Кодекс желанной чести-8

Кархем оказался всё-таки гораздо более средневековым городком, нежели мог себе представить Воронцов, поневоле привыкший к здешним завезённым и уже почти не кажущимся противоестественными благам цивилизации. Флайер с едва слышным свистом стремительной устрашающе чёрной тенью скользил над островерхими черепичными крышами домов. Алексей дал команду бортовому компьютеру приоткрыть один из десантных боковых люков, чтобы посмотреть на городок «вживую». К тому же через экраны не было видно, что делается под днищем машины. Недостаток, кстати. Надо будет его устранить.

А там ничего пока и не делалось. Вот только даже с такой высоты удручающе тошнотно ощущалась в некоторых местах мерзкая вонь сточных канав. В свете редких уличных фонарей чёрная застоялая жижа, казалось, смердит ещё сильнее — жирная и липкая даже на вид. На вид сверху! Как можно в таких условиях жить внизу?! Но живут же.

Замок советника Стафрома (ныне Кольберга) возвышался над западной окраиной Кархема и был весьма заметен издалека. И дело даже не в том, что располагался он на скалистой возвышенности. Ярко светились огни надвратных башен и круглые глаза расположенных по периметру сильных прожекторов. Их лучи беспорядочно шарили сейчас по ночному небу и окрестным холмам. Правда, смысла в этой суматошной иллюминации с каждой минутой станови-лось всё меньше: из-за горизонта торопливо выбиралась яркая вторая луна, словно не оставившая ещё надежды когда-нибудь… в обозримой вечности… догнать первую.

…Сам того не ведая, Кольберг опередил группу Воронцова всего на несколько минут, а потому в первые мгновения по прибытии в замок пребывал в счастливой уверенности, что имеет приличную фору дабы что-то беспроигрышное и единственно верное успеть предпринять. Спрыгнув с шатающегося от усталости, покрытого клочьями пены загнанного жеребца, он опрометью бросился в свой кабинет, расположенный под самой крышей одной из угловых башен.

И едва не сшиб с ног бежавшего навстречу охранника, который, каким-то чудом ухитрившись всё же увернуться, крикнул вслед, что «умная надзорная машина» засекла летающую лодку, которая сначала приближалась с восточной стороны, а потом вдруг исчезла с экрана, как и не было её. Кольберг с чувством выругался и, запалённо дыша, прыгая, тем не менее, каждый раз через три ступеньки крутой спиральной лестницы, ещё скорее понёсся наверх.

Грудь невыносимо ломило, ноги подкашивались, он задыхался, но теперь всё решала быстрота действий. А он-то надеялся, что ему больше никогда не придётся куда-то бежать, пытаясь скрыться на этой сонной планете. И вот пришлось! Выдрав из кармана длинный, сложно выточенный ключ, лже-Стафром буквально всадил его в скважину дверного замка и привычно сделал несколько стремительных оборотов. Толкнул тяжёлую дверь плечом, ввалился в свой кабинет, куда кроме него не имел доступа никто. Через несколько секунд он уже сидел во вращающемся кресле и лихорадочно тыкал пальцами в многочисленные сенсорные метки на пульте управления, встроенном в небольшую наклонную тумбу. Один за другим начинали светиться, а затем оживали укрепленные на стенах плоские длинные мониторы камер наружного наблюдения. Однако сейчас Кольбергу было не до них, оглядел мельком.

Судорожно хватая ртом застоявшийся воздух маленького кабинета, он привычно и весьма сноровисто принялся настраивать безнадёжно устаревший, но мощный планетарный передатчик. Когда звуковой сигнал и вспышка индикатора возвестили о том, что нужная частота найдена и зафиксирована, Джеральд Кольберг почти закричал, стараясь неимоверным усилием воли подавить нарастающую панику:

— Пятьсот десятый, немедленно ответь! Пятьсот десятый — хозяину!!! Три девятки, пятьсот десятый! Три девятки-и!!! Ответь немедленно хозяину-у!

Но пилот Су-510 почему-то никак не отзывался на отчаянный призыв своего работодателя об экстренной помощи. В приёмном устройстве передат-чика еле слышно шелестел равнодушный эфир. Впрочем, Кольберг правильно догадался о причине этого красноречивого молчания, но всё ещё отказывался в это поверить. А когда поверил, вновь окинул привычным взглядом мониторы. На трёх из них «советник» короля увидел подтверждение своей догадке: его охранники и наёмники валились или отлетали, как тряпичные куклы, в стороны один за другим, а между ними странно и стремительно двигались смазанные чёрные тени. Две или три, что ли… Подобные «тени» были Кольбергу отлично знакомы: во дворе замка работал галактический спецназ! И не столь важно, какому именно ведомству он принадлежал. Специальные части галактического уровня везде одинаково укомплектованы профессионалами высочайшего класса.

Холодный пот мгновенно прошиб нынешнего хозяина замка (а мог бы стать и хозяином Реджиса!), на миг он просто оцепенел от накатившего волной дикого страха, но тут же сумел взять себя в руки и задавить в себе неспособность мыслить. Именно так Кольберг всегда определял чувство страха — это неспособность трезво и рационально мыслить в экстремальной ситуации.

Сунув руку под пульт, он вытащил оттуда лучемёт и уже на ходу убедился в том, что индикатор заряда указывает на полный боекомплект. Приблизился к стене и приложил ладонь к одному из самых обычных на вид, серых, чуть влажных камней, приведя тем самым в действие считывающее устройство потайной двери. Та с лёгким гулом отъехала в сторону, явив взору слабо освещённые тусклыми синими светильниками ступени, винтом уходящие вниз. Кольберг немедленно устремился на лестницу, даже не оглянувшись на дверь, которая вновь плавно и почти бесшумно вернулась на место. Абсолютно ничто теперь не указало бы постороннему глазу на её наличие в грубо сложенной каменной стене.

