Глава первая

ОТТОГО, ЧТО У ПАМЯТИ НЕ БЫЛО ВЕСКИХ ПРИЧИН НАС КОРМИТЬ ОТ ДУШИ ВОРОБЬИНЫМ ЗАСУШЕННЫМ ХЛЕБОМ

    Моя двоюродная сестра Филомена верит во всякую паранормальщину, и помнится, когда мы с ней, будучи ученицами старшей школы, катались на роликах в Центральном парке Ханнаполиса, она с серьезной миной рассказывала мне, как во время путешествия по Южной Гомерике практически нос к носу столкнулась с человеком-мотыльком, выглядевшим как существо с красными глазами, отдаленно напоминающее гигантскую моль, однако вместо задних лап гигантское насекомое располагало двумя ногами, проросшими густым мехом. Филомена уверяла, что так называемый Mothman - вышедший из-под контроля правительства эксперимент и всерьез опасалась, что за ней могут явиться люди в черных костюмах, дабы заставить умолкнуть навсегда. Напрасно я пыталась объяснить кузине, что наш мозг - тот еще шутник и любит дополнять картины взятыми из ниоткуда деталями, дорисовывая то, чего не было и искажая отпечатавшуюся в сознании реальность. За человека-мотылька Филомена могла принять затаившуюся в сумеречной чаще тропического леса цаплю, либо сидящую на ветке сову. Стоит также упомянуть, что sister  увлекается всякой потусторонней фигней вроде зеленых монстриков, проводящих опыты над людьми в своих летающих тарелках, так что я не сильно удивилась, когда, закончив колледж, Фила устроилась редактором в еженедельник «Необъяснимое», специализирующийся на городских легендах, призывая свою аудиторию держать ухо востро, ведь, who knows, возможно, среди нас бродят рептилоиды, собирая информацию про эмблян и отправляя данные своим сородичам на экзопланету, вращающуюся вокруг системы из трех звезд.
    Я, в отличие от сестры, была реалисткой и смотрела на мир по иным углом, что не мешало нам поддерживать хорошие отношения. По окончании консерватории я первое время преподавала сольфеджио в музыкальной школе, а затем стала работать пианисткой, каждый вечер выступая в джаз-клубе с сольными концертами, а в первой половине дня занималась репетиторством, потому что, откровенно говоря, мне хотелось для себя лучшей жизни, которая, увы, невозможна without money. Не так давно на просторах Интернета вспыхнул скандал: певицу и блогершу Блэр Джейкобсон затравили за то, что она, давая интервью, твердила, что всего добилась сама, и влияние ее родителей, известных на всю страну актеров, вовсе ни при чем. С тринадцати лет девчонка уже вращалась в нужных ей кругах, в то время как ее коллегам приходилось прикладывать немало усилий для того, чтобы отыскать продюсера, который согласится «раскручивать» будущую звезду.
    Люди, прекрасно осведомленные о том, что без бабла и связей на вершину музыкального Олимпа пробиться невозможно, негодовали оттого, что наглая, самоуверенная Джейкобсон пыталась доказать всем, что ей тоже приходилось нелегко, отрицая тот факт, что ее родители подсуетились, знакомы свою кровиночку с нужными people. Уже в восемнадцать Блэр появилась на обложке журнала «Smoque», заключила выгодный контракт с косметическим брендом «Melanie» и выпустила несколько клипов, а действительно добившаяся всего сама Анастейша Линден, воспитанием которой занималась дряхлая бабушка, пришла к успеху лишь к тридцати годам, потому что никто не горел желанием сотрудничать с нищей, полуголодной девчонкой, жаждущей поделиться с monde своим творчеством, и если сравнивать госпожу Линден с нахалкой Джейкобсон, мои симпатии, of course, целиком и полностью отданы неунывающей, целеустренмленной Анастейше, умеющей себя подать, обожающей травить анекдоты, а надменная, спесивая Блэр, свысока смотрящая на всех потому, что родилась с серебрянной ложкой во рту и с раннего детства была окружена любовью, заботой и дорогими игрушками, не понимала, что выглядит жалко, доказывая журналистам, что тоже претерпевала неудачи и даже находилась на грани депрессии, когда ее песню «Let me out» назвали провалом года.
    Масла в огонь добавил видеоролик с вечеринки, который кто-то, подсуетившись, выложил на MyTube. Там отчетливо видно, как Джейкобсон с презрительной гримасой на лице толкает в сторону едва не налетевшего на нее организатора, всем своим видом демонстрируя, что простым смертным вроде него запрещено приближаться к ней более, чем на метр, а в противовес Блэр мисс Линден, помогающая уронившему поднос официанту собрать разлетевшиеся по полу конфеты, в очередной раз заслужила всеобщую любовь за легкий характер.
