Москва - Гребешки -Явление-49

Явление сорок девятое


Голова очумевшего и обезумевшего Геннадия Витальевича была забита всякой всячиной и чепухой разной.

И ерунда лезла в черепок, и полезная информация. И муть всякая.

Одни варианты перекликались с другими и тут же самоликвидировались.

Появлялись новые версии. За ними ещё… ещё… и ещё… Кавалькада целая.

Они тоже просеивались сквозь сито и отбирались: одни налево, вторые направо, третьи просто отвергались и уничтожались. Либо насильно, либо по своему желанию.

Голова уже в чугунок превратилась. В бабушкин. Как там… в печи русской…
В ней всё кипело и бурлило, всё жужжало и стонало. Щи варились… Борщи…

Мысли из мозгов выскакивать начали. Как воробьи на солнышке резвились.
Прыг-скок!! Прыг-скок!! Прыг-скок!! Прыг-скок!! Обвалился потолок…

Неожиданно удары какие-то возникли. С внешней стороны что-то бухало. С левой стороны в основном. Оттуда громыхало. Оттуда ударяло. Что это? Что?? Что?? Что??

Геннадий Витальевич резко открыл глаза – его отчаянно трясла за плечо Сильвия, стюардесса милая: «Эй! Дяденька! Просыпайтесь! Да просыпайтесь же! Дяденька! Ау!! Ау!! Ау!! Дяденька!! Милый!! Мы уже приземлились! Да вставайте уже! Пора!!»

«Вот хорошо-то. Вот он, случай, который нужен для того, чтобы узнать все-все подробности произошедшего…» – зашевелилось где-то далеко… в подсознании.

Заспанный пассажир, с опухшим красным лицом, с оттопыренными ушами, как лопухи, хотел тут же расспросить её о том, что же всё-таки произошло на самом деле, что там случилось, но язык не ворочался во рту, он разбух до неимоверных размеров, как помидор сделался и к нёбу намертво прилип. Не отодрать. Хоть ты тресни. А челюсти сомкнулись крепко и застыли… – не разжать. Хоть отвёртку вставляй, хоть пассатижами орудуй, хоть кувалдой колоти, хоть ломом вороти. Не поможет.

Что делать? Как быть? Как поступить?

К богу человек обратился. К кому же ещё-то… Только к нему… родимому…

Но безуспешно. Бог тут ни при чём был. Не помог он. Промолчал. Не ответил. Бровью не повёл даже. Видать, и точно не при чём он. Неизвестно ему ничего.

Всё же Геннадий Витальевич не растерялся, собрался в комок, сгруппировался в кучку, взял себя в руки, ещё дрожащие, сосредоточился, напрягся, нашёл в себе силы, изловчился, сподобился и промычал как корова давно не доенная. Что-то типа: «Что там… у вас… господа хорошие… случилося… что там у вас… стряслося…»

А в ответ услышал: «Не сейчас, дяденька… Сейчас некогда… Потом…»

«Потом?? Как это потом?? Почему потом?..» – резонно подумал он и тут же глянул на девушку вопросительно, пытательно и даже просительно.

Сильвия скромно промолчала, ничего больше не произнесла. Лишь головой нервно тряхнула в обе стороны, щёки надула и глазками умолительно стрельнула: мол, потерпи маненько дружок ситный; потом, мол, добрый ты наш человечек, скажу; сейчас, дескать, некогда, пассажир ты наш превосходный и послушный; не тот, мол, момент, дружище ты наш окаянный… не тот, дескать, случай, товарищ ты наш верный…

Она была одета как и прежде, как при посадке, как при взлёте и полёте…
В своём чудесном голубеньком костюме она была. И он ей шёл. Личил он ей.

«Видимо, переоделась, – догадался пассажир и лоб многозначительно наморщил. Он был в растерянности и в неведении: – Или мне это казалось, что они были в красном?»