А тем временем в замковом дворе шла какая-то воистину сюрреалистическая рубка-драка, освещаемая резкими вспышками. Световые клинки с низким трескучим гудением перекрещивались во всех направлениях, наполняя воздух запахами озона и палёного мяса — жуткой смесью, вызывающей внезапно подкатывающую к горлу тошноту и слабость в коленях. У людей к этому мало привычных. Другое дело, что во дворе сейчас таких практически не было. Крайне малочисленные раненые падали на землю с короткими криками и стонами, стараясь по возможности отползти в сторону и больше «не отсвечивать». Ранение, причинённое сгустком плазмы в ближнем бою, — явление чрезвычайно редкое. Обычно после него оставались исключительно лишь обгорелые трупы, замершие в боксёрских позах. Или относительно целые трупы тех, кто умер от болевого шока, будучи поражёнными тонко сфокусированным лучом.

Звенели клинки мечей там, где в какой-то дворовой узости одному из людей Воронцова пришлось схватиться с противником самым средневековым способом. Существенный численный перевес был, естественно, на стороне защитников «кархемской твердыни», но на стороне спецназа было отточенное, изощрённейшее, выпестованное в горниле многих столетий искусство убивать и оставаться в живых, чего бы это ни стоило.

Джиз, понятно, в спецназе не служил, но здорово набил руку в многочисленных кровавых драках и стычках, начиная от пьяных кабацких и заканчивая боями с другими группами наёмников. К тому же рядом лихо, с хорошим настроением, рубился Стрех, решительно отвергший, как и Джиз, неЖеланный лучемёт. В ловцов удачи дважды пытались выстрелить из этих штуковин в упор, да только наёмники, чай, не копуши какие-нибудь, чтобы стоять и за здорово живёшь ждать, когда тебя заживо поджарят до красивой хрустящей корочки. Одному стрелку Стрех молниеносно отхватил руку вместе с бластером, а второго Джиз просто свалил с ног здоровенным пинком в живот. (Позже наёмник убеждал всех, что это был приём из одной очень тайной и эффективной боевой системы. Хотя, если честно, то отменно лягаться своими длинными худыми ногами во все стороны Джиз умел с детства, за что среди местной детворы имел почётное прозвище Копыто.

Жаль, не было рядом Брана, жутко охочего до подобного рода развлечений. Остался, бедняга, по приказу Воронцова на флайере. А то уж втроем-то сейчас от всей души повеселились бы! Наёмники громко крыли самыми распоследними словами наседающих охранников и, отбиваясь от сыплющихся градом ударов и выпадов, искренне радовались тому, что облачены в поистине волшебные одёжки.

Иначе бы уже, откровенно говоря, по паре-тройке малоприятных дырок и порезов имели наверняка. Да что там порезы! Джизу какой-то шустрячок так рубанул по бедру, что если бы не бронекожа… Вот уж спасибо Ворону за заботу! Громадное спасибо! Да хранит его Рогром Славный! Джиз немедленно достал шустрячка молниеносным выпадом в бедро же. Проткнул насквозь! Тот рухнул, как подкошенный, отбросив меч и спеша выдрать из нагрудного кармана компактную аптечку. Ну... пока что не боец. Кто следующий?! Налетай!

А сам гражданин класса «А» тем временем целеустремлённо пробивался к стене замка, туда, где на высоте метров пяти светилось окно одной из комнат, в которой предположительно могла находиться маркитантка. (Пока ещё могла находиться, если Кольберг не успел уволочь куда-нибудь в подземелье с потайными выходами наружу).
Стена была отличная, просто-таки мечта — из крупных камней с замечательно ухватистыми щелями между ними. Вскарабкаться по такой до оконной решётки тренированному человеку ничего не стоит. Главное сейчас — до этой стеночки добраться.

А Кольберга что-то нигде не видно. Ни малейшего намёка на его деятельное присутствие. Видимо, сумел всё же каким-то образом слинять, несмотря на то, что, по сути, притащил спецназ на собственном хвосте. Ладно, будем надеяться хотя бы на то, что слинял один. Женщины скорейшему бегству отнюдь не способствуют. Алексей Воронцов с удвоенной силой принялся ломиться вперёд.

Защитники замка поначалу не слишком шарахались от способной поразить воображение странной (но не более того) фигуры, окружённой прозрачным мягко сияющим коконом, из которого с тонким шелестящим посвистом безостановочно вылетали сверкающие блики гибельно острого меча, выписывающего замысловатые петли, а то и вовсе невообразимые траектории, неизменно заканчивающиеся неотразимым ударом или уколом. Но потом дружно насевшие, было, на Алексея бойцы начали пятиться от него, заворожённо глядя, как плазменные заряды бластеров, сталкиваясь с голубоватым свечением кокона, вспыхивают и будто бы стекают вниз, не причиняя ни малейшего вреда. Внезапно, после очередного выстрела в упор, свечение замигало и погасло, кокон исчез. Стражники моментально воспрянули духом и ринулись в атаку.

— Вот и верь после этого рекламным гарантиям! — Человек из кокона, прокричав этот в высшей степени дурацкий боевой клич, пригнулся и молниеносно рванул навстречу, изумляя защитников замка своей фантастической увёртливостью и скоростью реакции. Совершенно невозможно было предугадать, где он окажется в следующее мгновение. Лучи бластеров плавили брусчатку там, где он находился долей секунды раньше. Или били в стены. Или в своих. Случайно. Человек двигался вперёд, а вокруг оставались лежать неподвижно или же, корчась от боли, те, у кого хватило духу заступить ему дорогу.

Очень быстро перед Воронцовым образовалось пустое пространство. От него теперь шарахались, как от прокажённого. Только азартные стрелки с надвратных башен ещё не оставляли надежды скрестить на нём слепящие иглы плазменных лучей. Алексею пока везло, но он понимал, что долго так продолжаться не может. В конце концов, когда он полезет на стену, пусть даже максимально быстро, его всё равно достанут.
Чёрт! Почему он самонадеянно отказался от переговорного устройства, которое ему настойчиво предлагал старший пятёрки диверсантов. У него, такого замечательно выдающегося мастера, бывалого спецназовца, героя турнира, видите ли, персональное задание! Дожил до, хрен знает, скольки лет, а ничему не научился, всё ещё детство в известном месте играет. И как играет-то! Но выбирать не приходится, на стену лезть всё равно надо.

