Семь-сорок, картина 2-я

Рисунки Глеба Никольского



                Картина вторая
 
                Явление первое

              Действие происходит сутками позже на том же месте. Комната чисто убрана, на стенах висят портреты вождей, из прихожей перенесена вешалка. Хозяйка квартиры находится где-то неподалеку, так что временами слышится ее счастливое пение. И в а н  И л ь и ч, свежий, умытый, выбритый, ухоженный, и от всего этого помолодевший, сидит за столом и распекает стоящего перед ним Б о т и н к и н а.
 В сущности, он совершенно не сердится, и распекает исключительно по долгу службы, в четверть силы. Но и этого более чем достаточно для несчастного помощника по тылу, который стоит перед грозным командиром с серым от ужаса лицом.    

      И в а н  И л ь и ч. Экий ты, Демьян Акакиевич, бестолковый. В требовании ясно написано: выдать шестьсот пятьдесят пар сапог. А почему так написано? А потому, что у такого количества бойцов сапоги неисправные, попросту говоря, они босые… а ты сколько принес?
      Б о т и н к и н (севшим голосом).  Сорок три… сорок три пары всего!
      И в а н  И л ь и ч (встает, берет со стола тощую серую книжку, и, задумавшись, вертит ее в руках). Хм!…    Грамматика! (Задушевно.) А что, больше сапог на складе нет? (Раскрывает книжку на середине.)
      Б о т и н к и н (еле дыша). Есть, только – не дают!
      И в а н  И л ь и ч. А ты знаешь, что боец без сапог может не дойти  до поля сражения и… умереть по дороге? И кто тогда…(тычет пальцем в книжку) кто тогда виноват будет? Ботинкин! Вот кто! Кого придется расстреливать за потерю бойца? Ботинкина! Почему Ботинкину не дали сапог? Кем допущена ошибка? Ботинкиным!… Так что складские крысы говорят?      
      Б о т и н к и н. Они говорят: мертвецам новые сапоги не нужны…

              Ботинкин поворачивается к стене, беззвучно плача. Иван Ильич прекращает свои грамматические упражнения, и некоторое время молча ходит по комнате. Лицо его становится решительным и злым.

      И в а н  И л ь и ч (трогает Ботинкина за плечо). Ты вот что, товарищ Ботинкин… ты не бойся! Никто тебя не тронет! Мы сейчас дадим тебе в помощь кого-нибудь позубастее, и все получим сполна. Ты только накладные правильно заполни! Погодите, ребята...
               
             Иван Ильич тянется к телефону, но тут раздается стук в дверь.


                Явление второе

             В комнату входит бывший подпоручик Н и к о л а е в. Он явно хотел о чем-то поговорить с Иваном Ильичом и смотрит на Ботинкина, как на помеху.

      И в а н  И л ь и ч (официальным тоном). Комроты Николаев! Я вам приказываю: укрепить хозяйственную команду (указывает на Ботинкина) двадцатью вооруженными красноармейцами, пойти на склад, и взять все, что нам положено! В случае отказа напомните, что мы обладаем всей полнотой власти… вплоть до расстрела на месте… и что нам терять и бояться нечего! Ступайте!
      Н и к о л а е в (также официально). Товарищ командир полка, позвольте обратиться по личному вопросу…
      И в а н  И л ь и ч. Только недолго. Товарищ Ботинкин, подождите за дверью.

              Николаев бесцеремонно выталкивает Ботинкина за дверь.  Пауза. Иван Ильич некоторое время смотрит ему вслед.

      И в а н  И л ь и ч.  Экий беспомощный! Если бы у Акакия Акакиевича были дети, то он мог бы быть его сыном… или внуком! (Задушевно.) Федя! Сделай этим крысам на складе что-нибудь красивое! Как тогда, ты рассказывал, сделал в Киеве Гай-Тур!

             Пауза.

