона. Три гудка. Ответ.

— Здравствуйте! Татьяна? Да. Меня зовут Виктор, отдел доставки. Звоню. Э. Сегодня…Понимаю. Я звоню. Э. Не смогут сегодня приехать. К сожалению. Не смогут, да. Авария случилась. Боюсь, что товар пострадал. Нам необходимо заменить его. Давайте мы перенесем доставку? Отлично. Да. Послезавтра. Отлично. Спасибо за понимание. В любое удобное для вас время…Да. Виктор. Да. Угу. До свидания. Нет, не я. Да. Всего доброго.

Прошло хорошо. Или нет. Или это слышал Алексей?

— Перенес?

— Да.

— Я же сказал, чтобы ты этого не делал.

— Товар пострадал.

— Откуда ты знаешь?

— Они не доедут туда сегодня.

— Больше этого не делай.

Звонок второй. Пять гудков. Сонный голос.

— Здравствуйте. Олег? Меня зовут Виктор. Отдел доставки. Как? Что? Нет? Олег Снегирев. Виталий? А Олег? Нет? Возможно…Извините.

Ошибся номером. Перепутал тройку с девяткой. Но телефон снова звонит.

— Алло? Доставка. Виктор. Да. Привет. Да. Жениш, не торопись, ладно? Не торопись, говорю. Ты слушаешь? Да. Угу. Ты сдал? Сдал? Девятый. ДЕВЯТЫЙ. Да? А почему не отмечаешь? Статистику портишь. Сейчас нам нельзя терять контроль. Что? Контроль! КОНТРОЛЬ! Над ситуацией, Жениш. Угу. Понимаю тебя. Да. Что там известно? Это ужасно. Скорая там? МЧС? Окей. Он точно там? Не кричи. Не торопись! Точно? Черт…

Васнецов закричал! Но знаете об этом лишь вы…

Васнецов кладет трубку на место. Разговор прервался еще раньше. Как прервалась… Еще одна? Целая жизнь. Васнецов проскулил. Заметите лишь вы. Он встает из-за стола. Смотрит вверх, на потолок, на то, что здесь вместо потолка— железная сетка. Вентиляция вместо окон. Декорации важных событий. Сколько не вглядывайся в клетчатое небо, не увидишь конца, Васнецов. Как и своего предела здесь. Или давно его упустил? И слышен теперь только треск. Доносящийся из тьмы. Настоящий гимн потерянного сердца. Что падает вниз…Упала банка. Васнецов протер глаза. Увидел банку из-под энергетика, пустую. Картонные стены вздрогнули. Раньше они были чем-то еще, более полезным. Более значимым.

— Переработка— наглядный пример реинкарнации, — говорит Васнецов вам. И сразу спрашивает, — Смерть делает нас сильнее? Что она вообще делает?

— Течет и не просыхает!

Шевченко вернулся со смены. Жди обратную связь. Жди хлопок. Картошку. Жди грубости. Силы. Обиды. Пустой и некрасивой.

— Сплошные пробки! Мы с Русланчиком только и делаем, шо собираем аварии в этом гходу! Столько воды кругхом, плавать можа! Скажи, Русланчик?

Вот и Русланчик. Грузчик в команде Шевченко. Кивает головой. Жмет Васнецову руку. Жмет Алексей. Садится на диван и вытягивает ноги. Длинные и тонкие. С разноцветными носками. Косясь на циферблат, проросший из стен, он считает минуты до конца рабочей смены.

— Шо тут у вас новогхо? Многхо опозданий?

— А может их отправим помогать?

— Кхуда? Помогхать? Не-ет, я уже путевку закрыл!

— Путевку закрыл, — повторяет Алексей. — Откроем новую.

— Машина сгорела…

— Как сгорела?

— Жениш звонил! Сказал, что все сгорело. Что Куйбышев там сгорел!