Однако кто-то из галактических богов явно благоволил Воронцову. Впрочем, «чудо» было явлено простое, не поражающее воображение. Зато потрясающе своевременное: над внешней стеной замка бесшумно поднялся чёрный флайер с распахнутым боковым люком.

Оттуда по башням ударили из лучемёта. Блишайшая из них тут же прекратила обстрел, поскольку намеренно или случайно плазменный луч попал точно в бойницу. Во второй башне молниеносно оценили степень опасности и перенесли огонь на висящий в воздухе флайер. Он воспарил благодаря Брану, который запомнил, что и как говорил и делал Воронцов, ставя задачи автопилоту.

Завязалась ожесточённая огневая дуэль, за которой, высовываясь то и дело из-за широкой спины Брана, трясясь от страха и возбуждения, наблюдала неугомонная Веста. Она умудрялась при этом ещё и громко наговаривать что-то в диктофон, отчаянно взвизгивая порой и зажмуривая глаза. Рядом маячила видеокамера — оператор также не собирался упускать столь невероятно эксклюзивные, по-настоящему сенсационные для Желанной кадры.

Увернувшись в захватившей его горячке боя от прошедших на разной высоте двух вражеских лучей, Бран тут же, навскидку, послал в башню заряд своего лучемёта и разразился ликующим воплем — попал! Радостно обернувшись, он замер от ужаса. Торжествующая улыбка страшно перекроилась в жуткую гримасу бесконечного отчаяния и неверия.

Салон флайера быстро заполнялся смрадным дымом, в котором смешивались запахи горелой плоти и потёкшей резинопластовой несгораемой внутренней отделки округлых стен машины. На полу, поражённые жестокими плазменными ударами, лежали девушка и оператор с оплавленной по краю корпуса камерой. Веста умерла мгновенно, даже не успев осознать этого. На её бескровном лице застыло выражение восторга, смешанного со страхом, глаза были широко распахнуты и в эти первые секунды гибели казались ещё живыми.

Оператор пока ещё подавал признаки жизни, но с отрезанной по плечо рукой и страшно обожжённым боком ему уже точно совсем недолго оставалось.
Бран кинулся к Весте, схватил её за плечи и стал исступлённо трясти, не осознавая того, что делает. Он будто не видел угольно-чёрной дыры в её груди. А ведь бронекожа спасла бы девчонку! Спасла бы! И её, и оператора. Но в последний момент решили не выращивать им комбинезоны, коль они остаются на флайере. Поберечь заряд МиСиМа решили. Поберегли! Поберегли, Джох его задери!!!

Бережно опустив тело Весты на пол салона, Бран поднялся и с закаменевшим лицом вернулся к проёму люка. Встал там посередине в полный рост и, неосознанно скрежеща зубами, принялся поливать из лучемета горящую башню и мечущихся по двору охранников. Хладнокровно и очень эффективно. Как будто направлял сейчас ствол неЖеланного оружия какой-нибудь кровожадный бог войны отнюдь не местного масштаба. Бран жал на гашетку, пока на индикаторе заряда не загорелся малиновый огонёк — боекомплект иссяк. Бран прислонился плечом к краю высокого лючного проёма и застыл. Мыслей о том, что его сейчас легко могут подстрелить с земли, — не было. И о том, что он просто может вывалиться из дымящего флайера, — не было. И, несмотря на то, что глаза невыносимо жгло, слёз тоже — не было. Словно кто-то изнутри выжег наёмника до серой золы. Спекшейся так, что не разворошить. Такой боли, такой горечи и опустошённости бесшабашный гуляка и боец Бран не испытывал никогда в жизни.

Воронцов ничего этого не видел, да и не мог видеть. Пробиваясь к стене, он и не заметил, когда лишился своего висящего за спиной лучемёта. Алексей намеревался пустить его в ход лишь в самом крайнем случае. Видимо, после того, как защитный кокон сдох, кто-то смахнул оружие со спины. Не то ударом меча, не то плазменным лучом. Воронцов подхватил с брусчатки чей-то небольшой пехотный бластер, заткнул его за пояс и одним стремительным рывком достиг цели: перед глазами темнели грубо подогнанные, уходящие вверх камни. Резко обернувшись и никого, к своему удивлению, рядом не обнаружив, Алексей быстро, с привычной точностью сунул меч в специальные петли-захваты на спине, порадовавшись мимолётно тому, что они каким-то чудом уцелели. Ритуально поплевав на ладони, Воронцов дотянулся до первой подходящей щели в кладке и ловко полез к намеченному окну.

Когда он достиг его, тут же увидел край ворота роскошного дамского платья. Подтянувшись ещё немного, разглядел и само платье, брошенное на спинку деревянного полу-кресла и частично на подоконник. Мгновенно окинул комнату внимательным взглядом и обнаружил, что её массивная дверь завалена всевозможной мебелью. Баррикада никак… Хлипкая и чисто символическая, конечно, но всё же до сих пор целая. А где тогда женщина, из-за которой весь сыр-бор разгорелся? Пока что-то не видно. Да и не факт, что это платье обязательно принадлежит маркитантке. Даже, наверняка не ей. Откуда бы ему у неё взяться? Могут же быть в замке другие дамы… которые, кстати, и могли бы одолжить. Но кому ещё нужна баррикада, кроме пленницы? Ну, например, обитательницам замка, традиционно не ждущим ничего хорошего от любого нападения. Да ещё и ночного!

Воронцов вынул бластер и, мельком взглянув на индикатор заряда, решил, что его вполне должно хватить на то, чтобы срезать кованый цветок в оконном проёме. Плазменный луч, максимально сфокусированный, впился в металл почти у самого основания толстого кованого стебля декоративной решётки. Прочная вообще-то, зараза! Но не для бластера.