    Когда в начале осени госпожа Джейкобсон снялась в документальном фильме, пичкая народ сказочками о своих бесконечных страданиях и творческих муках, я, не осилив и половины этого movie, подумала о том, что нытье повествующей о depression and thoughts about suicide Блэр, восседающей в кресле за триста тысяч таллеров в шикарном лос-демоньосском особняке с выходом на пляж выглядит как насмешка над среднестатистическим гомериканцем, который, мягко выражаясь, существует от зарплаты до зарплаты и не располагает возможностью копаться в себе, выясняя причины дурного настроения. Ей-богу, у меня так и чесались руки схватить эту томную мерзавку за плечи, встряхнуть и прокричать:
    - А поживи-ка ты в моей шкуре с недельку, дорогуша, а я понаслаждаюсь за тебя dolce vita в шезлонге со свежевыжатым апельсиновым соком!
    Без лишних сантиментов могу сообщить, что многое отдала бы за то, чтобы родиться в обеспеченной семье режиссера-миллиардера, объездить весь свет, носить дорогущие костюмы от «Корнель», киситься сумочкой из лемуровой кожи, стоящей как крыло самолета и цапаться с представителями прессы по пустякам и натужно рыдать оттого, что никто меня, бедную, не понимает, но справедливости ради стоит заметить, что this world чуточку жесток по отношению к Джейкобсон. Откуда ей, скажите на милость, знать, что в мире полно девушек и парней, донашивабщих кроссовки старших братьев и сестер? This girl пребывает в стойкой уверенности, что every person, как и она, может позволить себе нижнее белье, сшитое модным домом, принадлежащим Рафаэлле Бруно, а на завтрак среднестатистический бухгалтер миситер Смит, глава многодетного семейства, поглощает овсяную кашу, второпях сваренную на дешевом кокосовом молоке, цена которого - пятьсот гомериканских таллеров за литровую бутылку? Так что, невзирая на стойкую неприязнь к зажравшейся девчонке, я отдавала себе отчет, что абсолютного счастья under moon нет, и богачи имеют свои проблемы, недоступные для понимания тех, кто горбатится на двух работах, чтобы хотя бы раз в год слетать на двухнедельный отпуск у побережья Пангейского океана, чьи волны с мерным грохотом разбиваются о прибрежные скалы, окропляя солеными брызгами расхаживающих по пирсу чаек, которых добросердечные туристы раскормили булками до такой степени, что они вот-вот разучатся летать и эволюционируют в толстых, смешных и неповоротливых пингвинов с грузным телом и крохотными крылышками.
    Мысли об отдыхе вспыхивали in my head все чаще, несмотря на то, что от своей работы я кайфовала, но предчувствие того, что мой трудоголизм может привести к выгоранию, не покидало меня, that’s why я решила ближе к весне отправиться в Сибанию, дабы побродить по музеям, а вечерами гулять по узким улочкам, знакомясь с городом и представляя себя жительницей средневековой Эвропы, к примеру, герцогиней, направляющейся в лавку с целебными травами, чтобы прикупить снадобья от мигреней, но на дворе стоит середина декабря, асфальт надежно погребен под слоем снега, не прекращающегося с субботы, и я по обыкновению пребывала в скрерном расположении духа, поскольку ненавидела New Year с Рождеством, и причина для этого у меня имелась. Дело в том, что мой отец, бесконечно добрый человек, несколько раз в год, когда случались застолья, напивался до таокго состояния, что превращался в разъяренного тигра, спятившего настолько, что в пьяном угаре мог гоняться за мной или мамой, вооружившись сковородой или бейсбольной битой, потому что считал нас посланными властителем Ада демонами, дабы украсть его грешную душу и передать в когтистые лапы коварно усмехающегося Вельзевула.
    Увлечение мистера Джилленхолла горячительными напитками очень скоро переросло в пристрастие к кокаину, и хотя большую часть времени father вел себя адекватно, в период праздников он делался неуправляемым, посему для меня winter holidays означали не бесконечное веселье, а напряженное ожидание, когда daddy вернется с посиделок - угрюмый, готовый схватиться за что-нибудь тяжелое и начать с диким ревом отгонять от себя приспешников Сатаны. Мама, опасаясь, что я могу пострадать, с наступлением рождественских каникул отправляла меня к своей сестре, живущей на другом конце города, а сама оставалась дома, пытаясь утихомирить дебошира и, сидя за щедро накрытым столом в компании Филомены, тети Эби и мистера Поттера, я нервно сглатывала, сжимая коленями влажные ладони, а перед моим внутренним взором проносились мрачные picture из будущего: вот я возвращаюсь в свой дом ранним утром девятого января и замечаю валяющуюся в луже засохшей крови мамочку и скончавшегося от передозировки отца.
    Страх оказаться сиротой терзает меня и по сей день, хотя папы уже нет в живых, и нам с мамой ничего угрожает. Господин Джилленхолл не дожил до моего четырнадцатилетия, и пусть это прозвучит цинично и странно, но я рада, что отца не стало до того, как он успел навредить мне или мамуле. Я по-белому завидовала своей кузине, потому что her family была образцовой: госпожа Поттер хлопотала по хозяйству, дядя Билли никогда не злоупотреблял наркотиками и алкоголем, возвращаясь домой в районе восьми трезвам как стеклышко, когда как маленькая Айса, прижимая к тощей груди плюшевого медвежонка Барни, every evening забивалась под стол в гостиной, трясясь от каждого шороха, затаившись в ожидании очередного скандала, который мог учинить daddy, приперевшись под кайфом или навеселе.