Что тебе?
      Н и к о л а е в. Иван Ильич! Вы что-нибудь слышали про эти списки?
      И в а н  И л ь и ч (беспечно). Ну, наградные какие-нибудь… или на повышение в должности…
      Н и к о л а е в. За наградные списки не расстреливают… Правда, что Серегина расстреляли?
      И в а н  И л ь и ч (взрывается). Никто его не расстреливал, а всего лишь хотят отдать под суд! Скорее всего, за б....й и за пьянки! За ним целый вагон баб ездил! Наверняка среди них и шпионки были!
      Т а т ь я н а  Н и к о л а е в н а (возмущенно из-за сцены). Это что же получается, Иван Ильич? Значит, я у вас кто? Шпионка, или…
      И в а н  И л ь и ч (задумчиво). Что не б...., это точно…      
      Т а т ь я н а  Н и к о л а е в н а. Большое спасибо! Значит, шпионка!
      И в а н  И л ь и ч. А что вы хотите, Таня? У вас муж кто? (Смотрит в книжку.) Военный врач! А у кого он служит? У Врангеля, вот у кого!
      Т а т ь я н а  Н и к о л а е в н а. Иван Ильич! Так его же мобилизовали…
      И в а н  И л ь и ч. И что из этого? Вы думаете, что вас некому обвинить в шпионаже? Уверяю вас, такие люди найдутся!

              Хозяйка испуганно охает и умолкает.

      Н и к о л а е в. За б....й в Красной Армии не расстреливают…
      И в а н  И л ь и ч. Экий ты, Пескарь, стал психованный!
      Н и к о л а е в. Тут станешь… вам хорошо, вы у них с самого начала! К  тому же в прошлом инженер-путиловец! Можете пригодиться! И Николке Мыслаевскому хорошо. Он теперь навеки красный герой…
      И в а н  И л ь и ч. Да пойми ты, неразумный! Мы здесь что? Мы здесь отдохнем недельку, получим сапоги, мундиры, патроны… пулеметы недостающие… попьем вина, посмотрим спектакль – и на Перекоп! Какой идиот будет расстреливать грамотных офицеров до штурма?
      Н и к о л а е в. А потом?
      И в а н  И л ь и ч. Потом – суп с котом! По диспозиции мы наносим удар в лоб! Там нас девяносто процентов ляжет! (Хозяйка охает.)
      Н и к о л а е в (тихо). Откуда вы знаете? Вам прислали диспозицию?
      И в а н  И л ь и ч. Нет, конечно. Комиссар проболтался.  Так что ты, Пескарь, тоже можешь стать героем… а насчет списков – мы все в какой-нибудь тетрадке! Либо у Бога, либо у черта! (Смеется.)
      Н и к о л а е в (с ненавистью). У-у-у! Фаталист чертов! Теперь ясно, как вы сбежали из австрийского плена! Прыгнули в машину, и уехали!
      И в а н  И л ь и ч. Именно так все и было! А  ты на меня так смотришь, словно хочешь сказать «фекалист»! Сам ты говнюк! 

            Оба не выдерживают и хохочут. Иван Ильич смягчается.

Ну, хорошо! Ступай и без сапог не возвращайся! А я все узнаю про ваши списки. Наш комиссар в последнее время стал много пить и болтать лишнего. Возомнил себя Робеспьером… вершителем судеб! Так что налью ему стакан самогона, и все узнаю! Даже дату твоего расстрела!

            Иван Ильич оглушительно хохочет над собственной шуткой. Пескарь, отнюдь не в восторге от командирского остроумия, выходит с весьма мрачным видом и за окном слышится его крик: «Полувзвод! За мной!» Иван Ильич  достает из кармана недописанное письмо.

      И в а н  И л ь и ч (водит пером по бумаге). У нас все в порядке, мы живы и здоровы. Вот только Вадим Петрович в последнее время сильно устает и, как приходит со службы, тут же ложится спать. Так что пишу вам за двоих. Может, упрошу его приписать несколько строк…

            Стук в дверь. Входит Дубровин.


                Явление третье

      В а д и м  П е т р о в и ч. Белого привезли!
      И в а н  И л ь и ч (смеется). Я этот анекдот уже от комиссара слышал: сколько ящиков? Вот сукины дети! Чего только не придумают!
      В а д и м  П е т р о в и ч. Да нет, настоящего белого! В степи поймали!
      И в а н  И л ь и ч (смеется). Не самогону?
      В а д и м  П е т р о в и ч. Упаси Бог! Поручика! Еле взяли! Дрался, говорят, как черт! Пока его вязали, самому Якову Лукичу успел навешать!
      И в а н  И л ь и ч. Потому и не расстреляли сразу… смелых уважают! Откуда он взялся? От нас до линии фронта сорок верст!
      В а д и м  П е т р о в и ч. Видимо, послали в глубокую разведку. Давай его допросим! Гаврюша!