— Куйбышев? Куйбышев…Куйбышев. Не помню такого у нас.

— Это наемник.

— Какая разница?

— Он не сгорел. Труп есть?

— Что?

— Доказательств нет! Я знаю его. Ничего с ним не произошло. Однажды мы ездили с ним на рыбалку и утопили Ниву!

— Это бред!

— А кхуда ездили?

Васнецов схватился за голову. Глаза щипало. В ушах начало шуметь. И руки трясутся… Шевченко замолчал. И лишь похлопал Васнецова по плечу. Не печалься, не печалься по тому, кого даже не видел…

— Ничего не было! Никого не было? Что за игра? Какая-то глупая игра, — говорит вам Васнецов. Наговаривает в ужасе.

Шевченко говорит:

— Мы с Русланчиком тоже в передряги попадали. И каждый раз все, как в сказке. Скажи, Русланчик?

Русланчик промолчал.

— Как это было? Я помню, была жуткая авария в феврале.

— Ну…Как…Быстро! ХА! Русланчик наушники не успел вытащить.

— Фонари стали звездами, — начал Русланчик. — А потом щелчок. Скрежет. И бабочки перед глазами…

— Витя, продолжай звонить! Я разберусь с этим.

— Мне нужен перерыв…— и вышел прочь.

Васнецов оказался за дверью. По ангару разъезжают погрузчики, только что три машины пронеслись перед его лицом и даже не пискнули. Вместо предупреждения водители орут, и только из-за чувства активного соревнования. Если остаться до полуночи, а лучше и позже, можно услышать их игры. Погрузчики выстраиваются по рядам и едут через весь ангар наперегонки, протяжно завывая всем знакомое победное слово «.у.». Матерное, само собой.

Васнецов заворачивает. Идет в сторону туалета. Принимает на себя грубые взгляды уборщиков, начищающих пол своими чистящими машинками, каждый кружит как хочет. А сверху смотрится синхронно. Даже красиво. Как в цирке дельфины и пловцы. Сверху. Там мы и останемся понаблюдать, что будет дальше. Теперь Васнецов думает о смерти. И о том, что она неизбежна. О том, что каждое его слово словно яд в его организме. Васнецов мечтает освободиться.

— Исповедаться!

Неправильное слово, Васнецов. Но он уже начал. Под такт кружащих машинок, Витя разводит ногой. Правой. И теперь левой. Меняя одну за другой, делая полукруг, он движется вперед. Руки в кармане, глаза опущены. И вот он— танец. Настукивая твердой подошвой по гладкому полу, он пародирует чечетку. Ему бы спрятаться до конца жизни в мюзикле. Рабочие не поймут, они после трудного дня пьют. Они после трудного дня забываются. Бранятся. Курят. И дерутся. Смотрят сериалы. А кто танцует? Кто хочет создать что-то хорошее, или просто не создавать плохого? Нелепо, устало шмыгая по влажной глади, Васнецов разводит руками. Хлопает в ладоши. Настукивает обувью. Хлопает еще раз. И снова разводит ногами, словно выкидывая их вперед. Вдаль. Сбрасывая с себя старую кожу.

Уборщики послезали со своих машинок и стали танцевать вместе с Васнецовым. Не меняя своих сонных морд. Не думая о том, что поддаются магии. ХО!ХО!ХО! Подобно оде дождя.
Достаточно.

Унитаз закружил воду. Упал ободок, затем крышка. Васнецов подошел к раковине. Включил воду, намылил руки. Намылил ладони, потом запястья. Между пальцев. Выдавил еще мыла, еще раз промыл. Все руки. И смыл. Нарвал салфеток. Выбросил в урну. Проверил ширинку. Забыл! Потянул за собачку. Застегнул.

21:21

Васнецов снова у телефона. Набирает новый номер. Трубку не берут. Набирает следующий. Теперь правильный, с девяткой в начале, а не тройкой.

