Чудровка

 

  - А надо сказать вам, братцы, среди этих ученых есть и действительно светлые головы, уж про академика я не говорю, но вот вам другой пример: есть еще один такой ученый человек – мой друг, доктор, между прочим, наук, Чудров фамилия, Сергей Дмитрич. Обычно ученый люд только и умеет, что формулы писать, да доклады докладывать остальной научной общественности. Ну, еще и кивать с умным видом, когда другой какой научник свое творение миру представляет. Но иногда бывают и исключения, что само по себе тоже довольно удивительно! –
Семеныч обычно перед началом очередного рассказа делал серьезный «разбег», начиная тему весьма издалека, - из далека настолько далекого, что тема поначалу едва угадывалась, и даже постоянными ценителями изустного боцманского творчества. Но в этот раз Семеныч, похоже, сделал исключение, а впрочем, может это нам только кажется …
Как обычно, в вечернюю пору в кают-компании крутили кино, но были на судне странные люди, предпочитающие плоским движущимся картинкам для глаз красочные панорамы морских пейзажей с привычными и никогда не повторяющимися закатами, которые незаметно превращались в черный, покачивающийся на волне планетарий. Боцман наш, Семеныч, тоже предпочитал свежий воздух и дружную кампанию слушателей его бесконечных баек. И невозможно было понять - боцман ли самодовольно пользовался хорошей погодой и любопытством прогуливавшейся на юте публики, а может, наоборот, - аудиторию притягивали, как магнитом, солоноватые боцманские байки.
– Представляй себе, дорогой мой, – Семеныч опять выбрал одного из слушателей в собеседники, –  Представляй, - научная конференция, это тебе не чешуя рыбья, - человек, может, триста понаехало из разных институтов, опытных и конструкторских бюро, все умные сидят, чинно слушают доклады, формулы заковыристые пишут, графики рисуют, объясняют друг дружке нюансы современной науки и способы их преодоления. Это тебе не мачту свинцовым суриком грунтовать и назавтра прокрашивать, - это тебе уже гораздо сложнее будет.
И вот, в самом конце уже конференции, когда и самые светлые ученые головы уже малость от мозгокрутства опухли, - один, тоже кандидат, небось, каких-нибудь там технических-акустических наук, объясняет свою узко-насущную проблему и тыкает, между прочим, указкой постоянно и непрерывно в свой научно-исследовательский плакатик. На плакате том - график, кривая какая-то горбится, - внизу где-то начинается, потом подымается кверху, а потом опять зачем-то вниз падает. А кандидат, тыча в плакат, умные слова произносит, все какие знает, - вот, говорит, в начале у функции - нелинейная интерференция, в конце - затухание, согласно цилиндрическому закону распространения, а вот в середке, наоборот - амплитудная и фазовая корреляция с элементами реверберации первой нормальной моды в дальней зоне когерентности параметрического излучателя.
Ну, я подробности научные пересказывать не буду, - мне некогда, вам - незачем, а бабам вообще все равно, что кинолог, что гинеколог, лишь бы посмотрел! –
 Сам Семеныч в собственных познаниях и в науке и в технике - никогда не сомневался ни на йоту, каковую мысль и подавал теперь аудитории в виде сырой лапши под развесистой клюквой, что впрочем, никому не мешало.
 – Вот он так докладывает, а наученные исследователи вокруг сидят и с умным видом кивают, если кто еще не спит, - да, видим мол, - корреляция и реверберация, интерференция и когерентность. В общем, к концу конференции - как обычно, - полная скукотища и тягомотина. Как они сами говорят - понос слов и запор мысли. И тут Чудров, видя такое унылое дело, встает из своего второго ряда и с громкостью в сорок пять децибел уверенно так заявляет:
– Коллега, – говорит, – поглядите внимательно - да у вас плакат вверх ногами висит! –
Тут ученый докладчик, бодро представлявший обществу изгибы передовой научной мысли в период развит;го социализма, малость осекся. Смотрит внимательно, глаза с очками, на плакат, а на плакате, - как нарочно, ну ни одной исследовательской цифры не написано. А из научных букв – только предательские S и X - латинские, которые хоть так поверни, хоть эдак - им все равно! Засомневался кандидат ученый, - а может и действительно – вверх ногами? Известное дело - исследование проводят одни, плакаты рисуют другие, а докладывают в Москве на конференции - вовсе третьи. Но ведь, доктор наук из второго ряда зазря говорить не станет! В сорок-то пять децибел громкости!
Конференция оживилась, - кто хихикает, кто возмущается, а наш сомневающийся кандидат бормочет что-то там себе под нос. Мол, извините, накладочка вышла, - сейчас все поправим. И вот, переворачивает-таки свой плакат, поправляет на носу очки и начинает объяснять все в обратную сторону: сначала корреляция, потом интерференция и затухание, а уже в конце - когерентность и даже обратный спин первой нормальной моды.
А остальные ученые, из других рядов, видишь ты, уже попросыпались, глазами хлопают, в затылках чешут и не знают уже - кивать им там, где когерентность, или не кивать? А Сергей Дмитрич - опять за свое:
– Как же, –  говорит, – у вас обратный спин, когда Е равно ЭМ ВЕ квадрат, пополам? – И всякие другие формулы и даже уравнение дальности кандидату предъявляет. Тот, бедный, не знает куда деваться, - действительно ЭМ ВЕ квадрат, и пополам, и всякое другое тоже. Может, – говорит, – ошибка какая вышла, а он и не заметил? –
– Конечно не заметили, – Дмитрич закачивает ему, по-отечески, нравоучительно, – Вы не заметили, что плакат-то правильно висел, и что время уже подошло к неофициальной части, а конференция суть доклада и, главное,  докладчика уже давно и так поняла, - не правда ли, коллеги? –
Вот тут ученые и впрямь согласно закивали головами, дружно повставали, потирая ручки, захихикали мелко, и, не глядя на вконец потерявшегося докладчика, направились в буфет.
А Сергей Дмитрич даже дежурную зеленую трешку* в президиум конференции передал, - на всякий случай! –
Слушатели Семенычевы, похоже, не без удовольствия перенеслись на час в заснеженную предновогоднюю Москву из влажной атмосферы морского тропического вечера. Но в этих широтах и в конце декабря за бортом рисовалась обычная картина: белая, серая и оранжевая вата облаков, подсвеченная угасающим пламенем заката, и ленивая до поры вода Атлантики, перемежающая со своей глубинной синевой отраженные пастельные краски неба. Обе мирные в этот вечер стихии расстилались перед взором каждого желающего полюбоваться ими во всю необъятную ширь горизонта и похоже смыкались где-то недалеко за ним. Потихоньку этот, достойный кисти Айвазовского, вид возвращал моряков к обыденной экспедиционной реальности.
Боцман же, явно гордясь своим близким знакомством с персонажем сегодняшнего рассказа, хотел, чтобы слушатели прониклись особым уважением к его остроумному знакомцу. Не дав слушателем и малой передышки, он продолжил.