             Иван Ильич прячет письмо. В комнату вбегает ординарец.

      В а д и м  П е т р о в и ч. Живо бегом за арестованным!
      Г а в р ю ш а. Так вот же! (Указывает на телефон.) Работает! Разве забыли? (С гордостью.) Пока вы вчера спали, я проявил революционную инициативу! Взял как бы  по вашему приказу конвой, сходил на станцию и сказал: если через два часа телефоны не заработают, то расстреляю всех! В том числе семьи саботажников! А когда Соньку, телефонистку хромую, под конвоем на станцию вели, то-то смеху было! Со страху обоссалась! Прямо на улице! (Хохоча, изображает хромую Соньку.)
      В а д и м  П е т р о в и ч (в гневе). Кто тебе дал право так поступать?
      Г а в р ю ш а. Ленин! Он писал, что в первую очередь надо брать почту, телеграф и телефон. Телеграф взяли без меня, а почту брать скучно!
      И в а н  И л ь и ч. А про дисциплину Ленин ничего не говорил? Ступай! За своеволие и действия без приказа объявляю тебе четыре наряда вне очереди! Марш на кухню картошку чистить!
      Г а в р ю ш а (лепечет). Я… но я… революционная инициатива… я комиссару пожалуюсь!
      И в а н  И л ь и ч. Кру-у-гом! Ша-а-гом… марш!

              Гаврюша раздосадован. Но дисциплина прежде всего, и он, промедлив самую малость, поворачивается и выходит строевым шагом.

      В а д и м  П е т р о в и ч (дождавшись, когда захлопнется дверь). Какая сволочь! Неужели революция делается ради таких выродков? Чтобы они безнаказанно глумились над бедной  хромой девушкой?
      И в а н  И л ь и ч (смеется). Успокойся! Свои четыре наряда он получил! И вообще революция делается ради таких, как товарищ Троцкий… или как наш комиссар! А сучонок Гаврюша останется при своих интересах! Хотя… может, и он достигнет какой-нибудь маленькой должности!    
      В а д и м  П е т р о в и ч. А что будет с нами? Расстреляют после штурма?
      И в а н  И л ь и ч. Э, милый! Чему быть, того не миновать! Надоели вы мне: что будет? что будет? Давай лучше потолкуем с пленным…
      В а д и м  П е т р о в и ч (говорит в трубку). Пленного на допрос.


                Явление четвертое

              Конвой во главе с Фоминым вводит поручика  Г е о р г и я   Л а р и н а. Это – молодой человек немного старше двадцати лет, среднего роста. Он силен и, несмотря на следы побоев, очень красив. Его мундир разорван, руки связаны за спиной. Несмотря на все это, он не потерял духа и мгновенно разобрался, кто перед ним.

      Г е о р г и й. Честь имею, господа! Поручик 2-го гусарского полка Ларин Георгий Африканович! Послан к вам с целью проведения глубокой разведки… (смеется) а, может, и диверсии!
      Ф о м и н.  А и врешь же ты, парень! Какая в одиночку диверсия? Тебя для разведки направили! Ты, видать, здоров не только драться, но и врать! (Морщась, трогает свежий синяк под глазом.) Эх, дюже жалко, что тебя ребята скрутили! Надо бы  закончить один на один…
      Г е о р г и й. Мало получил? Ничего, еще как-нибудь разок подеремся!
      Ф о м и н. Хорошо бы… Товарищ командир, разрешите идти?
      И в а н  И л ь и ч. Идите!

              Фомин уходит вместе с конвоем.

      В а д и м  П е т р о в и ч. Вольно, поручик! Садитесь… Прошу! (Сует ему папиросу в рот и чиркает спичкой.)

              Все закуривают.

      И в а н  И л ь и ч. Цель разведки? Готовите новое наступление?
      Г е о р г и й (с грустью). Увы! Какое может быть наше наступление после Каховки? Мы разбиты и бежим в Крым… Цель разведки – выяснить, когда вы будете в состоянии штурмовать Перекоп?
      И в а н  И л ь и ч. Думаю, что не раньше, чем через месяц-полтора. Видите сами – мы на отдыхе. И вообще пока  к походу не готовы. И таких частей большинство!