Внизу, судя по звукам, всё еще кипела схватка, однако, странное дело, по самому Воронцову больше никто не пытался стрелять. Алексей про себя отметил это обстоятельство с большим облегчением. Похоже, стрелкам стало не до него. Малоприятное, знаете ли, ощущеньице — ежесекундно ждать удара в спину. Она, конечно, надежно прикрыта бронекожей, но ведь могут же и в голову запросто попасть. Дурную, конечно, чего уж там, но лишаться её никак не хотелось.

…Чёрная железяка вдруг резко накренилась и в следующую секунду упала с глухим звоном. Воронцов осторожно, чтобы не обжечься о раскалённый металл, подтащил «цветок» к краю оконного проёма и сбросил вниз. Подготовка подготовкой, но после ожесточённой рубки висеть на стене с помощью одной руки и втиснутых между каменными блоками носков мягких сапог было тяжело. Того и гляди брякнешься на притрушенный соломой булыжник вслед за железным репейником.

Собравшись, Алексей сместился влево и, не обращая внимания на саднящую боль в ободранных пальцах, полез выше. Просто для того, чтобы зашагнуть потом в окно. Заползти в него мешал торчащий снизу сантиметров на пять и к тому же не остывший ещё обрезок решётки. Сам оконный проём был довольно широким, а по высоте доходил Воронцову примерно до уровня плеч. Остановившись и дав себе несколько секунд на то, чтобы отдышаться, он разбил рукоятью бластера оконное стекло в тонком свинцовом переплёте, которое, хоть и оплавилось изрядно, но всё же почти уцелело, лопнув лишь в самом низу, куда ткнулись издыхающие остатки плазмы после падения решётки. Бластер теперь был бесполезен, а потому немедленно полетел на брусчатку.

Кольберг тем временем действовал не менее решительно. В неровном желтоватом свете тусклой лампы, расположенной под самым потолком обширного подвального помещения, он выглядел выходцем с того света. Причём стороннему наблюдателю не пришло бы в голову, что лже-советник напуган, растерян или сильно торопится. Лицо его было абсолютно спокойным, движения точными и экономными. Умело сделав укол в худую шею сидящего перед ним в кресле человека, он стал говорить ему жёстким приказным тоном в гипнотически размеренном ритме, словно записывая команду в мозг безучастного собеседника, обезволенного инъекцией. Так оно, собственно, и было.

— Сейчас ты быстро пойдешь в первую гостевую комнату — это на втором этаже, как ты знаешь, — пройдёшь через ванную… Нет, лучше до ванной я сам тебя провожу. — Говоря это, Кольберг быстро натягивал на себя нечто чёрное, кажущееся бесформенным и странноватым на вид. Но любой спецназовец опознал бы в этом одеянии ночной маскировочный костюм «Вампир» с опцией «хамелеон». — Из ванной выйдешь в гостевую, увидишь там двух женщин. Я дам тебе бластер, из которого ты будешь обстреливать этих женщин, но таким образом… повторяю!...будешь обстреливать их таким образом, чтобы не попасть в них ни в коем случае! Даже не задеть! Стрелять мимо. Подтверди!

— Буду стрелять… стрелять… Нельзя попасть… в женщин… Ни в коем случае…Обстреливать… не попадать…

— Отлично! Молодец! Именно не попадать! Слушай дальше. Мощность бластера я тебе установлю на минимум, будешь вести обстрел до тех пор, пока кто-нибудь не вломится в комнату. Либо через дверь с баррикадой, либо через окно, хоть оно и зарешечено. Не важно! Так вот, как только кто-то ворвётся в гостевую комнату, ты ещё два-три раза — сколько успеешь! — выстрелишь в сторону женщин — не в них, а в сторону! — а потом в того, кто ворвётся. В первого же ворвавшегося. Подтверди!

— Стрелять не в женщин… В первого же ворвавшегося… — Голос зву-чал словно сквозь вату, без эмоций, без интонаций, будто не принадлежал человеку. — В женщин нельзя стрелять… Стрелять в первого ворвавшегося… В женщин не надо… В первого…

— Хватит, хватит! Всё правильно. Но только не перестарайся! Нам ни к чему, чтобы там раньше времени пожар начался от твоей стрельбы. Ну… вот, пожалуй, и всё. Я как чувствовал, что ты мне ещё пригодишься. Брил тебя, кормил, поил, в туалет водил, в чистое бельё переодевал. Прямо как отец родной! Значит, ещё раз повторяю. Сейчас я отстегну твои руки от подлокотников, ты встанешь и быстро — быстро! — пойдёшь к ванной комнате. Разобьёшь там зеркало, из ванной выйдешь в гостевую. И сделаешь то, что я тебе сказал. Сделаешь самым добросовестным образом. Хотя, может быть, всё-таки следовало бы убрать маркитантку, а?

Последнюю фразу Кольберг пробормотал еле слышно, но тут же резко мотнул головой — нет! Нет. Но как же правы были древние. Как правы! Женщина — смерть души, говорили они. И что же? Даже и до его видавшей виды, давным-давно проданной всем галактическим чертям, заскорузлой души добралась-таки Женщина. Подумать только! Он даже решил оставить её в живых! А мог бы убить, чтоб не досталась никому, если ему в этом плане явно ничего уже не светит.

Через минуту Кольберг гнал по узкому тёмному тоннелю того, кому только что делал внушение. Тот шёл ровно, не оглядываясь и почти никак не реагируя на чувствительные тычки стволом лучемёта, которыми Кольберг пытался ускорить движение. Теперь было заметно, что он сильно нервничает, но, тем не менее, держит себя в руках.

Перед затемнённой стеклянной стенкой они остановились, это была обратная сторона большого одностороннего зеркала ванной комнаты. Слева, в глубокой сводчатой нише, был оборудован пост наблюдения с блоками контролирующей аппаратуры и несколькими основательно просиженными деревянными стульями. Сейчас ниша пустовала.