И говорит тоже самое, что и говорил до этого. Вы знаете. Приветствие. Установление контакта. Вердикт. Решение проблемы, чтобы все казалось не таким потерянным. Не таким непрофессиональным. Виктор. Инна. Витктор-Инна.
— Это возмутительно! — говорит Инна, — Я сейчас мужа позову. Вот он с вами отлично поговорит!

Зовет мужа. Васнецов улыбается своему отражению в мониторе. Алло! И снова по заготовкам. Приветствие. Установление контакта. Вердикт!

— А, ладно. — отвечает муж Игорь. — Привозите, как получится. Перезвоните нам завтра. После двух.

Разговор окончен.

Поскорее бы закончить день, думает Васнецов. Осталось только решиться позвонить еще раз, еще какому-нибудь клиенту, которому сегодня уже нечего ждать. Который накричит на тебя, и у него будет на это право. Потому что ты гонец. Их убивают первыми.

Васнецов решает: избавиться или спастись? И что-то подсказывает ему, что в жизни все решается просто. Ему нужна эмоция, новая жизнь, белый лист…В принтере лежит такой белый лист, куча листов. Заявка на новую жизнь. Подпишите в двух экземплярах.

— Говорите! Вы еще там? Я не слышу.

Отвлекся. Васнецов щелкнул себя по носу. Взбодрился. Из телефонной трубки доносится голос. Настоящий, живой и добрый. Очень нежный голос. Который нравится Васнецову. И он осторожно подносит трубку к лицу. Прикрывает микрофон, чтобы тот, кто оказался на том конце провода, не услышал его дрожащее дыхание. Дыхание слабости. Дыхание надежды.

— Вы же из доставки? Ваш номер так определился…

— Слышите? Теперь? А так?

— Слышу! Теперь я Вас слышу!

— Тогда начну сначала. Добрый вечер! Меня зовут Виктор, отдел доставки…

— Это я уже знаю.

— Звоню сообщить неприятную новость.

— Что случилось?

— Наша машина вышла из строя. К сожалению, на нее во дворе упало дерево.

— Как дерево? В моем дворе?

— Нет, не в вашем.

— А где? В моем дворе тоже упало дерево, и тоже на машину. Такую большую и белую.

— Нет, это не наша машина.

— А где ваша?

— На стоянке. Или пытается туда добраться. Она сгорела…

— Какой ужас. Так я и знала, что ничего с этим светильником не выйдет. Жаль. А я ведь так его ждала. Думала, он станет символом моей новой жизни. Понимаете, я только переехала в Москву. И моя мама, когда была здесь, увидела мою квартиру и расстроилась. Да и я тоже расстроилась. Голые стены и только кисти в сумке, я просто художница. Или пытаюсь ей быть. Или только пытаюсь ей казаться…Короче, в моей жизни все так сложно. Не представляете. У меня куча работ, которые надо сдать завтра. Я не могу рисовать ночью, потому что у меня большая комната, но маленькая лампочка. Мне не хватает света. Тогда я заказала немного мебели и светильник. Знаменитая студенческая скандинавская мечта, если вы понимаете о чем я. Но зря я жду, вы правы. Не привозите мне этот светильник, я сгорела в своем желании. Как и ваша машина…

— Мы можем привезти вам его завтра.

— А зачем? Вы не понимаете. Это же знак. Вот, Юля, не будет тебе света. Теперь мне остается лишь сделать выбор: остаться собой, или прислушаться к родительскому слову. А я не хочу быть дантистом! Но говорят, им много платят. А Вы что думаете?

— Я думаю, что хочу уволиться.

— Оу…Все так плохо?

— Да, плохо.

— И Вам не страшно говорить, что Вам плохо?

— А чего бояться, если мне и правда плохо?

— Значит, Вам точно плохо.

— Я так и сказал.

— Тогда увольняйтесь.

— Думаете, будет хорошо.

