В империи османов. Отрывок 2. 1

Карс, Тифлис, 1803 год

Ночью Анаит проснулась от тянущей боли внизу живота. Подняв голову, она огля-делась – мужа рядом не было, под дверью его кабинета тянулась тусклая полоска света. Значит, Багдасар опять зажег свечи и сидит с книгами. Поджав ноги к животу, чтобы уменьшить боль, молодая женщина повернулась на бок и лежала, стараясь не стонать, по лицу ее катились слезы.
Когда родилась старшая дочь Заруи, Багдасар был счастлив, но Анаит чувствовала себя виноватой. Ее брат епископ Арам, зайдя поздравить их, оглядел новорожденную племянницу и одобрительно кивнул:
– Красавица будет, уже теперь видно. Но в следующий раз, сестра, роди сына, что-бы я мог рукоположить твоего мужа в сан священника (быть рукоположенным в сан священника у армян можно лишь после рождения первого сына).
– На все воля Божья, Србазан хайр, – вступился за жену Багдасар.
После рождения Лилит муж не выказал никакого недовольства, зато Арам, даже не взглянув на девочку, с недовольным видом принялся сурово отчитывать сестру:
– Видно, ты плохо молила Бога послать тебе сына, сестра, мне стыдно за тебя. Вспомни, что наша мать, выполняя свой долг, первым родила мальчика – меня. Когда мне исполнился год, наш отец был рукоположен в священники и смог получить приход. По-чему же ты рожаешь девочек?
На этот вопрос Анаит ответить никак не могла. От его укоризненного взгляда ей хотелось провалиться сквозь землю. Со временем она начала избегать Арама и даже пере-стала с ним разговаривать, хотя муж убеждал ее не принимать слова брата близко к серд-цу.
– Анаит, цветочек мой, смотри, какие красавицы наши девочки. Ну, будут у нас еще дети, не страдай ты так, – ласково говорил Багдасар.
Однако после Лилит детей у Анаит не было долго. Забеременев в третий раз, она молила Бога послать ей мальчика, просила молиться за нее мужа, приятельниц-соседок, служанку Нур и даже брата Арама, с которым примирилась, почувствовав, что в третий раз станет матерью. А родилась Сатеник. Хорошенькая, с длинными ресницами, обрам-лявшими прекрасные темные глаза, с яркими пухлыми губками, гордость любой семьи. Но… девочка. 
После рождения третьей дочери Анаит долго болела. Прошел год, второй, но она так и не оправилась. Ее изводили боли внизу живота, постоянно мучила лихорадка, и больше иметь детей они с Багдасаром не надеялись. Но ни разу слова упрека в адрес Анаит не сорвалось с губ ее мужа.
– Не мучай себя, родная, – ласково говорил он, видя ее терзания, – Иоанн Златоуст в своем толковании Евангелия говорит: «…так как с течением времени одни уклонились от истинного учения, другие от чистоты жизни и нравственности, то явилась опять нужда в наставлении письменном» Стремясь принять сан священника, я не для себя лично же-лал возвышения, я хотел лишь иметь право толковать писание и учить. Ибо армянский народ должен выйти из тьмы незнания, а для этого прежде всего следует научиться при-нимать письменное наставление. Но все в руках Бога, я верю, что, если не смогу быть ру-коположен из-за отсутствия сына, то для меня откроется другой путь.
 – Моя вина, – плакала Анаит, – я не смогла дать тебе сына.
Была еще одна проблема – во время обострения болезни близость с мужем причи-няла ей боль. Анаит прекрасно понимала, почему Багдасар по ночам тактично уходит в свой кабинет и садится работать – он был еще молод, вынужденное одиночество давалось ему нелегко. Стараясь не шуметь, она подкрадывалась к двери и заглядывала в щель – муж сидел, чуть наклонившись вперед, и что-то выписывал в толстую тетрадь. Колеблю-щееся пламя свечей освещало корешки заставленных полками книг – Вольтер, Руссо, Омар Хайям, Саади, Шекспир.