Кольберг сунул в руку своего несчастного спутника бластер и сильно толкнул его между лопаток. Стекло со звоном разлетелось, и человек с порезами на лице и руках оказался в ярко освещённой ванной. Не обращая внимания на обильно засочившуюся из ран кровь, он шагнул вперёд, а лже-Стафром немедленно нырнул обратно, в чёрный зев тайного хода, бросив напоследок с насмешливым презрением:

— Да поможет тебе Рогром Славный в твоём последнем бою!

Человек, чуть пошатываясь, медленно вошёл в гостевую комнату, маши-нально закрыл за собой дверь в ванную, огляделся, увидел двух застывших от ужаса женщин. На спасителя он не был похож с этими своими застывшими, глубоко запавшими тусклыми глазами, залитым кровью бледным лицом и окровавленной же рукой с бластером, который он неотвратимо начал направлять на живую цель. Было в этом медленном, запрограммированном движении что-то настолько гипнотически жуткое, что…
Женщины в ужасе метнулись почему-то в угол, отчаянно визжа. Нет, визжала только та, что помоложе, одетая в платье служанки. А вторая отважно пыталась закрыть её собой, на ней был комбинезон Отдельного корпуса маркитанток. Что-то сработало, шевельнулось в затуманенном наркотиками мозгу человека. Смутно всплыл какой-то запрет в отношении маркитанток. Очень строгий запрет. Какой ещё запрет… Не важно это... Сейчас важно стрелять!

Рука с бластером остановилась на нужном уровне и мягко нажала на гашетку. Тонкий луч, коротко прогудев, продырявил бесценный гобелен над головами женщин, ткань немедленно затлела, увеличивая отверстие, но, однако, не вспыхнула. Служанка побелела, громко икнула и молча сползла по стене, лишившись чувств.

…Марион сначала сильно испугалась, увидев выходящего из ванной комнаты какого-то помятого человека с зеленовато-бледным изрезанным лицом, сочащимся кровью.
И были для такого испуга объективные причины! Сооружая баррикаду, она совсем забыла о ванной комнате, вернее, о зеркале, через которое хоть полк головорезов заводи! Обличью явившегося из «зазеркалья» гостя мог бы позавидовать любой киношный «оживший мертвец», истекающий остатками крови. Ведь на этом вместо истлевших лохмотьев сюрреалистично красовался хоть и не безупречно чистый, но роскошный придворный наряд. А взгляд человека — стеклянно-неподвижный и словно направленный внутрь себя — отражал не работу мысли, а некую фатальную заданность. И… Этого же больше чем достаточно для того, чтобы испугаться, ведь правда?!!

Когда Алёнка непритворно, а потому весьма некрасиво растянулась возле стены в глубоком обмороке, Марион наоборот сумела взять себя в руки и хладнокровно оценить ситуацию. «Даже хорошо, что сестричка отключилась, отвлекать и мешать не будет. А ну-ка…»

Горская быстро и вместе с тем плавно, двумя поперечными скрещенными шагами сместилась вправо, чуть пригнувшись и слегка выставив перед собой согнутые в локтях руки. Так учил инструктор на занятиях по рукопашному бою. Смешно, конечно, надеяться вот так, за здорово живёшь, выбить оружие у этого… этого… И тут Марион поняла, что не всё ещё потеряно: реакция вооружённого человека на её движение запоздала едва ли не на секунду. Чудовищно, непозволительно много для рукопашной!

Маркитант-майор замерла. Человек с окровавленным лицом тоже не двигался, мутно глядя на закопчённую вторым выстрелом стену. Марион, нервно облизнув губы, изготовилась к нападению, мысленно прокручивая последовательность атакующих действий: резко присесть, уйти с линии огня косым перекатом, приблизившись одновременно к объекту, подсечь его резким, сильным ударом ноги под колено или в лодыжку и потом попытаться ударить в голову, обезоружить.

Горская совершенно трезво отдавала себе отчёт в том, что всё это не сработало бы против натасканного профессионала, но полуживого попугая с бластером, кажется, вполне можно обезвредить. Явно же он не один из тех, кто напал на замок. Во дворе косил защитников замка галактический спецназ! Она успела разглядеть, прежде чем сочла за благо отойти от окна, когда началась активная перестрелка.

Марион подобралась и… тут в комнату посыпались осколки оконного стекла, а следом… Этого не могло быть на самом деле! Никак не могло! Но вот же… На пол с кошачьей грацией и холодным огнём цепких, мгновенно оценивших ситуацию глазах спрыгнул не кто иной, как гражданин класса «А» Алексей Воронцов собственной персоной. Он был буквально увешан холодным оружием. Сияющий меч мгновенно оказался в правой руке нового действующего лица разворачивающейся в комнате драмы.

На сей раз человек с бластером среагировал на изумление быстро и чётко, словно знал о подобном вторжении через окно: как бы между прочим пуганув Марион коротким лучом, пущенным над её головой, он живо развернул корпус и выстрелил в Алексея. Тот сделал странное движение телом, и ударивший почти в упор ослепительный сгусток плазмы лишь слегка чиркнул по его прикрытому бронекожей плечу, не причинив никакого вреда.

Продолжая это своё движение, Воронцов метнул нож, который как будто бы сам прыгнул в свободную левую руку из узкого нагрудного кармана. Человек выронил оружие, судорожно вскинул руки к торчащему глубоко в горле клинку, потом бессильно уронил их, захрипел, тяжело рухнул на пол, дважды выгнулся всем телом и обмяк, застыв в неподвижности. Из-за того, что он был и до того бледен и весь в крови, казалось, что сейчас просто вернулся в свое привычное состояние — покойника.

Не глядя на поверженного противника, Алексей шагнул к женщине в мундире маркитант-майора. И очень вовремя! Потому что она, не сводя расширенных глаз (и каких глаз, Бог ты мой!) с распростёртого на полу тела, вдруг покачнулась и, скорее всего, тоже оказалась бы на полу рядом с трупом, если б Воронцов не подхватил её на руки.