— Не будет плохо. Это уже что-то. Хорошее начало, а?

— Скорее всего.

— Так и что с моим светильником?

— Вы же отказались от него.

— Ах, да. Ладно, я отказываюсь от светильника и буду ждать чуда. Или лягу спать. До свидания.

— До свидания…

21:55

— Леша, смотри, к нам на потолок упала банка!

— Банка? Я же заказывал бутылку!

Менеджер Леша поднял голову. Банки не было.

— Понятно.

— Я просто устал?

— Да. Все мы устали. Разрешаю тебе завтра прийти на час позже.

— У меня завтра выходной…

— Тогда продолжаем работать в штатном режиме.

Леша уже собрал вещи. Даже выключил компьютер. Еще несколько минут, и он свободен.

—Ладно. Хорошего тебе вечера. Ты же до одиннадцати? Постарайся побыстрее разобраться с товаром. А смертями и компенсациями мы займемся завтра, если они вообще еще будут.

— Я увольняюсь.

— Что ты сказал?

— Я постараюсь.

— Наоборот, не старайся.

— Но ты сам попросил постараться.

— Короче, ты меня понял. И кстати! Решил, что куплю детям по киндеру. Ну, или один на двоих. Может, они поедят и забудут. Я часто за обедом забываю что-нибудь очень важное. Должны же они были от меня что-то унаследовать?

— Не стоит недооценивать детей.

— Не стоит их заводит. Но я завел. И теперь я готов делать все, ради их улыбки. А ведь в детстве меня устраивали игрушки из бумаги. Нарисованные человечки, мы вырезали их с папой из бумаги.

— Я не видел своего папу, он был для меня лучшим воображаемым другом. А игрушки мне покупала мама, и всегда из пластика. Чаще всего неполноценная семья куда безопаснее, чем полноценная. — говорит Васнецов вам. А Леше: — Из бумаги?

— Да. Я часто ломал свои игрушки. Мой папа преподавал в институте и приносил домой кучу цветного картона. Из такого вот картона у меня были разные игрушки. Ковбои, например. Молотком таких не сломаешь. Таких лучше уничтожать огнем. Я любил устраивать казнь!

Они попрощались. Нагнетаемая вежливость, символ корпоративности. И только дверь хлопнула, Васнецов сразу же посмотрел на потолок — банки не было.

Он смотрит на вас. Вы же ее видели?

— Если это не стиль, то как минимум психическое расстройство.

Звонит телефон. Васнецов поднимает трубку. Как в прошлый раз. Как за раз до этого.

До конца смены еще далеко.

22:35

Жениш стоит на пандусе. Всматривается в темноту уже спящего склада, откуда словно сигнал спутника доносятся блики пожарной сигнализации. На улице было тихо и очень душно. За мгновение перед дождем, которому придется идти всю ночь, чтобы унести с собой боль прошедшего дня. Гром уже близко. Его слышали в Люблино.

Этажом выше работали погрузчики. Скрипели шинами на поворотах, били вилами по полу и пищали, предупреждая об опасности. Васнецов торопился, поэтому наплевал на все правила. Игнорируя сигнал, он лез к выходу прямо под вилами. Под мат водителя, он убегал от скользящих по пятам вил. От волнения водитель останавливал машину, вылезал из нее, бил по шине и шел курить. Многолетняя система трещала по швам из-за одного такого Васнецова.

Следом за сигнализацией спутника, Васнецов повторяет:

— Я иду. Я уже здесь. Привет, — и рукой машет.

Жениш улыбается, кивает как раньше. Ему не весело, он по-другому не умеет. Его форма порвалась на плечах и боках. Рукава были обгоревшими. Под губой пластырь.

— Осталось что-нибудь?

Жениш не ответит. Он только снова улыбнется. И спросит:

— Я домой? Да? До свидания, — ответив сам себе, уйдет.