Багдасар, получив блестящее образование во университетах Женевы и Страсбурга, мог сделать карьеру в Европе, однако предпочел вернуться к себе на родину в Карс. И Анаит была рада уехать с ним из прекрасной Смирны, омываемой теплым морем, в Карс – высокогорную крепость с уродливыми домами и узкими улицами. Рада, потому что хо-тела навсегда вырвать из памяти тот мир, где впервые увидела юного Тороса, услышала его голос. Здесь, в городе, где почти не бывает лета, а зимой пронизывают до костей мо-розные ветра, она сумела заглушить рвущее душу отчаяние. Остались лишь короткая за-писка и засохшая желтая роза, хранившиеся между страниц тетради на самом дне ма-ленького сундучка – под стопкой писем от живущих в Венеции матери и брата.  Но Баг-дасар ничего не знал – ни о записке, ни о розе, – поэтому часто себя упрекал:
– Ради меня ты согласилась уехать в эти холодные горы, бедный мой цветочек, а ведь ты привыкла к теплу. Наверное, мне стоит бросить все и увезти вас с девочками ку-да-нибудь далеко-далеко – в Константинополь, в Европу, в Венецию. Или хотя бы в Ти-флис – там ты попарилась бы в серных банях, говорят, они лечат от многих болезней.
Однако это были одни разговоры – в Европе шла война, но даже после подписания мира коалиции с Бонапартом денег на поездку во Францию или Вену у семьи не хватило бы. Наследство, оставленное Багдасару отцом, почти полностью ушло на его образование и книги, а обязанности, которые он выполнял при церкви, оплачивались скудно. В Кон-стантинополе то и дело бунтовали янычары, а Тифлис все еще лежал в руинах после нашествия персидского Ага-Магомет-хана, и серные бани были разрушены, так говорил водивший через Карс караваны купец из Тифлиса Гурген Юзбаши, близкий родственник Багдасара.
 От него они узнали о смерти царя Георгия и споре за трон между его наследника-ми. Гурген рассказал, что по просьбе покойного царя для защиты прав его сына царевича Давида в город вошли войска русского императора Павла. На сторону враждовавших с Давидом царских братьев встали иранский шах, а также Тарковский и Аварский шамха-лы. Однако император Павел внезапно умер, жители Тифлиса боялись, что теперь рус-ские уйдут и город вновь подвергнется разрушительному нашествию, поэтому восстанав-ливали разрушенное Ага-Магомет-ханом вяло. Так говорил Гурген, приведя свой караван в Карс в последний раз.
Еще сильней поджав ноги, Анаит всхлипнула и стала вспоминать, когда это случи-лось. Сколько тогда было Сатеник? Кажется, два года. Или три? Скоро младшей дочери исполнится четыре. Анаит тихо заплакала, вспомнив, сколько времени болеет, вновь охватило чувство вины перед мужем, который сейчас читает в своем холодном кабинете. Набросив теплый халат, она сунула ноги в меховые шлепанцы и направилась к нему.
Услышав слабый стук в дверь, Багдасар поднялся и пошел навстречу жене, в руке он держал не книгу, а белый листок бумаги.
– Почему не спишь, милая, опять болит? – рука мужа ласково обняла плечи Анаит, губы его коснулись ее виска. – А я вечером от Гургена письмо получил, он нарочного вперед себя отправил – завтра в Карсе будет. Хотел тебе сказать, а ты спала. Не стал бу-дить.
В теплых объятиях Багдасара Анаит почувствовала себя лучше, боль в животе по-чти прошла. Сообщению она обрадовалась.
– Я как раз сейчас, когда проснулась, его вспоминала. Радость-то какая, сколько он у нас не был! Новости расскажет, а то все из слухов узнаем.
– На девочек наших полюбуется, какие красавицы стали! – Багдасар незаметно, но внимательно следил за лицом жены, на котором еще не высохли следы слез, и был дово-лен, когда от его слов оно радостно вспыхнуло.   
Гургена приняли с распростертыми объятьями. Багдасар, сияя от радости, рас-спрашивал о живущей в Тифлисе родне. Родственник пил вино, нахваливал великолеп-ную стряпню Анаит и рассказывал, что в Тифлисе была чума, но теперь жизнь налажива-ется. Русские войска уходить не собираются, народ стал заново отстраивать дома, на ба-зарах и в купеческих лавках вновь появился товары. Сообщил Гурген также, что взошед-ший на трон после Павла русский император Александр решил царевича Давида на цар-ство не венчать. Картли-Кахети станет теперь русской окраиной, а Давида сделают гу-бернатором.
– Говорили ведь, что император Павел обещал царю Георгию венчать Давида на царство? – удивился Багдасар.