Алексей положил женщину на роскошное ложе под балдахином. Узница Кархемского замка выглядела очень уставшей, но отнюдь не изможденной. Пользуясь случаем, Воронцов абсолютно беззастенчиво разглядывал буквально упавшее ему в руки чудо — совершенный даже на его весьма прихотливый вкус шедевр Творца. Вновь пришла в голову мысль о женитьбе. Он тут же попытался избавиться от неё, неуместной и крамольной, привычным способом — поиском хотя бы внешних пока недостатков в той, что так неожиданно заставила его в подобной обстановке подумать об отказе от многочисленных прелестей независимой холостяцкой жизни.

Алексей, призвав всё свое недюжинное хладнокровие и застарелую… объективность, зачарованно исследовал глазами фигуру, лицо, пшеничного цвета волосы и не находил недостатков. Вдруг в углу раздался слабый стон — Воронцов его услышал и моментально развернулся, готовый к любому повороту событий. Но увидел лишь приподнявшуюся на локтях миловидную девушку-служанку с ещё не вполне осмысленным взглядом. Вот она решительно тряхнула головой и, как если бы кто-то навёл резкость, глаза её мигом прояснились. А потом застыли от ужаса, когда разглядели Воронцова, а за его спиной лежащую маркитантку. Девчонка оказалась на ногах настолько живо, насколько это можно было себе представить в данной ситуации. Прямо взвилась, ей-богу! В следующую секунду служаночка рухнула возле кровати на колени.

— Господи! Что с ней?! Что здесь произошло?! Кто её?! Куда?! Она жива?!! Ну что вы молчите?! Отвечайте! — Не дожидаясь ответа, приложила ухо к груди маркитантки. — Дышит! Жива! Вот видите? Видите?! Жива! А вы что говорили, а?!

— Да я и не успел ничего сказать! Вы же налетели, милая девушка, как ураган.

— Я?! Как ураган? Я… — Девчонка внезапно смутилась и, похоже, лишь теперь до конца осознала, что разговаривает с самим Воронцовым. С ума сойти — с Воронцовым!!! Она мучительно покраснела и, неуверенно как-то поднявшись с пола, принялась нервно хрустеть суставами пальцев, сжимая и разжимая кулачки.

— Извините, пожалуйста… Извините меня! Я вас сразу не узнала, я хотела только…

Из-под балдахина раздался вдруг чуть прерывистый, негромкий, но обворожительно приятный голос:

— Что это вы, сударь, Алёнку в краску вгоняете? Я вам сестрёнку в обиду не дам! — Женщина села на кровати, осторожно спустила на пол ноги, намереваясь встать. При этом она несколько рассеянно улыбалась, борясь, по-видимому, с подступившей дурнотой и очевидно стыдясь своей минутной слабости. Она даже не подозревала, что в эту самую минуту ещё больше выросла в глазах Воронцова. «Вот это самообладание! Но что она сказала сейчас? Сестрёнку?!»

— Как, то есть, сестренку?! Вас что же, вместе, с ней сбили?! Или как? — Алексей прямо физически ощутил свое катастрофическое поглупение и не находил способа остановить неприятный процесс. — Никакой информации на этот счёт не было. Мы не знали.

— Да мы и сами друг дружку не так давно узнали, — тихо произнесла маркитант-майор так, будто от этих слов становилось всё совершенно ясно. Недавние пленницы обменялись мимолетными взглядами, полными искренней взаимной симпатии.

Алексей поспешил круто сменить тему:

— Позвольте в таком случае представиться, а то как-то сразу не получилось. Алексей Воронцов, предприниматель и путешественник. Здесь оказался волей случая и вот вроде бы пригодился.

— Мы вам бесконечно признательны, — тепло сказала Марион и неожиданно для себя проделала нечто среднее между реверансом и коротким уставным поклоном (получилось очень даже мило, впрочем). — Я маркитант-майор Отдельного корпуса маркитанток Горская. Марион Горская.

Как же она жалела сейчас, что на ней нет того великолепного жемчужного платья! Хотя… Романтично же она выглядела бы на фоне… всего этого. Так что…

— Очень, очень приятно, — непередаваемо аристократический наклон головы плюс странноватая, будто приклеенная улыбка. И ещё глаза… такие… внимательные, цепкие… такие сочувствующе-радостно-изумлённые… Или ещё что-то надо через дефис добавить?

— А я — Лена Изварина, можно — Алёна, я тут на практике от исторического факультета.

Девушка говорила чуть дрожащим голосом, лицо её было не то, чтобы бледным, но слегка отдавало в зелень. При этом несчастная практикантка отчаянно старалась не смотреть в сторону скрючившегося в луже крови тела и крайне неубедительно делала вид, что всё происходящее — для неё вполне себе привычная вещь. Ещё и не такое истинным историкам случается увидеть.

— Это так невероятно, что нас спасли именно вы, это ж рассказать кому — не поверят! А мы тут уже…

Во дворе так внезапно наступила тишина, что девушка, запнувшись, замолчала, а вслед за тем тонко взвизгнула, с испугом вытаращившись на оконный проём, откуда бесшумно проникла в немного задымлённую комнату и предстала перед Воронцовым статная чёрная фигура.

— Мы закончили, господин командор. Среди личного состава потерь нет, двое легко ранены. Кто-то из охранников сумел улететь на замковом флайере. На нём ротный бластер установлен, придётся повозиться. Но скорость и лётные качества низкие, так что догоним. И вот ещё что... Погибли телевизионщики.

— Как погибли?! Они же оставались на борту! Я ведь приказал Брану, чтобы он…

— Он отвлёк огонь на себя, когда по вам из башен начали бить. Подавил их. Ему ничего, а телевизионщики…

— Так, — Воронцов вдруг заговорил жёстким и напористым тоном, словно нанизывая короткие рубленые фразы на некий невидимый металлический стержень. — Вы сами видели тела? Опишите характер повреждений.

Спецназовец невольно вытянулся в струнку и чётко доложил:

— У девушки навылет пробита грудь в районе солнечного сплетения, перебит, соответственно, позвоночный столб. У оператора отсутствует правая рука и практически выжжен, до стадии полного обугливания, правый бок.

— Так, ясно. Головы, значит, целы. Тогда, возможно, ничего ещё не потеряно.