Но в кузове остался товар. Какой-то даже целый. Покопавшись, Васнецов вытащил на пандус три части шкафа, но все левые. Если нет правых, отдел по восстановлению их уничтожит. Коробка с сорока семью упаковками розовых салфеток. Пять подушек, две сковороды, светильник и розовый палас. Все, что осталось.

— Это все?

— Да, все. — И теперь водитель эвакуатора может отвезти машину на стоянку.

Все испорчено. Этот день испорчен. Но завтра утром все покупатели получат свои заказы, и никто не вспомнит о происшествии. Новый день — новая жизнь.

— Но я бы спас одну прямо сейчас!

Васнецов поднимает коробку со светильником. И он смотрит прямо на вас:

— Если не сегодня, то никогда. Да? Может, это и есть доказательство жизни? Той самой, о которой постоянно думаем. Ведь если Она не получит светильник сегодня, то уже не вспомнит о ней завтра? И любая другая лампа будет уже другим событием? А не именно этим? Понимаете?

23:14

Нет больше времени и настроения. Есть лишь желание со всем покончить.

Тьма съедает звук. Съедает мысль. Остается лишь хруст коробки и шаг, маленький и тихий. Шаг. Еще один. Переходящий в липкий скрежет. Подошвы по полу. Ставший новым танцем!

Васнецов торопится. Облитый матом, он торопится к выходу. Остается лишь длинный коридор. Васнецов подбрасывает коробку со светильников вверх и тянется за ней, все выше и выше. Он не идет и не бежит, теперь он летит. И видит пыль во всех местах-труднодоступных. Каждый писк, скрип погрузчиков — его музыка. Руки в стороны. Ноги в стороны! Голову повыше и…он прыгает на пол. Перекрестной ходьбой, он танцует, и музыка ему весь мир. С коробкой в руках, размахивая ей то влево, то вправо, он создает свой мир.

— Которого вы никогда не видели!

Последний шаг. В такси. Уже переоделся. Сменил футболку на рубашку, текстильные штаны на джинсы. А обувь-для-работы на кроссовки. Поменял. Он в зеркало взглянул в последний раз: как мил, как горд! Заметен снова блеск в глазах…

— А если? — говорит он снова с вами, — А если я могу быть больше самого себя? Пока еще сегодня. Пока не ушел вечер.

Таксист навеет мысль:

— Какой отличный день был. А теперь на всю ночь затянет этот мерзкий дождь.

— Рано судить. Еще не ночь.

— Но и уже не вечер.

И снова мысль вам, читатели:

— Может, это тот самый лучший день? День, когда ты способен быть собой? Какой счастливый день! Вот бы успеть вздохнуть свой запах, настоящий запах жизни. Я верю, я стану больше, чем я сам.

Вдруг загудит мотор. Машина выйдет на шоссе. Начнет скользить и упираться. Отражать свет фонарей и фар. Под ноты громкие сойдет в кювет. Толи от грома, то ли от дождя замрет сердце. Глаза увидят бабочек.

Их не должно быть, ведь еще апрель. Или когда их не должно быть на шоссе?

Но бабочки в глазах. И тишина. Секунда настоящей тишины, как когда кончается вечер.

Больше нет мысли.

Наступает ночь. Ночь.

00:03

Звонит телефон. Мигает лампочка. Работает автоответчик. В пустом офисе из переработанного картона…

Там говорят:

— Алло! Эй, кто там сейчас? Виктор? Алексей? Леша…Послушай, да, с машиной получилось плохо. Но я думаю, вы из-за меня не волновались. Я что-то перенервничал. А она ж вспыхнула! И внутри меня тоже, блин, вспыхнуло что-то. Ну и я пошел, купил…Смотрю, уже все увезли. Подумал, из дома позвоню. Вот, значит. Тогда приду завтра. Разберемся. С кем не бывает? Бывает… Завтра, это в среду тогда. Так что, бывайте. До свидания.