              Дубровин пихает Ивана Ильича в бок.

      Г е о р г и й. Вы напрасно пихаетесь, Вадим Петрович! Меня все равно расстреляют, так что никакой военной тайны выдано быть не может!

              Пауза. Бричкин поочередно внимательно глядит то на Ларина, то на Вадима Петровича.

      Г е о р г и й (беспечно). У вас прекрасный полк, господа! Караульная служба ведется строго по уставу! Иначе хрен бы вы меня взяли…
      И в а н  И л ь и ч (быстро). Откуда вы знаете товарища Дубровина?
      Г е о р г и й. Он у нас в юнкерском месяц был начальником училища…
      В а д и м  П е т р о в и ч. Было дело! Я после госпиталя недолго служил в тылу. Но вас  не помню…
      Г е о р г и й. Еще бы! Вы были-то у нас всего ничего… да! Полк у вас прекрасный, а папиросы дрянь! (Выплевывает окурок на пол.) Мы в этом городишке тоже стояли.  Там у них на складах есть и сигары, и коньяк! Только эти суки все прячут от народа…
      И в а н  И л ь и ч. Мы отвлеклись. Георгий Африканович! У меня в полку не хватает одного командира роты. Предупреждаю: мне будет очень нелегко уговорить комиссара. Даже если мы с Вадимом Петровичем и поручимся за Вас! 
      Г е о р г и й (смеется). Лучше не ручайтесь! Когда два офицера ручаются за третьего –  это заговор!
      И в а н  И л ь и ч. Чтобы Вам поверили, Вам придется рассказать все…
      Г е о р г и й. Так я уже все рассказал! Коньяк – «Мартель», кофе – бразильский, сигары – гаванские! Даже новые подштанники есть! В чистых подштанниках, знаете ли, особенно приятно идти на штурм…
      И в а н  И л ь и ч. Не валяйте дурака!
      Г е о р г и й. Простите… не знаю, как к вам обратиться…
       И в а н  И л ь и ч. Иван Ильич Бричкин. Бывший инженер с Путиловского. Во время войны был артиллеристом и дослужился до штабс-капитана. Ныне состою в звании комполка. Вадим Петрович – начальник штаба…
      Г е о р г и й. У вас прекрасный полк, Иван Ильич! И он, несомненно, станет хуже, если вы возьмете на службу изменника…
      И в а н  И л ь и ч (вскипает). У нас в полку более десяти бывших офицеров! Они что – тоже изменники?
      Г е о р г и й. Нет! Они сами выбрали свой путь. Изменник – тот,  кто этот путь изменяет… под влиянием внешних обстоятельств!
       В а д и м  П е т р о в и ч. Господин поручик, я Вас вспомнил. У Вас мать и младшая сестра. Что с ними?
      Г е о р г и й. Да ничего. Живут себе в Самаре. У нас никогда ничего не было, кроме пенсии за отца… так что мы тоже пролетарии!
      В а д и м  П е т р о в и ч. Подумайте о них!
      Г е о р г и й. Я как раз подумал. Если вы меня шлепнете сейчас, то о них никто и не вспомнит. А если ваши товарищи сделают это через несколько лет, то у них точно будут неприятности!
      В а д и м  П е т р о в и ч. Почему Вы думаете, что красные Вас все равно расстреляют?
      Г е о р г и й. Разве нет? Зачем я буду нужен после Перекопа?

              Дубровин заметно сникает. Иван Ильич замечает это и берет инициативу в свои руки.

      И в а н  И л ь и ч. Мне очень жаль, поручик, что человек с такими принципами отказывается служить в нашем полку. Еще раз подумайте! Мы, а не вы, служим народу и России! И наша офицерская честь в полном порядке!
      Г е о р г и й. Я не сомневаюсь. Иначе я бы с Вами и говорить не стал! Просто насчет России вы заблуждаетесь! Хотите знать, почему?
      И в а н  И л ь и ч. После. Прошу простить меня за формальность… (Заполняет протокол.) Итак, на вопросы Вы отвечать отказались…
      Г е о р г и й (очень удовлетворенно). Угу…
      И в а н  И л ь и ч (заканчивает писать). Тогда мы Вас будем вынуждены расстрелять… извините, но на войне, как на войне!      
      Г е о р г и й (очень вежливо). Понимаю. А ля гер ком а ля гер!