Человек в чёрном комбезе недоумевающее посмотрел на Воронцова и пожал плечами. Он, конечно, знал про неслыханные возможности современной медицины (особенно, если есть деньги на оплату этих возможностей), но на Желанной совершенно точно нет аппаратуры, способной чем-то помочь этим погибшим. Ближайший подходящий госпиталь, не говоря уж про специализированную клинику, — за тысячи парсеков отсюда. Хоть выверни наизнанку подпространство — всё равно никак не успеть.

— У меня на яхте есть необходимое оборудование. И специалисты. А ваши люди должны уметь обращаться с переносными комплектами экстренной криоконсервации.

— Так точно. Этому обучены все.

— Тогда немедленно передайте мою команду. Тела переместить в задний отсек флайера. Там в правой и левой бортовых нишах имеются несколько комплектов. Действуйте. И ещё. О том, что мои специалисты способны проводить операции по криооживлению с последующей интенсивной реабилитацией, пока не говорите даже своим людям. Я… сам потом сообщу, если сочту нужным.

— Понял.

Старший группы спецназовцев отошёл к оконному проёму, вызвал кого-то из своих бойцов с помощью микротелефонной гарнитуры и быстро принялся отдавать необходимые распоряжения. Жуткое старье, конечно, эта гарнитура, да и не слишком удобна, но таково распоряжение Федоренко. На Желанной в выездных боевых операциях не использовать, по возможности, ничего, что многократно превышает технический уровень здешней завозной аппаратуры. И что может как-нибудь невзначай попасть в руки многочисленных «аккредитованных» на планете «дипломатов». Зачем «следить» без крайней оперативной надобности? С другой стороны, разве сейчас она не крайняя?

Увидев, что спецназовец уже закончил разговор, Воронцов вновь подозвал его.

— Теперь вот что. Мне нужен кто-нибудь, кто может абсолютно точно опознать этот труп.

Боец заглянул за плечо Алексея, чуть прищурил глаза, кивнул слегка головой, словно соглашаясь со своим мысленным заключением, и уважительно сказал:

— Вы его всё-таки завалили. Это Стафром. Абсолютно точно. Или, вернее будет сказать, Кольберг в обличии Стафрома.

— Отлично! Труп забрать и тоже срочно в криокамеру. На яхте вернём мерзавца к жизни, а заодно покопаемся в его воспоминаниях последних лет десяти-двадцати. Много чего, я думаю, может всплыть.

После того, как старший группы отдал новое распоряжение, и две возникшие будто из ниоткуда чёрные тени мгновенно утащили тело, словно грешника в ад, Воронцов продолжил:

— Так, с этим разобрались. Теперь по пленным. Они есть вообще?

— Десятка полтора наберётся, чуть позже сообщу точно. Большей частью наёмники и к тому же не местные. Хотя есть и парочка местных.

— Ясно. Оказать медицинскую помощь, кому потребуется, проверить через местную и союзную базы данных Криминального бюро и отпустить, если ничего чрезмерно противозаконного не всплывёт. Они всего лишь честно отрабатывали свой контракт с нанимателем, пусть тот и был последней сволочью. Плазменное оружие отобрать, холодное можно оставить. Так, что ещё? Замок обыскивали?

— Обыскивают, господин командор. Тот ещё гадючник! Вам доложат о результатах.

— Ну… Пожалуй, уже не мне. Господину штурм-адмиралу будете докладывать.

— Есть, — спецназовец привычно отсалютовал Алексею и моментально исчез в оконном проёме.

…Всё это время Марион не сводила широко раскрытых глаз с Воронцова. Ещё бы! Ведь она сейчас видела его таким, каким никогда не показывали и наверняка не покажут в светских хрониках. Жёстким, собранным, решительным, напрочь лишённым обычно присущими ему неистребимому чувству юмора, мягкости и некой ироничной театральности при общении с той же прессой, к примеру. Ему подчиняется группа галактического спецназа! Да кто же он такой, в конце концов?! «Путешественник! Волей случая! Х-ха!» Конечно, Горская знала о службе гражданина класса «А» в спецназе Флота. И ещё, кажется, он срочную тоже в каких-то спец-частях служил. Читала как-то его официальную биографию. Но, если память не изменяет, со службой он расстался, бог знает, когда. И какие уж здесь путешествия? В галактике уйма куда более интересных мест, нежели планета Желанная. А может… может, его прислали специально за ней?!

В следующий момент Воронцов повернулся к женщинам, с облегчением вздохнул и сказал невыразительным голосом:

— Вот так, барышни. Кажется, всё. Вы можете выходить во двор, там вас встретят. Ах, да, что же это я…

Оглядев «монументальное» сооружение из мебели, он легко разобрал его и распахнул двери.

— Но-о, там невозможно пройти, — Марион позволила себе легкую улыбку, — там кольцевой коридор, замкнутый. Всё равно вернёшься сюда, я проверяла.

— Вы правы, Марион… Можно мне вас так называть? Я бы тоже побегал по кругу, если бы заранее не узнал о потайном выходе.

В голосе Воронцова Горская не уловила ни превосходства, ни ехидства. И, кроме того, её вовсе не в глубине души обрадовало, что он сразу запомнил имя и не захотел официально называть маркитант-майором.

— Пройдёте налево и сразу же увидите выемку в стене. Нажмёте сильно на камень, который чуть светлее остальных, откроется ход. Там мало света, но ход совсем короткий, ступеньки не крутые… если верить схеме и кое-какой полезной информации. Всего метров на пять вниз спуститесь и сразу окажетесь во дворе. Там вас, как я уже говорил, обязательно встретят.

Вообще-то Алексей отдавал себе отчёт в том, что надо бы пойти сейчас и проводить освобождённых пленниц. Так было бы и по-человечески, и по-джентльменски, и по-каковски хочешь. Но он странным образом никак не мог заставить себя сдвинуться с места, испытывая и опустошенность, и окрылённость, и странную заторможенность одновременно.