    Даже мои регулярные созвоны с психотерапевтом иак и не смогли выкорчевать from my heart панику, захлестывающую с головой всякий раз, когда, идя по подземному переходу, я спотыкалась о вытянутые ноги спящих на картонках пьяниц, а с наступлением Chrismas and New Year столица Джриленда неизменно наполнялась любителями накачаться какой-нибудь дрянью под завязку, посему в зимние месяцы я становилась чрезмерно взвинченной, часто уходила в себя, не замечая лезущих из кожи вон учеников, желающих порадовать педагога своими успехами. В каждом прохожем с зажатой в пальцах бутылочкой слабоалкогольного пива я видела shadow of madness, светившуюся в зрачках моего ныне покойного родителя, когда он, вешая на крючок свою потрепанную куртку, нетвердой походкой добирался до обеденного стола, за которым мог сидеть, вперив взгляд в пустоту до глубокой ночи, общаясь с населявшими его воспаленный мозг призраками, and я едва сдерживала ликование, узнав о том, что father, перебегавшего дорогу в неположенном месте, сбила машина. Водитель, по чистой случайности убивший мистера Джилленхолла, оказал мне и матушке великую милость, даруя освобождение от угрожавшего нашей безопасности человека.
    Для меня остается загадкой, отчего Мерседес не развелась с мужчиной, наносящим собственной дочери одну за другой психологические травмы. Быть может, она питала иллюзии, что рано или поздно husband образумится, а возможно, mommy до такой степени любила своего Уго, что и помыслить не смела о том, чтобы бросить его, рискуя собственным здоровьем and safety of daughter. Probably, мне следовало обсудить данную тему с родительницей, расставить все точки над i, но я, не горя желанием испоганить и без того прохладные отношения с миссис Джилленхолл, предпочла очитать ее трусихой, не способной принять верное решение в непростой ситуации. Неконфликтность, покорность Мерседес я воспринимала как признак слабости и довольно рано распрощалась с детством, гонимая решением как можно скорее стать финансово независимой и переехать на съемную квартиру, дабы лишний раз не раздражаться, наблюдая за тем, как mother с унылым выражением на преждевременно состарившейся физиономии пылесосит дурацкий ковер с пошлыми розами в самом центре и, гремя крышками о  кастрюль, готовит жирный суп на всю неделю, который я не могла терпеть, питаясь лапшой быстрого приготовления.
    Пока Филомена, родившаяся на полгода раньше меня, выпрашивала у своих предков новую куклу, розовое платье с блестками для осеннего бала, я после уроков бежала на занятия в музыкальную школу, а затем до часу ночи рассортировывала товар в круглосуточном супермаркете, владелец которого благодушно закрывал глаза на то, что по закону соединенных штатов подросткам  запрещалось подрабатывать вплоть до девятнадцати лет. Я, само собой, соврала, что заканчиваю high school и выгляжу младше своих семнадцати из-за невысокого роста и пухлых щек, но, полагаю, мистер Робинсон прекрасно понимал, что я лукавлю и всегда поручал мне самую легкую работу.
    Раз в полгода я любила гостить у Поттеров, поскольку в их жилище царила та сапмая атмосфера уюта и спокойствия, которой мне недоставало. Мы с Филой неплохо проводили время, просматривая культовые фильмы про поменявшихся местами близняшек, расчесывали друг другу волосы, рассказывая о своих увлечениях. Кузина не особо любила учиться и думала в основном об НЛО, джинсах с заниженной посадкой и концерте Дельфины Наварро, я же, хоть и являлась не самой популярной девчонкой в классе и de temps en temps подвергалась насмешкам со стороны главной стервочки, мнящей себя чуть ли не богиней, всегда сидела на первой парте и старательно записывала в тетрадь все, что объяснял учитель. Единственный предмет, на котором я позволяла себе маленько расслабиться и отложить в сторону ручку, была история гомериканской литературы, которую у нас вел пухленький, бородатый мистер Пилярски, до невозможности мягкосердный и вместе с тем крайне нудный мужчина, от монотонного голоса которого меня клонило в сон. Я честно пыталась запомнить основные пункты из биографии Джона Степсона, величайшего поэта Фарфорового века, чья поэма «Квази-Монда» неоднократно удостаивалась чести быть экранизированной долливудскими режиссерами, считавшими главного героя сего произведения Руперта Солсберри злодеем по той причине, что он, не колеблясь застрелил собственного брата, задумавшего взорвать королевский дворец. Nowadays искусство, по непонятным мне причинам романтизирует насилие, возводя типичных бэд-боев в ранг святых, и хотя я ознакомилась с данным произведением лишь в кратком пересказе, на мой взгляд, Руперт поступил правильно, лишив жизни безумца Алессио, потому что если бы предо мной встал выбор: сохранить life сотне людей или одному-единственному человеку, я бы, как господин Солсберри, нажала б на спусковой крючок со словами:
    - Прости меня, я не могу иначе.