– А в одном рейсе, заходили мы, помнится, на Канары. И пока заход, направились мы в один из дней с Сергей Дмитричем на пляж – позагорать, искупаться ну и поглазеть на местную островную фауну дамского пола. Фляжечку, понятно, захватили с собой. Причем, спирт развели не абы чем, а понимаете, подойдя к вопросу с научно-исследовательским изыском, развели соком молодого кокосового ореха. У меня как раз был один – в заначке. А Чудров спиртиком казенным обеспечил. И вот таким дружественным тандемом прибыли мы на пляж, Санта Круз де Тенерифе, – лежим, отдыхаем, зыркаем на женщин, по понятным причинам мало одетым. А Чудров, понимаете, Сергей Дмитрич, решил к тому же в английском языке попрактиковаться и разговорил сам себе отдыхающую рядом одну представительницу. Дескать, - хау ду ю ду, откуда мол, по каким обстоятельствам? А дама, хотя  средних и даже более лет, - ничего себе так, привлекательная. А может нам с голодухи так показалось, - сам посуди, - где мы, а где жены наши, - и сколь месяцев уже так! И хотя европейкам этим супротив наших баб ну никак, ну ни в каком то есть виде, ни вверху, ни внизу, ни в середке, … но ведь у нее, как нарочно - и купальник откровенный и формы, понимаешь, округлые, а еще и глазки буржуазные свои на солнце щурит. Я так - сразу в песок уткнулся, зарылся в него поглубже и смотрю обоими двумя глазами в даль синюю.
А Сергей Дмитрич, Чудров то есть, наоборот - вовсю с дамой изъясняется, - йес, йес, оф корс! Вот ведь, разошелся, особиста на него нету, не говоря про внештатных сотрудников! И лопочет, и лопочет ей по-английскому, ну как же, - доктор же научный, ясный пер де монокль! И она тож, словоохотливая оказалась, отвечает Дмитричу, - оф корс, йес! Из Америки, дескать, - в отпуск приехала, - да цереушница, не иначе! Округлости свои, понятно, развернула, все какие есть, и будто нечаянно - в нашу сторону. Ну, меня-то ихними мелкобуржуазными штучками не взять, - на всякую округлую цереушную хитрость у Семеныча найдется вот такой военно-морской гак с винтом! 
Но и Дмитрич, - тоже бдителен, - бодренько ей нашу судовую легенду поведал: мы, дескать, океанологи, никакой прикладной гидроакустики у нас, все работы - под мирным флагом Академии наук. Слово за слово, вспомнили про фляжечку, пока не перегрелась, надо же употребить ее, родимую, по назначению, да! Предложили и даме: – Вуд ю лайк ит? Не хотите ли попробовать? –  А она тоже - губа, не дура, – кончено, – говорит, – оф корс, о чем речь! –Приняли по маленькой. Дама раскраснелась сразу вся, разрумянилась.
– Ой, – говорит, – как понравилось мне, просто - бьютифул, – говорит. Сергей Дмитрич намек понял, - налил еще по маленькой, - за здоровье присутствующих дам и их отсутствующих мужей. Дама - в полном восторге и от нас и от содержимого фляжечки, даже про ЦРУ свое позабыла.
– Ах, – говорит, – Какие вы замечательные, - русские! А это,  – спрашивает, – Это и есть ваша знаменитая русская водка? Это, наверно - «Столичная»? –
– Нет, – отвечает ей Дмитрич, – Это - «Чудровка»!  –
– Как? Вот из ит? –
– «Чуд-ров-ка»! Да лучше запишите себе в книжечку, мадам, а то пока в Америку свою, к мужу вернетесь и забудете, чего доброго, нетривиальное для западного уха название чудесного русского напитка! А Вам еще, небось, в Пентагоне, разжигателям войны докладывать о проделанной работе и об успехах в деморализации русских моряков в неподобающих уму количествах! Так что, лучше запишите сразу же, здесь же, сейчас же, а я надиктую!  –
Вот ей Дмитрич так заливает, а она круглая, румяная, от русских моряков вся сомлела, все американские уши свои развесила, - ручку шариковую достает.
 – Конечно, – говорит, – Диктуйте мне, господа, - я запишу! А в Америку приеду - обязательно себе бутылочку выпишу. Повторите, – говорит, – мне еще разик, - я записываю. –
И записала:  CHUDROFFKA.  –