Мальвина же, которая стояла у выхода, была в красном. Да! Именно в красном.

«Ого! Вот как. Интересно… девки пляшут… Значит, не казалось!»

Он был один в салоне, остальные пассажиры уже вышли.

Геннадий Витальевич достал сумку с полки, поднял с пола искорёженную парнем барсетку и стал искать свой пиджак. Френчик нашёлся на кресле у окна – он же сам его туда положил в самом начале, когда в самолёт зашёл.

Френчик, который прежде был свежим и отглаженным, теперь пребывал в столь кошмарном и измятом состоянии, что без слёз на него невозможно было смотреть.

Да-да. Так и есть. Живого места на нём не осталось. Страх божий, а не френчик…

На что он стал похожим… На чёрта лысого… на лешего… на не знай кого…

Глаза бы на него не смотрели… Век бы его не видать.

Ещё недавно отглаженный, ещё совсем недавно хорошо отутюженный пиджак оказался изжёванным напрочь и даже оплёванным. В слюнях весь и в соплях.

Как будто его вынули из одного не очень приличного места…

Почему?

Да потому, что всё это время, весь полёт на нём сидела та красивая, но сопливая азиатка, та чихающая и кашляющая девчушка…

Ого! Вот-те раз… Ого! Вот-те в глаз…

Неужели это её рук дело?.. Неужели это она плевалась и сморкалась… куда ни попадя… И даже во френчик?? В пиджак??

Но… Но как это??

Неужели это она пиджак чудный в нечто несуразное превратила…

Но это же… это же… нонсенс… Не может быть такого…

Ведь девочка с виду такая культурная, такая… такая… такая… образованная…

Почему так случилось? По-че-му??

Да, она сидела на пиджаке, ёрзала на нём и руки о него вытирала…

Вот скотина! Вот уродина! Вот гадина подзаборная!

А хозяин пиджака и не спохватился. Вот придурок… Вот какая незадача…

Но теперь делать нечего. Махать руками после драки – плохая затея.

Геннадий Витальевич плюхнулся назад на своё кресло от бессилия… и стал шарить по своему уделанному «под орех» френчику, хотел достать из кармана носовой платок, чтобы промокнуть враз повлажневшие глаза, чтобы слёзы набежавшие вытереть, но того там не оказалось. Все карманы обшарил, но не нашёл. Нет его, и всё тут.

Где он? Где платок?

Носовичок где?

Куда пропал? Куда подевался, красавец? Куда он запропастился, чертёнок?

«Вот зараза… Вот так история… Ну как же так-то… И я раззява такая-разэтакая… Как же это я забыл про пиджак-то… Да! Правду люди говорят. Лох – он и в Африке лох… И она хороша… тёлка… корова… Расселась, чертовка… Неужели не чувствовала… Как же так… Вот так задачка! А как платок мой у неё в руках оказался?.. Вытащила?? Сама?? Без спроса?? Без моего на то разрешения?? Вот коза! Вот дереза! Вот дылда!! Вот гадина! Вот пройдоха! Вот халда! Вот стерва! Вот воровка!!» – разговаривал сам с собой злой до остервенения пассажир третьего ряда. Так он себе говорил, анализировал произошедшее: что же всё-таки произошло на самом деле… и размышлял о будущем: каким оно будет?

Геннадий Витальевич жёстко и дерзко ругался и обзывался. Ругал и обзывал ту милую девушку, которая пиджак ему испохабила и платок носовой слямзила. Себя он тоже ругал, что, растяпа, не доглядел… Обзывал себя всякими неприличными словами, что он, придурок стоеросовый, не смог распознать в той смазливой девчонке чёрта и дьявола… истинной сатаны.

Он был не в себе. Он был в отчаянии. Он был в астрале.
 


Продолжение: http://proza.ru/2023/02/27/289

Предыдущее: http://proza.ru/2023/02/25/324

Начало: http://proza.ru/2022/10/19/366