              Звонит телефон. Иван Ильич берет трубку.

      И в а н  И л ь и ч. Да, я… слушаю Вас, Аарон Хаимович!… Заканчиваем допрос… Отказался… Что?… Не умею разговаривать с людьми? (Некоторое время молча слушает комиссара.) Слушаюсь! (Кладет трубку.)

              Пауза.

Вам, поручик, крупно повезло. Вас решил лично допросить сам комиссар. Он мнит себя знатоком человеческих душ и надеется Вас переманить… Просто так! Из принципа! Чтобы, при случае, уязвить меня! Так что Ваш расстрел на некоторое время откладывается! А вы пока подумайте…
      Г е о р г и й. Вот и славно! Вы тоже подумайте! Такому полку грех воевать за красных! (Потягивается.) Что-то спать захотелось…
      И в а н  И л ь и ч (громко в трубку). Конвой!

              Конвоиры, уже без Фомина, уводят Ларина. Дойдя до самых дверей, он оборачивается.

      Г е о р г и й. Позвольте спросить? (Указывает на портреты.) Это кто?
      В а д и м  П е т р о в и ч. Это – Зиновьев, это – Троцкий! А это он сам и есть… начальник Особого отдела товарищ Молохов!
      Г е о р г и й. И этот упырь за русский народ? И эти жидовские морды тоже? Ну, тогда я – целка-гимназистка! (Несмотря на связанные руки, очень похоже изображает гимназистку.) Честь имею!

              Конвой выводит Ларина.

      В а д и м  П е т р о в и ч. Нет, каков нахал! (Смеется.) Знаешь, Ваня, он не в разведку направлен! И не для диверсии! Его послали переагитировать наш полк! Он и не скрывает этого!
      И в а н  И л ь и ч (задумчиво). То-то он все талдычил: прекрасный полк, прекрасный полк… поздно агитировать! Одним полком у белых больше, одним меньше – Перекоп все равно возьмут! Так что надо быть верным своей звезде… даже если она пятиконечная! (Весело смеется.) Каков наглец! Признайся, что он тебе понравился! Главное, возразить нечего!
      В а д и м  П е т р о в и ч. Я так думаю, что после разговора с комиссаром он согласится послужить у нас. Для его плана это надо… а мы с тобой, Ваня, сделаем вид, что принимаем все за чистую монету…
      И в а н  И л ь и ч. Может, удастся спасти парня от расстрела…
      В а д и м  П е т р о в и ч. А может, и он нас спасет! Как начнутся  аресты по этим спискам, так только одна дорога и останется – через фронт к Врангелю!  (Решительно.) Я сидеть и ждать, пока меня шлепнут, точно не буду!
      И в а н  И л ь и ч. Тише!

              Дверь распахивается от удара, и в комнату входит Голенищев.


                Явление пятое

      Г о л е н и щ е в. Господа, что вы все о Врангеле, да о Врангеле! (Радостно.) Актеров поймали!
      И в а н  И л ь и ч. Что актеров! Ты когда поймаешь хирурга?
      Г о л е н и щ е в (бодро). Всему свое время! А пока – вот, актеры!
      И в а н  И л ь и ч (саркастически). Представляю себе этих шаромыжников…
      Г о л е н и щ е в. Вот и не угадал! Один из них точно шаромыжник, но зато вторая (торжественно) – сама киноартистка Вера Горячая! (*)
      И в а н  И л ь и ч. Хватит врать! Ты ее, небось, только в кино и видел!
      Г о л е н и щ е в. Темный ты, Ваня, человек! Даже не знаешь, что твой начальник разведки был основателем «Трефового Туза»! О нас во всех газетах вот такими буквами печатали!  (Показывает.) Ясное дело, что и она к нам захаживала! Так что я с ней очень даже хорошо знаком! В жизни она еще краше, чем на экране. Эта Верка такая… как бы сказать поделикатнее… такая б...ь! В общем, никому мало не покажется!  (Мечтательно.) Скучно не будет!
      И в а н  И л ь и ч (с некоторой обидой). Я как-то раз сходил на ваш футуристический вечер… потом два дня плевался! Нормальный человек такие стихи сочинять не может! ... А тебя, извини, не запомнил!
      Г о л е н и щ е в (гордо). Еще бы ты меня узнал! Я был весь разрисован серебряными  полосами, и на мне было семь желтых галстуков! В таком виде я висел под потолком и играл на рояле!  (Неожиданно садится и закрывает лицо руками.) Боже мой! Всего несколько лет назад мы веселились, как дети! Какой дьявол натравил нас друг на друга?