Гурген пренебрежительно отмахнулся:
– Э, дорогой, кто же из царей обещания держит! Императора Павла больше нет, царя Георгия тоже нет, а царевич Давид нерешительный – ему твердили, чтобы сразу по-сле смерти отца на царство венчался, а он не решился. Все благословения русского импе-ратора ждал – ну и дождался. Прибыл главнокомандующий Цицианов, всех царских наследников отправил в Петербург. Царица Мариам, вдова Георгия, бежать хотела, но ей не дали. Говорят, князь Химшиашвили во дворец пробрался, должен был царицу с детьми вывести, а тут генерал Лазарев заходит – кто-то ему донес, что побег готовится. Велел ца-рице немедленно будить детей и собирать к отъезду. Химшиашвили такой грубости не стерпел, тут же на месте Лазарева прикончил и выпрыгнул в окно. Царица о Химшиа-швили ни слова не сказала, Цицианову доложили, что это она Лазарева убила, только кто же из умных людей такому поверит! Чтобы женщина от ребер до ребер мужчину простым кинжалом проткнула!
Побледневшая Анаит слушала, прижав к груди руку.
– Бедная женщина, и что же с ней сделали?
– Увезли в Россию. Говорят, в наказание поместят в монастырь. Выпьем за ее здо-ровье, хорошая она женщина. И царь Георгий, муж ее, неплохой человек был, только глу-пость сделал – сам сунул голову льву в пасть, и понадеялся, что не откусит. Русские-то хитрее персов с турками оказались – те хоть грабили и данью облагали, но потом своих царей сажали и уходили, а Россия уже не уйдет.
Помолчали. Новости Гурген Юзбаши сообщил удивительные, не очень ясно было, чего ожидать от таких перемен.
– Значит, теперь вы все состоите в подданстве русского императора? – спросил Багдасар.
Гурген пожал плечами.
– Какая нам разница? Был бы порядок, чтобы торговать можно было, да церковь, чтобы Богу молиться, – он решил переменить тему. – Ты скажи лучше, брат, почему у те-бя жена все такая же худая, не кормишь?
Гость звучно захохотал своей шутке, Багдасар вздохнул и коротко пояснил:
– Болеет, никак не поправится.
Гурген перестал смеяться, с сочувствием глядя на отливавшее желтизной лицо Анаит, поцокал языком.
– Вай-вай! Плохо! Дорогой, нужно жену твою в наших серных банях полечить.
– Да ведь ты сам в прошлый раз говорил, что у вас все серные бани Ага Магомет-хан снес, – удивился Багдасар.
– Снес, – подтвердил Гурген, – он ведь, перс проклятый, первым делом, как в Ти-флис явился, в баню отправился. А оттуда вышел в гневе – не помогло ему, мол. Велел всем банщикам головы срубить, а бани снести. Только теперь уже начали все заново строить. А что первым делом отстраивают? Царский дворец, храмы и бани. Без бань ни-как нельзя, – он повернулся к Анаит всем своим массивным телом: – Собирайся, сестра, на обратном пути заберу тебя с собой, дорога не длинная. В моем доме поживешь, жена моя Мариам сама тебя в баню поведет. Рада будет – ведь их с Багдасаром матери родные сестры.
Сказано это было с такой искренней теплотой, что неожиданно Багдасар подумал: раз бани отстроили, то неплохо бы Анаит подлечиться, что же она так мучается?
– И вправду ведь, поезжай, – сказал он жене, – Нур присмотрит за девочками.
– Поезжай, пригляжу, – неожиданно подала голос обычно немногословная служан-ка.
На Нур Анаит могла положиться, как на родную мать. Когда Анаит вышла замуж, ее бывшая няня решила последовать за ней в Карс – сыновья Нур к тому времени, обзаве-лись семьями, и ее мало прельщала жизнь с невестками. Строгая и молчаливая, она пре-красно справлялась с девочками – даже маленькая Сатеник слушалась Нур беспрекослов-но. Поколебавшись, Анаит решила, что следует поехать – в последнее время ей действи-тельно было очень плохо.
– Хорошо, – опустив голову, тихо сказала она.
– Все болезни уйдут, сестра, вернешься – муж не узнает, – добродушно говорил уже изрядно захмелевший и раскрасневшийся Гурген, – в наших банях один только Ага-Магомет-хан не смог излечиться – наверное, думал там себе мужскую силу вернуть.
Подмигнув, он вновь захохотал во все горло. Багдасар улыбнулся шутке гостя, а Анаит сконфузилась – не секрет, что воинственный и жестокий Ага-Магомет-хан был ев-нухом.