Уже на пороге Марион приостановилась на мгновение, собираясь, кажется, что-то сказать Воронцову, но затем, коротко кивнув ему, быстро вышла. У неё были осанка и манеры настоящей королевы.

Алексей автоматически отметил это, почти не обратив внимания на юркнувшую следом Алёну. Зато подумал, что если это сама Судьба свела его сегодня ночью с его же будущей избранницей, то… Ни черта ж себе место, время и обстоятельства она для этого выбрала! Ничего не скажешь — очень романтично.

Впрочем, вряд ли стоит забивать себе голову, поскольку избранница может иметь (и, главное, желать!) в перспективе вовсе не общую с ним Судьбу. Не слишком гладко, конечно, сказано, но смысл именно такой какой-то. Всё понятно, в общем.

— Если и дальше так пойдёт, то через месяц мне явно придётся лечиться от слабоумия. Глупею что-то… — С тем и покинул изрядно попорченные апартаменты. И даже не вспомнил, что хотел ещё поискать в логове Стафрома-Кольберга пресловутый дон-долльский кинжал, на который его, кажется, лет тысячу назад подцепили, как рыбу на крючок. И ведь наживки-то, по большому счёту, на нём не имелось — голый был крючок, если разобраться. Другое дело, что рыбе самой захотелось подразнить рыбака. Впрочем, на поиски кинжала сейчас всё равно совсем не осталось времени.

А Кольберг между тем хладнокровно и терпеливо ждал. Это именно он, так удачно для него принятый за одного из охранников, сумел-таки увести из кипящего схваткой замкового двора свой флайер, о котором при всяком удобном случае поминал, как о безнадёжно неисправном. И сетовал, что всё никак не соберётся пригласить для ремонта специалистов из космопорта. А теперь Кольберг отнюдь не гнал его лихорадочно и бездумно подальше от Кархема. Наоборот. Бывший шеф ЦРУ, едва флайер оказался вне поля зрения возможных наблюдателей из замка, резко развернул его и на предельно малой скорости, не поднимаясь выше крыш, буквально поплёлся по направлению к шпилястой городской ратуше. Там неподалеку была одна весьма удобная пристройка, практически готовый замаскированный ангар для флайера. А на самом деле — давно пустующая конюшня. В широком проходе между стойлами вполне поместится его стандартная летающая машина.

Конечно, если судить по виду монстра, на котором прибыл Воронцов со своими головорезами, на нём наверняка может оказаться мощный проникающий сканер, от которого в деревянной подгнившей конюшне не спрячешься. Но вряд ли эти ночные налётчики смогут вообразить себе, что покинувший замок охранник отсиживается практически под самым их носом. Пойдут, скорее всего, на форсаже в сторону космопорта. Они ведь, вероятнее всего, станут думать… Да нет, зачем им думать, что сбежавший охранник рванёт в космопорт? Невелика фигура! В конце концов, можно потом поручить отыскать беглеца планетарному отделу КГБ — как раз по ним, бездельникам, задачка! Так что этот ушлый проныра Воронцов, по идее, не должен слишком уж им заинтересоваться. Никак не должен!

Мысль, конечно, была спасительной, успокаивающей и достаточно трезвой, но когда имеешь дело с Воронцовым, никогда не знаешь, как оно всё повернется. Так что Кольберг успокаиваться пока не собирался. Момент неподходящий!

Сидя в заглушённой машине под старым дощатым навесом конюшни, он лихорадочно соображал, пытаясь наметить свои дальнейшие действия и в то же время напряжённо слушая ночь. Очень важно в этой ситуации не пропустить отлёт Воронцова из Кархема, чтобы хоть приблизительно попытаться определить, куда он направится. В Маздам? В Самбор? В космопорт? Этот, третий вариант, был бы, конечно, самым нежелательным. Или, наоборот, желательным как раз? Может, улетит сразу с Желанной! Было бы огромное облегчение. Да чего тут зря ломать голову? Сейчас всё само собой разрешится. Осталось подождать минуту-другую и…

Внезапно влажновато-прохладный, пропитанный густой вонью сточных канав и старой конюшни воздух буквально завизжал, безжалостно вспоротый стремительной чёрной стрелой. Воронцовский флайер! Никакого другого здесь и не может быть. Он пронёсся на каком-то невероятном гиперфорсаже. Совершенно немыслимая скорость для машин подобного класса! Только на самом деле класс именно этой был совсем иным. Тактический боевой катер, судя по всему. Или разведывательный. Да и для планетарного спец-курьера подошёл бы.

Кольберг едва успел сориентироваться. По всему выходило, что машина унеслась в сторону Исполинских гор. Ну да. В этом направлении совершенно точно не было никаких больших населённых пунктов. Во всяком случае, летая к горам и обратно на вертолёте, он ничего, сколько-нибудь подходящего под это определение, не обнаружил. Только несколько совсем крохотных хуторков. В которых агенту КГБ абсолютно нечего делать.

В первый момент Кольберг слегка растерялся, а потом сделал вывод, что в предгорьях, видимо, совершил посадку челнок со спецназовского крейсера. Не так уж он и ошибался, если разобраться.

Под истеричный лай перепуганных насмерть кархемских собак лже-Стафром осторожно вывел флайер из конюшни и, по-прежнему не набирая высоту, потащился потихоньку извилистыми улочками к выезду из города. Вот он уже миновал рыночную площадь, но тут, очень некстати, начали зажигаться огни в окнах обывателей, разбуженных жутким непонятным звуком и собачьим «концертом».

Выругавшись, Кольберг набрал максимальный ход и вскоре летел в направлении космопорта. Он ясно понимал, что, скорее всего, там его уже ждут, но надеялся что-нибудь придумать по пути. Дорога займёт не менее трёх часов. Тут главное не засветиться где-нибудь по неосторожности. Значит, надо постараться найти решение до рассвета. И безупречно осуществить его. Иначе… Но о роковом для него развитии событий Кольберг беспокоиться не стал. Не в его правилах было переживать о том, что ещё не случилось. И особенно, если он сам мог реально повлиять на ход и исход этих возможных событий.