              Пауза. Голенищев убирает руки от лица. Оно непроницаемо.

      И в а н  И л ь и ч. Ну вот, два сапога пара! Вдвоем этот спектакль и сделаете… а комиссар сыграет на дудочке! Будет ребятам потеха перед смертью… а по поводу дьявола поди послушай политграмоту! Сегодня как раз комиссар будет говорить про религию... кстати, твоя очередь идти слушать!
      К р а с н о а р м е е ц (заглядывает в дверь). Товарищ командир, к вам киноартистка. И с ней какой-то плюгавец, тоже говорит, что актер.
      И в а н  И л ь и ч (светским тоном). Просите!
 
(*) Киноартистка Вера Холодная умерла за полтора года до описываемых событий и никакого отношения к данному персонажу не имеет (примечание автора)


                Явление шестое.

              Тощий очкастый красноармеец вводит киноактрису  В е р у  Г о р я ч у ю, которая держится весьма робко. Несмотря на то, что она явно провела несколько дней в степи вдали от зеркала, туалетного столика, и вообще от воды, ее красота нисколько не уменьшилась. С ней какой-то маленький, плюгавый, с унылым выражением лица и с большой не по возрасту лысиной. Видно, что красноармейцу до смерти неловко конвоировать знаменитую актрису, и он пытается изобразить, что он ее вовсе не конвоирует, а светски проводит в гостиную. Получается у него плохо, и это делает всю сцену нелепой и комичной.

      В е р а. Здравствуйте…(Замечает Голенищева и вскрикивает.) Ох! Сережка! Футурист! Арлекин чертов! (Кидается ему на шею и целует. Смотрит, широко раскрыв глаза, на Ивана Ильича и Дубровина.) Ничего не понимаю… где я, господа?
      Г о л е н и щ е в (раздраженно). Где-где… у красных! А это кто, Вера, с тобой? (Внимательно вглядывается в плюгавого.) Ба! Какая встреча! Ну, что же ты молчишь? Представься публике!
      К у т и л а (громко прокашлявшись). Актер императорских провинциальных театров Ксаверий Борисович Кутила-Тамбовский!
      Г о л е н и щ е в (хохочет). Ну, брат, ты так и не научился врать! Запомни, Ксаверий: театры бывают либо императорские, либо провинциальные! Одновременно – никогда!
      И в а н  И л ь и ч (не замечая насмешек над актером, очень вежливо). И в каком жанре вы изволите играть?
      Г о л е н и щ е в. У него, Ваня, уникальный жанр: он комический трагик. Или трагический комик! Как-то давным-давно он играл короля Лира, и в завершающей сцене, когда вся публика уже рыдала, с него свалились штаны! И такие вещи приключались с ним почти на каждом спектакле! Я уверен, что если бы ему дали роль Гамлета, то он во время монолога «Быть или не быть?» пукнул бы на весь театр!

              Вера Горячая хохочет. Она смеется в одиночестве и так долго, что под конец всем становится досадно, что женщина такой редкой, совершенной красоты смеется таким глупым шуткам.

      В е р а (отсмеявшись). Простите, господа, что я хохочу, как дура! Наш Ксаверий именно такой! Он и не на то способен!

              Вера, не удержавшись, еще раз прыскает в кулак. Оттого, что она оказывается дурочкой, ее очарование только усиливается.

      И в а н  И л ь и ч. А мне кажется, что настоящий Гамлет мог пукнуть… ведь было сказано: «Он тучен и задыхается»! Так что мог… просто с годами все смешное забывается, а все героическое остается…

             Пауза.

