Бабайка, Бармалейская лапа и Крыса

Картинка из интернета               

       В детстве я была очень худым ребёнком, и все соседи делали моей матери по этому поводу замечания. Мать огрызалась в ответ:
       – Сама ем, а ей не даю!
       А мои вредные ровесники дразнили меня: «Шкиля-макарона десятого района!». Естественно дома моя мать начинала меня усиленно пичкать моей ненавистной молочной кашей, маслом и молоком, над которыми я рыдала. А если я выбрасывала всё содержимое из себя обратно в тарелку, моя мать начинала варить новую молочную кашу и снова впихивать её в меня. Я страдала непереносимостью лактозы, но в моё время этот феномен был не сильно изучен, и поэтому у меня случались частые детские заболевания, именуемые ацетоном с повышенной температурой.             
       Мои бабушки, Мария и Ольга, пробовали меня кормить под чтение сказки, за что их постоянно ругала наша главкухни Мария Захаровна, называя меня мямлей и т.д., ставя мне в пример своих внуков, которых не нужно было уговаривать кушать, так как они сами хватали как «лошаки», а я могла сидеть часами с полным, набитым ртом, в то время как моя свободная душа вылетала из моего ненавистного панцыря-тела в страну мечтаний и грёз, где было много котят, цветов, кукол и не нужно было есть эту ненавистную манную «потребу».
        Изобретательная бабушка Ольга вставляла в яблоки спички и поджигала их, а я, увлёкшись их созерцанием, позволяла в это время всунуть в рот очередную порцию нелюбимых мною как манной каши, так и куриного бульона.  А когда и у неё лопалось терпение, она меня пугала крысой, бармалеем и бармалейской лапой. Кто такие первые, я ещё представляла в детских фантазиях. А вот бармалейская лапа  иногда выползала из под стола и я, перепуганная, начинала давиться очередной ложкой. Это наша соседка, бабушка Ада, наматывала на свою руку ворох тёмных тряпок и высовывала её из под стола в моём направлении. Летом, когда мои родители снимали дачу, однажды по соседству с нами оказалась наша районная медсестра, которая подходила ко мне во время очередного кормления и показывала мне свой укол, с угрозой уколоть им меня, если не буду кушать. 
       По вечерам моя мать уходила на работу в вечернюю школу, где она преподавала математику, а отец шёл учиться в вечерний станко-стороительный техникум. Я же оставалась на попечении  бабушки Ольги. А если вечером я могла не в меру расшалиться, она тоже начинала меня пугать бармалеем или крысой, которые могут прийти и забрать меня с собой. Кто они такие, я тогда имела, разумеется, смутное детское представление. Однажды соседка  в нашей коммунальной квартире за стенкой начинала сильно скрести, так что к нам доносились отголоски.
       – Вот, эта крыса пришла за тобой, так как ты меня не хочешь слушать! – припугнула меня бабушка.
       Я перепугалась и подняла плач, так что бабушка уже пожалела о своих угрозах, а наша соседка тётя Зина прибежала меня успокаивать, и говорить, что это никакая не крыса, а она сама скребёт за стенкой.  Правда ночью мне приснился сон, что из-за нашей домашней белой кафельной печи выходит чёрная тень по форме напоминающая сову, держа в руках большое полотенце, в которое собирается меня завернуть и забрать с собой. Я с перепугу зову на помощь мать, а она рядом разводит только руками, а меня оборонить от этой, как мне казалось, крысы не может. Спаслась я от неё только… проснувшись.
      Однажды я не желала засыпать, и бабушка снова начала меня пугать бармалеем. Вдруг отворилась дверь и на пороге показался страшный бармалей, в тёмной одежде. Я опять затряслась от страха, и снова прибежала тётя Зина меня успокаивать.
       – Вот видишь, что бывает с непослушными детьми! – пожурила меня бабушка.
      Этим «бармалеем» оказалась одетая в серые лохмотья глубокая склерозная старуха, мать тёти Зины, которая из-за склероза случайно перепутала двери. Так как она никогда не выходила из комнаты, а свои нужды справляла в ведро, то её появление в нашей комнате меня тогда очень сильно напугало.
       А настоящую крысу я увидела в пятилетнем возрасте. Оказывается, она завелась в нашей коммунальной квартире, и пришедшая на её поимку вызванная из сан-эпидемстанции работница поймала её и пять её крысят в специальную ловушку.
Но когда я и моя ровестница по коммуналке, подружка Люда, её увидели, мы её совсем не испугались, а наоборот подняли плач во весь голос.
      – Тётя забирайте себе большую крысу, а одного крысёнка отдайте нам, мы его будем воспитывать.
    Бабушка Люды, наша гроза кухни, затащила Люду в комнату, а мои родители меня, но успокоить нас долго не могли.
    Тогда Захар Матвеевич, дедушка Люды, принёс с работы большого трёхцветного кота, чтобы он ловил крыс, а мы коммунальная детвора (нас было четверо) воспитывали его, а не крысу.
       – Захар Матвеевич, по-моему это не кот, а беременная кошка! – пробовала возразить ему моя мать.
       – Я в деревне вырос, что я не могу кота от кошки отличить!?
       Но, тем не менее, наша трёхцветная красавица родила трёх котят.
       Мария Захаровна и моя мать показали мне котят, а потом мать мне говорит:
       – Кошке с детьми холодно. Принеси им из комнаты одеяло.
       Когда я вышла с одеялом, то увидела только мечущуюся по коммунальному коридору плачущую кошку.
       – Пока тебя не было, прибежал со двора серый кот, папа котят, и забрал их с собой. Мария Захаровна за ним побежала, если догонит его, отберёт котят и отдаст кошке. Видишь, как она за ними плачет! – сказала с одесским искажением мать.
      Чуть позже зашла со двора с пустым ведром Мария Захаровна и сказала мне и Люде, что не смогла догнать этого паршивого кота.
      Что поделать, взрослые решили пока поберечь наши детские нервы и не рассказывать, что котят Мария Захаровна тогда утопила.