И куда же вы, Вера Павловна, направляетесь? В Крым? 
      В е р а (с испугом в голосе). Нет, нет! Что Вы!
      В а д и м  П е т р о в и ч (очень деликатно). Простите, что мы Вас испугали, но до Вашего маршрута нам нет никакого дела! Уверяю Вас! Только у нас к Вам маленькая просьба. Наши бойцы  через несколько дней будут отправлены на фронт. Мы хотим перед отправкой устроить для них спектакль. Понимаете ли… многие из нас назад не вернутся. Мне самому было бы легче умирать, если перед  смертью мне вспомнится такая красивая женщина, как Вы!
      В е р а (явно польщенная). Конечно, господа, извините, товарищи, я обязательно сыграю! Я вам изображу такую любовь, что… (Верещит.) Я даже попробую выучить роль! Кино-то, сами понимаете, немое, и я разленилась! (Обернувшись, к Кутиле.) Пойдем, Ксаверий! Нам надо устроиться, помыться, отдохнуть с дороги… и узнать, когда начинаются репетиции!

              Вера и Кутила вместе направляются к выходу, но в дверях сталкиваются с комиссаром.


                Явление седьмое

      Л е й б а. Здравствуйте, товарищи артисты! Позвольте представиться: комиссар полка Аарон Лейба. (Глядит на Веру.) Вас, Вера Павловна, я знаю. Большой поклонник Вашего таланта! (Глядит на Ксаверия.) А вы?
      К у т и л а (откашлявшись). Ксаверий Борисович Кутила-Тамбовский! Трагик. Игрывал Гамлета, короля Лира… я и вас могу сыграть!
      Л е й б а. Просто замечательно! Понимаете, товарищи артисты, вам надо будет сыграть в революционной феерии! Я ее сам сочинил в перерывах между боями! Пойдемте, я все объясню…

              Идут к выходу втроем. В дверях Лейба оборачивается.

Кстати, Иван Ильич! Ты тут погорячился насчет Гаврюшки!  Все душишь революционную инициативу... короче, два наряда я ему снял!

              Аарон Лейба выходит вместе с Кутилой и Верой. Иван Ильич, дождавшись, когда стихнут шаги, не сдерживается и позволяет себе одно короткое ругательство. 

      В а д и м  П е т р о в и ч. Да ладно тебе, Иван Ильич! Не переживай! (Смеется.) Главная беда Красной Армии – это комиссары!
      Г о л е н и щ е в. Лучше скажи, как тебе понравилась Вера?
      И в а н  И л ь и ч (успокаиваясь и переводя дух). Просто божественная!
      Г о л е н и щ е в. Просто божественная  дура и б....!   Прости меня, Господи, за такие слова, но иначе не выразишься! А вот погодите! То ли еще будет! Как она начнет крутить любовь со всеми подряд!… (С досадой.) А наш долбаный комиссар – всякой бочке затычка!    
      И в а н  И л ь и ч (совершенно придя в себя). Э, товарищ футурист! Да ты ревнуешь! (Смеясь.) Сам виноват! Ваше искусство  непонятно народу!
      В а д и м  П е т р о в и ч (с интересом). А этот плюгавый кто? Ее муж?
      Г о л е н и щ е в. Даже не любовник! Просто несчастный ухажер! Добиться ничего не может, а уйти нет сил… роль такая!
      И в а н  И л ь и ч (Дубровину, смеясь). Эким ты, брат, соловьем заливался! Идем, дескать, на смерть, и все такое прочее… твоя Катя ничуть не хуже!
      В а д и м  П е т р о в и ч (смущенно). И твоя Даша – тоже.
      Т а т ь я н а  Н и к о л а е в н а (из-за сцены, возмущенным голосом). Стыдно вам, Иван Ильич,  даже думать о киноартистках! Вы женатый человек! Хоть бы меня постеснялись! Мы с Гапой вас приютили, поим, кормим, стираем… я вас полюбила наконец! А вы!
      И в а н  И л ь и ч.  Танечка! Да не нужна мне никакая киноартистка! Я Вас люблю! И вообще, я женатый человек…
      Т а т ь я н а  Н и к о л а е в н а. Господи! Боже мой! Какие мужчины мерзавцы!

             Конец картины. Занавес падает.  В течение нескольких секунд за сценой слышны хохот, женский визг и пьяные крики.


ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